Латышская команда "Эвериги", во главе с капитаном, находилась на берегу. Она слышала взрыв и поняла, что с "Эверигой" все кончено. А в это время в Пярну уже доносилась артиллерийская канонада противника, подходившего к городу. На другой день, 8 июля 1941 года, немецкие войска вошли в город. Но порт, который им позарез был нужен для наращивания сил и дальнейшего движения на Таллин, уже оказался закупоренным.
А я помню то, что произошло на наших глазах, когда мы уходили из Таллина. 27 августа 1941 года корабли уже вышли на рейд и занимали свои места - по диспозиции у острова Аэгна. В это самое время флагманский минер ОВРА главной базы Вольский и его команда оставались на берегу. И на этот раз он выполнял боевое задание. В последние часы перед нашим уходом из Таллина он руководил постановкой мин на Таллинском рейде и затоплением специальных судов, преградивших путь в Купеческую и Минную гавани. Среди них была и плавбаза "Амур" - исторический корабль русского флота. Вольский и его помощники на этот раз открыли кингстоны, в корабль хлынула вода, он пошел на дно. А команда Вольского на самом последнем катере вышла из Минной гавани курсом к остальным нашим кораблям, готовившимся к небывалому прорыву в свою родную базу - Кронштадт.
И так всю войну у него была трудная, опасная работа. Как отмечает в своих работах П. Я. Вольский, "в первый период войны общая протяженность фарватеров в операционной зоне Балтийского флота постепенно сократилась до нескольких десятков миль, а в период наших наступательных действий увеличилась до нескольких сот миль". В 1944 году тральщики, корабли москитного флота, авиация, силы береговой обороны перебазировались в Лужскую губу и Нарвский залив, начиная с февраля, когда была образована передовая база, там оказался и Павел Яковлевич Вольский. Он отлично помнит, как зимой, получив новое назначение, он вышел к Путиловскому (так он называет Кировский завод) с чемоданчиком в руке и назначением флагманским минером на Лужскую военно-морскую базу Балтфлота. Он был в шинели, а метель колотила в спину и подгоняла. Как добраться в Ручьи, на передовую базу, ему не сказали. Надо было понимать: своим ходом. Вот он и добирался в гуще двигающихся на запад войск на попутках, голосуя, пересаживаясь и иногда пережидая. Вокруг шли, ехали, передвигались воины в защитных шинелях, и он почти один был в черной шинели. Очередная армейская попутка ссадила его в Копорье, здесь же он и переночевал.
В Ручьях все было сожжено. Торчали остовы домов и трубы. На пепелище копались люди. Единственное сохранившееся здание занял штаб. Возле него раскинули палатки, где жили офицеры штаба Лужской военно-морской базы. Там дали койку и Вольскому. Важнее этой палатки и койки для него был броневик, который был ему лично придан. Первая задача, поставленная перед ним: разминирование дорог. Земля была начинена взрывчаткой. Были заминированы и пирсы в гавани. Провода вели к самым пирсам. Фашисты, отступая, хотели взорвать их, но не успели. Разминированием занимались отряды инженерной службы флота. Один такой отряд состоял из девушек. В этом отряде был мужчина-командир, майор Арзаманов, и специально обученный пес. Этот пес находил взрывчатку (по запаху) и никогда не ошибался. Он кружил вокруг минных колодцев, расположенных на глубине. И тогда личный состав по указке своей умной собаки вел раскопки и извлекал изрядное количество авиабомб.
В процессе разминирования встал вопрос: что делать с бомбами - со всем этим хозяйством? На заседании в штабе было принято решение взорвать бомбы со льда в Лужском заливе. Павел Яковлевич Вольский, называет эту операцию "страшнейшей".
Как всякая операция, она первоначально разрабатывалась в штабе на карте. Не как бог на душу положит, а с точными математическими расчетами, что предстоит свершить и какими силами.
