Ознакомительная версия.
Самая таинственная часть Горзувиты находилась под сводами горы. Высеченный в толще скальной породы подземный ход служил для незаметного выхода из крепости во время осады. Даже сейчас по нему можно спуститься из башни, пройти сквозь скалу и через отверстие в южном склоне выйти к морю. Крепость строилась по подобию средневековых замков на высокой голой скале и в старину виднелась издалека, подавляя мощью и суровой красотой романской архитектуры. Величественные развалины Горзувиты подвигли Пушкина к написанию соответствующих строк:
Когда луна сияет над заливом,
Пойду бродить на берегу морском
И созерцать в забвенье горделивом
Развалины, поникшие челом…
И волны бьют вкруг валов обгорелых,
Вкруг ветхих стен и башен опустелых.
Очарование старых развалин действовало не только на поэтов. Ему поддавались вполне рациональные особы, например хозяин близлежащего имения Суук-Су, соорудивший в своей усадьбе «башню-руину под древнюю». Кроме византийской крепости, в окрестностях Гурзуфа находилось множество других руин, к большому сожалению поэта оказавшихся нагромождениями древних камней. В пяти верстах выше города, в селении Кизил-Таш, лежал гигантский обломок известняково-мраморной породы желто-красного цвета. На его вершине виднелись остатки древнего укрепления. Более живописным был полуразвалившийся храм, венчавший голову Медведь-горы (Аюдаг). В Античности здесь располагался крупный торговый центр Парфенион.
В нижней части восточного склона когда-то стоял Партенит – легендарная столица амазонок. Созданный воительницами храм богини Девы остался в преданиях, а подлинная история представала в виде руин византийской базилики, почти скрытых высокой травой. Поблизости рос тысячелетний орех – священное для местных татар дерево, на фоне которого Пушкина изобразил польский художник В. М. Ванькович. Поэт нарисован сидящим около одного из двух знаменитых гурзуфских фонтанов, воспетых в стихотворном наброске:
Сей белокаменный фонтан
Стихов узором испещренный
(Железный ковшик, цепью прикрепленный):
«Кто б ни был ты, пастух,
Рыбак иль странник утомленный,
Приди и пей».
В Гурзуфе пушкинской поры действовало два фонтана. Один из них находился за городской чертой и предназначался для страждущих паломников и жителей окраин. Второй источник располагался в центре поселения и приятно удивлял красивой отделкой в виде мраморной доски. В 1837 году этот фонтан переделали, сменив доску, но надпись оставили прежней: «Путник, остановись и пей…» Спустя 90 лет оба фонтана были разрушены землетрясением, и советские власти не нашли денег для их восстановления. Вместе с журчащими источниками исчезло многое из того, что мог видеть Пушкин: старое кладбище вблизи руин Горзувиты, можжевеловый лес по дороге в Ай-Даниль, густые дубравы у подножия холмов.
Пушкин в Крыму. Рисунок В. М. Ваньковича
В начале сентября 1820 года Пушкин с мужчинами семейства Раевских отправился вглубь Южного Крыма, намереваясь верхом добраться до Симферополя через Бахчисарай.
В отсутствие дороги конное путешествие представлялось единственно возможным для визита в города центральной части полуострова. Благополучно миновав «стремнины, ущелья и пропасти», путешественники осмотрели Никитский ботанический сад, руины крепости Палекастро вблизи Верхней Массандры и остановились в Ялте.
Основанное князем Потёмкиным поселение возникло в качестве кордона. Деревенька из 13 домов располагалась в самой красивой долине Крыма. Здесь издавна жили греки, охранявшие прибрежную полосу. Сверху селение, окруженное садами и сосновыми лесами, смотрелось пейзажем в раме из горных вершин. Ютившиеся на склонах развалины деревень Ай-Василь, Дерекой и Аутка издали напоминали трибуны римского амфитеатра.
Ж. Мивилль. «Балаклава», 1818
«Невозможно представить, чтобы столь небольшой поселок был когда-то Ялитой, известной в древности обширною торговлей и многолюдством». Слова Броневского относились к византийскому портовому городу-крепости, исчезнувшему по неизвестной причине и возродившемуся в виде Ялты. В свое время здесь располагался турецкий гарнизон, состоявший из нескольких человек береговой охраны. Пушкину еще довелось увидеть остатки греческого храма, стоявшего на берегу моря. Следуя в направлении Мисхора, он заметил мыс Ай-тодор, место расположения которого греческие историки называли Криуметопон, считая его центральной точкой крымского побережья. Археологические раскопки в этих местах начались в конце столетия, и Пушкин увидел лишь фрагменты циклопической кладки римских оборонительных сооружений и крепости Харакс.
