— Я позвоню из аэропорта в Майами и все устрою.
— Не забудьте.
ГЕНРИ ГРИС
Эти нотки в ее голосе он услышал впервые. Генри Грис ни на секунду не сомневался, что Виктория откажется от встречи с отцом, если ей не сделают хорошую прическу. Что ж, настоящая дочь адмирала!
Из аэропорта он позвонил в редакцию во Флориду.
Голос редактора на другом конце провода задрожал от ярости.
— Вы что, тронулись, Генри? Где мы, черт возьми, найдем парикмахера в это время суток? Забудьте об этом.
— Говорю вам, Виктория требует парикмахера, а она не из уступчивых Надо что-то сделать.
— Какого черта, вы же понимаете, что мы не можем поднимать парикмахера посреди ночи. Это обязательно вызовет у него подозрения. Стоит только узнать ее — и все полетит к чертовой матери.
— Верно, — согласился Генри, — значит, найдите кого-нибудь в редакции, кто поможет ей.
— Я подумаю и дам вам ответ в Майами.
Генри сообщил Виктории, что ее прической займутся во Флориде. Они сели в самолет. Была суббота, чуть больше десяти часов вечера. Джон Чекли остался в Нью-Йорке, чтобы на следующий день вернуться в Лондон. В самолет сели только Генри, Виктория и двое встретивших их мужчин. Самолет был полупустой, а потому Генри не составило труда усадить Викторию у окна и сесть с ней рядом, устроив одного репортера перед ней, а другого позади.
Как только они поднялись в воздух, Виктория спросила:
— Генри, вы действительно договорились о парикмахере?
— Я позвонил. Редактор, с которым я разговаривал, обещал что-нибудь придумать. Не знаю, каковы ваши сведения об этой стране, но салоны красоты у нас по ночам не работают.
— А я ждала этого момента двадцать девять лет не для того, чтобы выглядеть так, чтобы моему отцу стало за меня стыдно!
Опять тот же тон. Так же говорил с ним ее отец в ту первую их встречу, когда сообщил о своем намерении устроить пресс-конференцию.
Откинувшись в кресле, Генри закрыл глаза. Вряд ли ему удастся заснуть, но он попытается. Глаза болели, челюсти сводило от напряжения, все нараставшего с того самого момента, как они покинули Москву. Прошло уже более суток, и он слишком много потратил сил, преодолевая менявшиеся часовые пояса.
Он открыл глаза и взглянул на Викторию. Она сидела, пристально вглядываясь в ночной мрак.
ВИКТОРИЯ
За окном была такая темень, что я ничего не видела. Но так или иначе я понимала, что мы летим над Соединенными Штатами, может быть, даже над Флоридой и совсем скоро я предстану перед папочкой.
Прежний страх ушел. Я слишком устала. Все тело ломило, голова горела под париком. Только бы мне наконец снять его — я разорву его на кусочки и сожгу. И очки тоже.
Я подумала о мамуле. Интересно, что она сейчас делает? Я даже не знаю, ночь сейчас в Москве или день, и вообще, какой сегодня день недели? Как бы я хотела, чтобы она была рядом! Ведь по праву этот миг принадлежит скорее ей, чем мне. Кому, как не ей, с гордостью показать Джексону дитя их любви? Она бы даже смогла сказать ему несколько слов по-английски.
Я почувствовала, как по щекам покатились слезы. Я даже не вытерла их. Зачем? Генри спит. Кто другой их увидит? Бедная мамуля. Сколько же страданий выпало на ее долю только за то, что она полюбила человека, любить которого ей не полагалось.
И вот теперь, когда все позади, ее даже нет со мной. Жизнь так несправедлива!..
Прозвучал негромкий звонок, и на табло зажглись слова, которых я не поняла. Я знала, что это сигнал, предшествующий посадке. Генри открыл глаза и посмотрел на часы.
— Майами, — сказал он.
И снова нас окружила маленькая армия, а неподалеку поджидали три машины. Мы с Генри сели в среднюю. Я едва ли пробыла на открытом воздухе больше минуты, но меня поразило, как тут тепло. В Москве еще стоит зима. Даже в Нью-Йорке и то холодно.
Первая машина отъехала от тротуара, наша последовала за ней. Мы с Генри сидели сзади. Впереди устроились двое репортеров из «Инквайрер».
— Похоже, мы справились, Генри, — сказал один из них.
Генри рассмеялся.
— Мы? Разве вы были в Москве, когда все началось?
Я тронула Генри за рукав.
— Как насчет парикмахера, Генри?
В глазах его снова мелькнуло раздражение, и он наклонился к одному из сидящих впереди мужчин. Я не сомневалась, что кажусь ему глупой бабенкой, но мне было плевать. Главное, чтобы отец испытал чувство гордости, впервые увидев дочь.
Генри откинулся на сиденье.
— Мы сделаем по пути остановку. Там нас ждет одна женщина, она поможет вам.
Я отвернулась к окну, пытаясь разглядеть Флориду, но увидела лишь редкие пальмы да зайцев, прыгающих в свете фар по дороге.
Передняя машина замедлила ход наш шофер тоже притормозил. Впереди на обочине дороги стояла еще одна машина. Помигав фарами, она возглавила кавалькаду.
— В чем дело, Генри?
— Это Ян Галдер, наш главный редактор. Он отвезет нас к себе в Бойнтон-Бич. Там вы сможете принять душ и причесаться.
— Можно мне снять парик?
— Только когда мы приедем.
ГЕНРИ ГРИС
Джейн Галдер уже стояла на лужайке перед домом, когда подъехали машины. Лишь только Виктория вышла из машины, Джейн подошла к ней, дружески обняла за плечи и повела в дом.
Ян провел мужчин в огромную гостиную их двухэтажной виллы. Перед камином уже был накрыт столик с сандвичами и кофе. Генри слишком устал, есть ему не хотелось. Только кофе. Пока Виктория была наверху, состоялся военный совет. Фотограф сообщил, что им не следует приезжать на место раньше 6.40 утра.
— Нужно, чтобы за спиной у нее вставало солнце, когда она будет подходить к дому. А еще лучше, если его лучи проникнут через окна в дом. Восход в 6.27, кладите еще хотя бы десять минут, и тогда можно двигаться к дому.
Генри посмотрел на часы. Было только 2.46.
— Что нам прикажешь делать еще четыре часа? До Веро-Вич и Джон-Айленда совсем недалеко.
Кто-то заметил:
— Надо задержать ее здесь по крайней мере до трех. Не думает же она, что отец сидит всю ночь напролет, поджидая ее?
— Не знаю, что она думает, — сказал Генри, — но знаю, что этой встречи она ждала всю жизнь. Не представляю, как ее здесь удержать.
— Перестань, Генри. Тебе не впервые делать такие материалы. Что-нибудь придумаешь.
— Наверное, — кивнул Генри.
Виктория спустилась вниз в пять минут четвертого. Они приняла душа и сделала макияж. Уложенные Джейн Галдер чистые высушенные волосы мягкими волнами ниспадали на плечи. Она вопросительно взглянула на Генри.
Он подошел к ней:
— Вы выглядите прелестно. Ваш отец будет горд.
