В своей работе Л.Карсавин вводит важное понятие социального пространства наряду с понятиями симфонического и физического пространства (ср. развернутое использование физического и социального пространства в Бурдье П. Социология политики. — М., 1993). "Субъектом социальной пространственности, ее источником и ею самою является социальная личность, — пишет Л.Карсавин. — Поскольку же социальная пространственность осуществляется индивидуальными личностями, они суть моменты социальной и она сама" (Карсавин Л.П. О личности. С.128). Или: "социальная пространственность возникает и исчезает в возникновении и исчезновении индивидуумов" (С.129).
Рассматривая понятие социальной личности, Л.Карсавин предлагает различать два их вида — периодические и постоянные: "периодическими социальными личностями будут ученое и спортивное общество, партийный съезд, съезд советов и т. д., "постоянными" — разбойничья шайка, семья, правительство, народ и т. п." (Там же. С.176). Это в сильной степени напоминает будущую классификацию аудитории у Ричарда Шехнера на случайную и интегрированную (Schechner R. Performance theory. - New York etc., 1988). Социальная личность обладает определенной телесностью, к которой Л.Карсавин относит биологическое единство, общий этнический уклад, взаимообщение с одной и той же средой. Отсюда он делает интересный вывод: "эмигранты должны либо перерождаться, либо вырождаться, и тем скорее, чем они рассеяннее" (Там же. С.177). Соответственно, любое
общение предполагает создание соответствующей социальной личности, которая могла не существовать до встречи, возникнуть во время встречи и умереть после нее.
Чем подтверждаем мы присутствие Л.Карсавина в семиотическом круге идей? В конце предыдущего параграфа мы уже писали о семиотическом характере исторического изучения в аспекте сопоставления двух точек зрения, двух модальностей, где в результате выкристаллизовывается семиотическая проблематика. И этот срез получил дальнейшее развитие в становлении семиотики в России. Достаточно назвать имена Бориса Успенского, Арона Гуревича, Георгия Кнабе, Владимира Рабиновича. Несомненно семиотичны его работы о символических механизмах средневековой культуры, как бы уже по определению. Однако не менее важны и работы религиозной направленности. Столкновение двух модальностей мы видим в исследованиях по разграничению католицизма и православия. Работы о личности представляют собой попытку выстроить иерархическую среду обитания для знаковой действительности, "котел", в котором она зарождается и реализуется.
Основные работы
Карсавин Л.П. Культура средних веков. — Пг.: Огни, 1918
Карсавин Л.П. Культура средних веков. — Киев: Символ — AirLand, 1995
Карсавин Л.П. Малые сочинения. СПб.: Алетейя, 1994
Карсавин Л.П. Религиозно-философские сочинения. — Т.1. — М.: Ренессанс, 1992
Карсавин Л.П. Сочинения. — М.: Раритет, 1993
Карсавин Л.П. Философия истории. СПб.: Комплект. 1993
Карсавин Л.П. Жозеф де Местр//Вопросы философии. 1989. - № 3
Карсавин Л.П. философия и В.К.П. // Вопросы философии. -1992. № 3
Карсавин Л.П. Ответ на статью Н.А.Бердяева об евразийцах // Путь. — 1926. - № 2; переизд. в "Путь". — Книга 1. — М., 1992
Карсавин Л.П. О началах // Символ. — 1994. - № 31
Карсавин Л.П. Проблема учения об ангелах (ангелология) // там же
Карсавин Л.П. Переписка с А. Веттером // там же
* * *
Хоружий С.С. Карсавин и де Местр // Вопросы философии. -1989.№ 3
Назаров В.Н. "Каждый из нас в глубине своей есть София" // Вопросы философии. — 1991. - № 9
Кулешов В. И. Неожиданная встреча с Л.П.Карсавиным // Вопросы философии. — 1993. - № 5
Соболев А.В. Своя своих не познаша. Евразийство: Л.П.Карсавин и другие // Начала. — 1992. № 4
Хоружий С.С. Карсавин, евразийство и ВКП // Вопросы философии. 1992. - № 2
Литвинов Г… Судьба философа Льва Петровича Карсавина // Эмиграция. — 1992. - № 3
Гаврюшин Н. Переписка А.Веттера с Л.Карсавиным // Символ. 1994. - № 31
Мосин А. "Реальный собеседник" // там же
Хоружий С. Двоящийся текст // там же
Хоружий С. Жизнь и учение Льва Карсавина // Карсавин Л. Религиозно-философские сочинения. — Т.1. — М., 1992
Карташев А.В. Лев Платонович Карсавин (1882–1952) // Карсавин Л.П. Малые сочинения. СПб., 1994
Штейнберг А.3. Лев Платонович Карсавин // там же
Сорочкин Г. Из дневника (к истории Каунасского религиозно-философского кружка) // там же
Мы помещаем Вячеслава Иванова (1866–1949) в данном разделе, хотя с таким же успехом он мог быть причислен и к герменевтикам, поскольку говорит о своем пути исследования, различая герменевтику низшую, более словесную и филологическую, и герменевтику высшую, где речь уже идет не только об интерпретации текста, но и об интерпретации автора, духа эпохи и всего античного сознания в целом (Иванов В. Дионис и прадионисийство. СПб., 1994. С. 260–261).