Развалины цитаделей стали живописной декорацией парка в Мисхоре, заложенного в конце XVIII века. С этого рукотворного леса началась крымская мода на пейзажные парки, украсившие дворцы русской аристократии, в большом количестве строившиеся на южном побережье.
Скрывавшаяся в круглой бухте Балаклава стала последним прибрежным пунктом на пути Пушкина. Расквартированный здесь греческий сторожевой батальон располагался на месте древнего города Символон. Возводя стены на скалистых утесах, первые обитатели основали торговый порт, открытый для каждого мореплавателя. В Средние века Символон (Ямболи) захватили генуэзцы. Значительно укрепив оборонительную линию, они превратили город в настоящую цитадель. Переименованный в Чембало, поселок оставался таковым до нашествия турок. Завоеватели нашли на месте прежнего Символона всего 150 обитаемых домов, а место вскоре нарекли Балаклавой. Впрочем, в 1783 году к приходу русских дома опустели, оттого что жителями были только турки. Матушка Екатерина заселила поселок греками, велев им нести прибрежную службу вплоть до Судака.
Греки создали в Балаклаве в прямом смысле процветающую колонию, окруженную широкой полосой плодовых садов. Недалеко от селения находился Георгиевский монастырь. К 1820 году единственный уцелевший памятник христианства в этих местах совершенно утратил средневековый вид. С новыми стенами и церквами он все же почитался как древняя святыня. Пушкин смог увидеть баснословные руины храма Дианы, заметив, что «мифологические предания счастливее воспоминаний исторических» хотя бы потому, что здесь поэта посетило вдохновение:
К чему холодные сомненья?
Я верю, здесь был грозный храм,
Где крови жаждущим богам
Дымились жертвоприношенья.
Малоизвестные «рифмы» вошли в сочинение «Отрывок…», ставшее литературным ответом на книгу Муравьёва-Апостола «Путешествие в Тавриду». Под словами «холодные сомненья» следует понимать догадки о местонахождении храма Дианы (Девы), возможно существовавшего только в легендах. Пушкин не разделял научного подхода историка, разъезжавшего по Крыму со Страбоном и Геродотом в руках. Собственное, то есть поэтическое, отношение к Тавриде представлялось поэту более справедливым.
Будучи неисправимым романтиком, Пушкин тотчас вдохновлялся красотой южной природы. Творения рук человеческих, особенно в том жалком состоянии, в каком он видел их в Крыму, действовали на него не сразу, часто вспоминаясь через много лет. Один из самых знаменитых городов античного мира, богатый и могущественный Херсонес, вообще не отражен в произведениях Пушкина. В начале XIX столетия на месте города еще не велись раскопки и взору приезжих представали покрытые пылью, невыразительные обломки, черепки, камни неясного происхождения. Компания Раевского посетила развалины, но смогла увидеть лишь очертания улиц, выдолбленные в скалах погреба, почти разрушенную башню, остатки водопровода, несколько каменных лестниц и уцелевшие части стен, которые не успели растащить местные жители.
Бахчисарай поразил поэта только вначале, когда неожиданно возник из-за поворота длинной степной дороги. Единственным въездом в город служили заросшие мхом полуразвалившиеся ворота со скрипучими железными затворами. Удручающее впечатление производили «гнилые воды» Чурук-Су, растянувшейся на четыре версты. Зато сам Бахчисарай оказался настоящим восточным городом с узкими проулками, зелеными двориками, с двухэтажными домами, прятавшимися за глинобитными стенами. Путешественники полюбовались резными деревянными решетками окон и балконов, отметили гармоничное сочетание пирамидальных тополей и высоких минаретов.
Жизнь города сосредотачивалась на единственной улице. Плотно заставленная лавками и мастерскими, она представляла собой своеобразный базар, где изделия создавались на глазах у публики. Подобно всякому восточному рынку, здесь продавались традиционные вещи из металла, кожи, дерева. Торговцы громко расхваливали свой товар: сабли, ножи, кожаные плети, медные тарелки и кувшины, седла, бурки, сафьяновые сапоги, кушаки, войлоки, чубуки для курительных трубок.
Ознакомительная версия.