Стояла суровая зима. Толщенный лед. С помощью собранных из окрестных деревень лошадок бомбы были доставлены к подготовленным лункам, чернеющим во льду. Час за часом медленно бредут лошади от лунок к берегу и обратно. На каждую лунку кладется очищенная деревянная жердь, а к ней привязана бомба. Бомба медленно и осторожно опускается в лунку: она висит на жерди, лежащей поперек лунки. Когда все готово, бомбы соединяются электрической цепью, и цепь выводится на берег. Вот так с берега и взрывали все это адское сооружение.
Взрыв, потрясший окрестности, был такой силы, что даже видавшие виды люди приняли его за землетрясение.
Способ этот применялся не раз, например, при бомбометаниях со льда на фарватерах, ведущих в Ручьи и Усть-Лугу для уничтожения донных мин. Весной, когда снег на заливе начал таять и превращаться в мокрое месиво, лошади опять брели в этом месиве, едва переставляя ноги, а люди шли рядом, облепленные компрессом из мокрого крошева. Снять бомбу с саней и на руках дотащить ее до лунки было невероятно трудно. Одежда намокала так быстро, что, выбравшись на берег, впору было выжимать ее. А надо было, нагрузив глубинную бомбу на сани, снова отправляться в путь к лункам, все дальше и дальше в белую пустыню.
...Осенью сорок четвертого года вместе с армейскими частями штаб Лужской военно-морской базы вошел в Таллинский морской оборонительный район (ТМОР). И Вольский вернулся в Таллин, теперь уже флагманом ТМОРа.
Город был пуст. Людей, одетых в гражданское, почти не было видно. В квартире, откуда он ушел когда-то, теперь жили военные. Он зашел к соседям. Испуганные эстонские старики отвечали односложно: да, нет. Он увидел на полу коврик, на котором когда-то играл его сын. "Это нам оставили, - сказала старушка, она назвала фамилию соседей Вольского, - они бежали в Швецию, многое забрали, а это не смогли. Если это ваше, возьмите".
Он не взял. Коврик был ему не нужен. Война показала ему ничтожную цену вещей.
И открылась новая страница в жизни флагманского минера. Вольский на первых порах руководил разминированием Таллинских гаваней, уничтожением мин на рейде.
К тому времени наш флагминер был во всеоружии боевого опыта. Он знал, что противник создал крупное минное и сетевое (противолодочное) заграждение, перегородив Финский залив. Тысячи мин и минных защитников разных типов были установлены немцами с тем, чтобы сковать наше судоходство и не допустить высадку десантов. Плотные минные поля были поставлены на большую глубину. И на какие только хитрости не пускался противник! Мины применялись самые различные, уже нам известные и впервые пущенные в ход немцами, - с противотральными цепными приспособлениями, с резаками, хитроумными ловушками вроде плавающего на воде на первый взгляд безобидного пенькового троса, а если он намотался на винт, над морем поднимается гигантский взрыв, осколки летят веером... В свою очередь совершенствовалась и наша противоминная оборона. Как говорится, голь на выдумки хитра. Так, в частности, минеры придумали траление малыми катерами "ЗИС" со специальным устройством, применялись и другие новшества. Кстати, в эту пору разрабатывалась тактика действия наших кораблей во время ночного траления. Флагманский минер идет в один из первых ночных походов с 4 на 5 июня 1944 года на головном корабле. В ту ночь развернулся бой с четырьмя сторожевыми кораблями противника. Этот бой и другие случаи противодействия противника дали многое для разработки методики борьбы с минной опасностью в условиях, когда противник оказывает противодействие тралению. В минных полях прокладывались фарватеры, по которым сразу же пошли корабли на запад для поддержки частей Красной Армии, освобождавшей Прибалтику. А затем, когда бои перекинулись в Восточную Пруссию, еще больше нужна была поддержка моряков. И уже много позже после успешного штурма Кенигсберга, как пишет сам флагманский минер, "противника не было, а мины остались". И борьба с ними не утихала ни на один день...
