Ознакомительная версия.
От культуры человек ждет тех совершенств, во имя их идет и ждет человек — культура еще неисследованное «во имя». Возможно, что этого «во имя» нет, — тогда культура простое человеческое безумие, пытающееся в будущем довести совершенство до момента абсолютной неделимости. Культура не может осуществить желанного абсолютного слитного, она разрушение прежде всего и неудачный мастер соединять элементы во имя абсолютно неделимого «во имя».
Человек учится маршировать, облачается в разные формы одежды, надевает отличия, поет гимны, потрясает воздух специальными орудиями, наконец, не видя в этом цели, разбивает себе череп, распарывает живот, ломает заводы, мосты, города. Всё совершается на обоснованной логике и научном «историческом опыте». Строя и разрушая, ищет во всех переодеваниях своей подлинности, абсолютной слитности. Но исторический же опыт доказывает, что ни в одном историческом маскараде не было подлинного лица культуры, были только маски. Та же история должна доказать, что нет подлинного лица в культуре и не будет, будет только маскарад. Но человек не верит «историческому опыту», продолжает надевать очки на хвост и <на>девать новые маски «научнообоснованные». Но маска, какая бы ни была, маской <и> будет. Каждое Государство совершенствует маски и пугает ими своего соседа во имя абсолютной слитности и укрепляет свою практическую культуру.
Наконец, логически выстроенная культура показалась всем подлинностью, исторические приемы в опыте прошлого были опровергнуты, найдены причины ошибок, и «сегодня» представило в подлинности ожидаемую цель. Но наступило утро, и новый день осветил подлинность, и она оказалась поддельной. Вместо подлинного оказалась маска из папье-маше.
В безумии поднимается человек, приводит в движение всю свою культуру орудий и сокрушает обман, вместе с ней разрывает себя на части и «логически целесообразно утилитарно научно обоснованно» умирает во имя культуры, во имя «будущего подлинного абсолютно неделимого». Причина всему была в' идеализме, мистицизме, философии, спиритизме, в Религии как предрассудке, мешающем видеть подлинное лицо. Выдвигается научный принцип как подлинное средство, выявляющее подлинное лицо человека, но оказывается, что и наука науке рознь, что для того, чтобы достигнуть подлинности, необходимо прежде всего реформировать науку, верить в нереформированную науку все равно, что верить в «Бога», в реформированной науке удается растворить маску лжи и открыть подлинность. В реформу науки вмешивается какая-то новая сила мысли, безусловно, стоящая выше — раз она собирается реформировать «Бога науки». Возникает вопрос, будет ли эта мысль научною, возможно ли реформировать науку наукой, Бога Богом?
Если наука незыблема, тогда она наука, если же она разрушима, <то> не наука, а простое недомыслие, как и всё. Реформировать недомыслие возможно только через незыблемую подлинность. Будет ли тогда мысль о реформе той подлинностью?
Во всяком случае, мысль о реформе науки должна нести в себе доказательства того, что наука не что иное, как то же папье-маше общей культуры, та же маска и предрассудок.
Но практический реализм говорит, что наука не предрассудок, она нечто такое, что несет незыблемую подлинность, несет те обоснования, на котором общежитие смело может строить свой мир. Наука — подлинный реализм, новая вера, новая религия общежития. Мысль же о реформе науки должна всколыхнуть все общежитие и вновь пересмотреть предлагаемую веру в науку, — действительно ли она подлинная истина, не будет ли она очередным предрассудком, не будет ли в ней только изменяющийся радужный перелив в мыльном пузыре.
Итак, реформа науки не только укрепление ее, но и обвинительный приговор ее несостоятельности.
Культура представляет собой подлинную ценность для общежития. Как видит же оно ее? Как во сне, что исчезает <при> пробуждении. Подлинность действительной жизни остается сном, сном кошмарным, движущимся через ужасы крови, пушек и удушливых газов, слепительных лучей; во сне человек себя разрывает, готовит кровавые средства самоуничтожения в надежде достигнуть культурной ценности, во сне он напрягает все силы, чтобы достигнуть ее. Всечеловеческое производство, выражающееся в дредноутах, аэропланах, мостах, дорогах, в небоскребах, телескопах, радиотелеграфе и во всех вышках и лифтах всего строительства, — не что другое, как только лестницы, мосты или [вавилонские] башни, через что человек хочет достигнуть подлинную ценность мира.
