(«Рожденные в года глухие…»)
Эта война лишь потом будет названа «Первой мировой» и осознана как фатальная веха истории человечества. Блок уловил всемирное ощущение «роковой пустоты» уже на второй месяц военных действий. Первая строфа давно сделалась расхожей цитатой, причем, повторяя ее, многие не задумываются: «рожденные в года глухие» и «дети страшных лет России» — одно ли и то же? Или речь о двух поколениях? Для современников это было не вполне ясно, и гимназистка О. А. Кауфман в 1916 году обращается к Блоку с письмом по этому поводу Блок дал ей ответ неоднозначный: с одной стороны: «деление на поколения условно», с другой: «… на лицах вашего поколения я вижу “кровавый отблеск” и “роковую пустоту за ним”» [35].
Глядя на ситуацию из XXI века, можно сказать, что две возможные трактовки первой строфы в стихотворении музыкально уравновешены. А судьбы двух поэтических поколений – символистского и акмеистического – в итоге исторически слились. Это обозначил уже август 1921 года: Блок, Гумилёв…
Выясняя в 1914 году отношения с Россией, Блок оглядывается на свое прошлое, на старые незавершенные замыслы. В 1907 году у него был набросок о раскольниках-самосожженцах — теперь из него вырастает стихотворение «Задебренные лесом кручи…». О том, как в самой памяти природы таятся тревожные пророчества:
И капли ржавые, лесные,
Родясь в глуши и темноте,
Несут испуганной России
Весть о сжигающем Христе.
«Сжигающий» — важный эпитет, который уместно вспомнить и размышляя над финалом «Двенадцати».
А 3 декабря закончено шестнадцатистрочное стихотворение, начатое еще двенадцать лет назад. Тогда, в 1902 году, он сочинил четыре строки, начиная их по-разному: «Я пронес мое белое знамя…», «Я не предал тайное знамя…», «Я не отдал белое знамя…» Теперь начало получилось таким:
Я не предал белое знамя,
Оглушенный криком врагов,
Ты прошла ночными путями,
Мы с тобой — одни у валов.
Белый цвет знамени здесь символизирует чистоту, одухотворенность, мистически-духовное начало, антитеза ему — черное, злое. Это потом уже под названием «Белое знамя» возникнет отделение черносотенного Союза русского народа (назвать черное белым — вечный демагогический прием), а во времена Гражданской войны блоковское «белое знамя» станет звучать как противовес всему «красному». Белый флаг еще бывает знаком признания поражения, сдачи на милость победителя, но к данным стихам это отношения не имеет.
«Ты», «с тобой» в первой строфе означает героиню первой книги стихотворений, Прекрасную Даму. Во второй строфе смысл местоимения радикально меняется, но переход музыкально гармонизирован. Стык неощутим, как и хронологический перерыв длиной в двенадцать лет:
Да, ночные пути, роковые.
Развели нас и вновь свели.
И опять мы к тебе, Россия,
Добрели из чужой земли.
В третьей строфе «ты» приобретает еще одно значение:
Крест и насыпь могилы братской,
Вот где ты теперь, тишина!
Лишь щемящей песни солдатской
Издали несется волна.
Через полтора с небольшим года Блок окажется на фронте, но ничего подобного у него там не сочинится. А тишину возле братской могилы и звуки солдатской песни он услышал, сидя за письменным столом в своем кабинете на Офицерской: «Весь день тружусь над стихами, потею, лишаюсь сил, завираюсь. Трубка снята». Это запись от 4 декабря 1914 года.
Финальная строфа музыкально соединяет тему войны и тему России с мотивами Евангелия (звезда, взошедшая над Вифлеемом, указала волхвам путь к городу, где родился Христос):
А вблизи — всё пусто и немо,
В смертном сне — враги и друзья.
И горит звезда Вифлеема
Так светло, как любовь моя.
(«Я не предал белое знамя…»)
Тонко подметил Георгий Иванов: «Подлинно — звезда горит, “как любовь”, а не наоборот. Вынесенная из мрака и смуты, она светлей даже вифлеемской звезды!»
Действительно, слово «любовь» здесь достигает предельной многозначности. Тут и любовь к женщине, и любовь к России, и всечеловеческая христианская любовь.
Это не просто «патриотизм», это слишком индивидуально и многооттеночно. Не всякому, кто предан своей отчизне, доступна такая изощренность чувства. В то же время по прочтении этих стихов вдруг становится понятно: всеобъемлющий Эрос, «Любовь, что движет солнца и светила» может вбирать в тебя и любовь человека к его родине.
«Я не предал белое знамя…» — своеобразный промежуточный финиш в поэтической работе Блока. Он закончил книгу, и нужен только внешний повод для ее составления. 23 декабря 1914 года такой повод возникает. «Телефон с А. М. Ремизовым (предлагает издать книжку в “Отечестве” в пользу раненых)» – значится в записной книжке. С журналом «Отечество», кстати, Блок имел дело совсем недавно, готовя для него подборку «Из писем сестры милосердия» (то есть Любови Дмитриевны, которая прослужит в госпитале полгода – до середины марта 1915 года).
Сборник «Стихи о России» составился как бы сам собой. Открывается циклом «На поле Куликовом», завершается «Белым знаменем». Самое раннее здесь стихотворение — «Полюби эту вечность болот…» 1905 года. Композиция — музыкальная, есть стихи, где о России вроде бы прямо не говорится, но они оказались нужными нотами в единой мелодии: «Вот он — Христос — в цепях и розах…», «В октябре».
«Стихи о России» адекватно представляют поэтическую вселенную автора, книга эта — квинтэссенция всего блоковского. Она соединяет мотивы и ритмы всех трех томов лирики, она внутренне философична и универсальна по содержанию. Отчетливее ощутима эта онтологическая полнота в «Последнем напутствии», где просветленно ведется речь о смерти:
Нет… еще леса, поляны,
И проселки, и шоссе,
Наша русская дорога,
Наши русские туманы,
Наши шелесты в овсе…
А когда пойдет все мимо,
Чем тревожила земля,
Та, кого любил ты много,
Поведет рукой любимой
В Елисейские поля.
Не будет у Блока такой легкой смерти, и вырвутся у него в мае 1921 года слова: «…слопала-таки поганая, гугнивая, родимая матушка Россия, как чушка своего поросенка» (в письме С. И. Чуковскому). Но то «матушка», общая для всех. А если следовать образной логике Блока-поэта, то отношения с другой Россией, с Русью-женой сложились у него по большому счету гармонично.