О Вячеславе Иванове оставлена обширная мемуарная литература. Его "Башня из слоновой кости" в Петербурге видела у себя весь цвет русского серебряного века. Как вспоминает Андреи Белый: "Хозяин "становища" (так Мережковские звали квартиру) являлся к обеду: до — кутался пледом; с обернутой головой утопал в корректурах на низком, постельном диване, работая не одеваясь, отхлебывая черный чай, подаваемый прямо в постель: часа в три; до — не мог он проснуться, ложась в часов восемь утра, заставляя гостей с ним проделывать то же; к семи с половиной вечера утренний, розовый, свежий, как роза, умытый, одетый, являлся:
обедать; проведший со мною так на башне два дня Э.К.Метнер на третий сбежал; я такую выдержал жизнь недель пять; возвращался в Москву похудевший, зеленый, осунувшийся, вдохновленный беседой ночною, вернее, что — утренней" (Белый А. Начало века. — М., 1990. С.354).
Лев Шестов в своем эссе "Вячеслав Великолепный" замечает, что русского писателя можно лучше всего понять по его отношению к Достоевскому и Толстому. Об Иванове же он говорит следующее: "В.Иванов находит, что основная мысль Достоевского, которую и он сам разделяет и считает символом своей веры, в том, что величайший человеческий грех — стремиться устроиться на земле без Бога" (Шестов Л. Соч. В 2-х тт. — Т.1. — М., 1993. С.272). Завершает же он свою работу словами: "Все нравится мне в В.Иванове; и тонкость его упадочных узоров, и его пристрастие к эллинизму, и вкус к Шиллеру, Гете и Ницше, и пророческий тон его писаний. Мне нравится нарочитая тяжесть его огромных, изысканных периодов, даже его старомодная жеманность, когда он восстанавливает букву 9 в словах беург, промебей и т. д. У других это вышло бы смешно, у В.Иванова — красиво и торжественно. Мне кажется, что, если бы он надел шитый золотом дедовский шелковый кафтан или напудренный парик, ему бы это тоже было к лицу" (Там же, С.277).
Впервые курс лекций об эллинской религии Диониса Вяч. Иванов читает в Париже в высшей школе общественных наук в 1903 г. Книга же "Дионис и прадионисийство" выходит в Баку в 1923 г. после защиты его диссертации в местном университете в 1921 г. В 1924 г. он выезжает оттуда в Италию и не возвращается обратно, хотя до 1936 г. продлевает свой советский паспорт.
Основная идея, которая может нас заинтересовать в его трудах, это Дионис и его культ. К ней он обращается на протяжении всей жизни. До вышеупомянутой книги была целая серия статей по этой проблематике. Считается, что он обратился к Дионису под влиянием Фридриха Ницше. Он сам пишет в статье "Ницше и Дионис": "Ницше возвратил миру Диониса: в этом было его посланничество и его пророческое безумие" (Иванов Вяч, Родное и вселенское. — М., 1994. С.27). В этой же статье он пишет об ориентации на Аполлона как о центростремительной, оформливающей, скрепляющей, в то время как стихия Диониса определяется как музыкальная, разрешающая и центробежная. При этом
описание данной сути иногда принимает весьма теоретическое оформление:
"Дионисийское начало, антиномичное по своей природе, может быть многообразно описываемо и формально определяемо, но вполне раскрывается только в переживании, и напрасно было бы искать его постижения — исследуя, что образует его живой состав. Дионис приемлет и вместе отрицает всякий предикат; в его понятии a не-a, в его культе жертва и жрец объединяются как тождество" (Там же. С.29).
И еще одна важная теоретическая характеристика:
"Дионисийское состояние есть выхождение из времени и погружение в безвременное" (Там же. С.33). Статья была напечатана в 1904 г. в журнале "Весы". Вагнера, как и Бетховена, Вяч. Иванов считал зачинателями нового дионисийского творчества (Иванов Вяч. Вагнер и дионисово действо // Иванов Вяч. Родное и вселенское. — М., 1994. С.35).
Всматриваясь в стихию дионисийства, мы постепенно увидим те параллели, которые идут от трудов Вяч. Иванова к таким явлениям семиотического мира, как карнавализация Михаила Бахтина и перформанс как теория современного ритуала. Подобная перекличка идей может быть весьма плодотворной для дальнейших исследований.