Смысл строительства исключительно в этом, всё оно представляет собой Вавилонскую башню, собирающуюся достать небо. Развивая свой фундамент выше и выше, <она> окончилась шпилем, превратилась в ничто. Последний человек, ставший на нем, только поднимет руки вверх и крикнет в отчаянии перед недостижимою ценностью, обрушится в отчаянии вниз со всеми орудиями на свои лестницы и вышки, на все культурные фундаменты, научные обоснования, восхождения, потрясет вс<е> основ<ы> законов, обрушит своды своего строительства на себя.
Искалеченный, разорванный на части, но пробуждаясь, вновь собирает свой разбитый череп, складывает мозг свой уже в иной порядок, складывает его так, чтобы в новом его сложении достигнуть ценности, достигнуть ее и обогатиться ею.
Перед человеком вечная стоит ночь, <через> покрывало которой хочет прозреть и видеть; но так, как он хочет прозреть в ценности предметной, то тем самым ограничивает себя. Чем больше собирает сил овладеть предметом как практической реальностью, тем больше устает тело и дух, ничего нельзя видеть, ничего нет. Жизнь проходит в великих подъемах, силы напрягаются до высоких пределов, и он бросается во мраке за ценностью и тут же распарывает войной себя и всю свою силу в надежде через смерть достигнуть ценности, как бы веруя в то, что через смерть он вскроет череп войной и вновь исправит ошибки мозга, сложит его в новый порядок культуры. В культуре нет пробуждения, она <о>граничена вся <границами> ценности, а ценность должна быть предметна, практически реальна, что постигается разумом. Следствие разума — культура, отсюда в разуме нет пробуждения.
На разум полагается все общежитие, и верит в него, и тем самым отодвигает свое пробуждение. Разум ведет не в подлинное, а в представляемое о подлинности и создает в вещах ценность достижения подлинности (условно представляемой). Потому ценность предмета и ценна, что через нее пытается человек достигнуть подлинной реальной ценности. Но так как все представляемое, то и достигнуть подлинного нельзя, как нельзя обратить видение во сне в подлинность.
Таким образом, Разум близок к безумию, но войти в него не может, а в безумии пробуждение, а пробуждение может быть беспредметно, когда исчезнут все представления и видения, в которых мы находимся36.
Культура разделяется на два плана. Первый план культуры — научное достижение технического совершенства во всех орудиях человеческих предметов. Цель культуры и также техники должна сводиться к первой цели ее, в чем, собственно, и лежит ее сущность, — это создание нового вида человека, который овладевает мастерством стихий, водой, воздухом, атмосферой, температурой, воздушным и безвоздушным пространством.
Формы нового человека будут другие, нежели сейчас. Его распыленные функции, в разных вещах лежащие, соберутся воедино и образуют один вид, {сохранив} в себе мозг, наподобие сегодняшнего технического вида, в котором живет живой мозг. Следовательно, культура человека в своей технической части ничем не разнится с природой всех животных, эволюция видов которых идет в том же порядке, совершенствуя себя к данным стихиям.
Новый вид человека — только новый вид животного, прошедшего разные эволюционные периоды видоизменения с изменением стихий, и только. Так что в этой эволюции нет никакой культуры как совершенств, есть простое изменение видов в изменяющихся обстоятельствах (стихиях).
Таким образом, эволюцию изменения видов называем техническим изменением. В силу изменения стихий разум наш вскрывает и новые в ней элементы, так что каждая эпоха изменения стихии сама собой открывает новые элементы, иначе она не была изменена. И человек, как и все другие существа, начинает воплощать вновь открытые элементы и видоизменять себя в тех условиях в количестве тех элементов, которые вскрыты переменой стихии. Происходит беспредметная вечная комбинация, которую мы считаем предметным совершенством. Во всех этих видоизменениях идет одна и та же работа, одни и те же функции повторяются всем существующим в стихиях жизни.
Функции сводятся <к> исключительно технически<м> — размножение, пожирание и унавоживание. В силу этих трех функций развивается и наука техническая, и все то, что называем культурой, познанием. Все познания сводятся к этим трем основам. Так, животное достигло абсолютного совершенства в этих трех функциях, это вид {законченный}; тогда, когда человек только еще идет к тому виду полного завершения новой технической стороны человека, и тогда ему не нужны будут ни наука, ни другая мысль, ни книга, ибо он достигнет полного технического совершенства данной эпохи. Вид его может вымирать, но это не значит, что мозг его вымер. Возможно, на всех планетах существует он, какие бы они ни были по своей стихии, — огненное солнце, газ или другие состояния. Какие бы ни были эпохи стихий, функции этого мозга одинаковы, они проделывают одну и ту же работу и элементы двух стихий при соединениях связуются этими функциями.
Ознакомительная версия.
