внесла в жизнь семьи Лансере ощутимые перемены, отразившиеся, несомненно, на становлении мировосприятия будущего живописца. Хотя в первые годы после кончины Евгения Александровича Лансере Екатерина Николаевна с детьми весной или летом приезжала на недолгое время в Нескучное и с помощью управляющего имением Осипа Егоровича Щеглова, очень преданного всей семье, пыталась продолжать вести хозяйство, как это делал покойный муж, однако после смерти в 1891 году Камиллы Альбертовны Бенуа эти поездки стали более редкими, нерегулярными и краткими, так как дочь не хотела надолго оставлять овдовевшего отца (которому было около восьмидесяти лет) одного в Петербурге. Поэтому семья Лансере жила обычно летом на дачах в Петергофе или Финляндии, куда мог приезжать из города и дед. И только после смерти Николая Леонтьевича семья Лансере стала систематически ежегодно проводить в Нескучном весну, лето и раннюю осень. И, очевидно, жизнь в деревне не оказывала до этого времени на Зину такого неизгладимого и глубоко осознанного воздействия, прежде всего своей живописной стороной, как это случилось теперь, в 1899 году и в последующие годы.
Впечатления, получаемые Зиной от пребываний в Нескучном, были необыкновенно сильны и во многом определили дальнейшее ее творчество не только юношеских, но и зрелых лет.
Имение Лансере Нескучное было расположено между Белгородом и Харьковом и отличалось особой, свойственной Северной Украине живописностью. Вот как рассказывает А. Бенуа о своих первых впечатлениях от этих мест: «Вид… был поистине восхитительный в своем безграничном просторе и в своей солнечной насыщенности. Ряды невысоких холмов тянулись один за другим, все более растворяясь и голубея, а по круглым их склонам желтели и зеленели луга и поля; местами же выделялись небольшие, сочные купы деревьев, среди которых ярко белели хаты… Своеобразную живописность придавали всюду торчавшие по холмам ветряные мельницы».
Не случайно приведено здесь это описание: много раз в акварелях юной и повзрослевшей, а затем на холстах уже зрелой Серебряковой встретимся мы с этими «безграничными солнечными просторами» во всей их поэзии, с удивительно выразительными силуэтами мельниц. Да и само имение с белым, еще екатерининских времен, домом, «в котором формы готики и классики сочетались весьма причудливым образом» [12], домом, окруженным густыми липами и фруктовым садом, с белой, увенчанной двумя зелеными куполами церковью (возле этой церкви и был похоронен Е. А. Лансере) — было очаровательно и живописно. Напротив имения, за речкой Муромкой, находился хутор, принадлежавший Анатолию Александровичу Серебрякову и его жене, сестре Е. А. Лансере Зинаиде Александровне.
Портрет пожилой женщины (Федосья). 1899
Все, с чем встретилась здесь юная художница, стало по-настоящему увлекать ее. И как всегда, она с воодушевлением рисует то, что видит вокруг, заполняя набросками небольшие альбомы в холстяных переплетах.
Первые из этих набросков, а скорее, очень точных, иногда даже тщательно проработанных рисунков, датированы 1899 годом, другие — в тех же ранних альбомах — 1900-м и 1901-м. Эти юношеские дошедшие до нас быстрые, энергичные зарисовки — как бы запечатленный на бумаге дневник новой деревенской жизни Зины Лансере. Много портретных набросков — обычно друзей дома, что-нибудь читающих вечером, с надписями: «…читает вслух „Дворянское гнездо“ 20 июля 1900» или просто — «На горах». Портретные зарисовки (в том числе весьма удачный профильный портрет, по-видимому, горничной или кухарки Федосьи) отличает твердый, становящийся все более уверенным штрих, предвещающий будущий «почерк» художника, явно присущий ей с самых первых самостоятельных карандашных проб — ведь она еще не проходила никакой школы рисунка. Но, пожалуй, даже не это главное, что можно извлечь из ее ранних альбомов и что будет самым важным для Серебряковой и в будущем. Все, что делает эта девочка-подросток, — свидетельство ее вспыхнувшей в эти годы и с большой силой проявившейся, чтобы никогда не угаснуть, любви к России в ее деревенском, крестьянском, подлинно народном облике и существе. Изображения крестьянок за работой — женщин с холстами, запряженных лошадей (и просто мáстерские наброски лошадей), бытовых типично сельских сцен («Ек. Л. и Пелагея моют поросят») — все это ясно говорит о необыкновенном и деятельном увлечении открывшейся Зине новой жизнью. И как тут опять не вспомнить об ее отце Евгении Александровиче Лансере, о русском патриотизме, «пламенном русском национализме» и «боготворении России» которого с легкой иронией писал А. Бенуа. И о том, каким он был необыкновенным наездником (даже будучи уже тяжело больным), как великолепно «знал лошадь так, как никто». «Он превосходно знал и человеческую фигуру и без особенного труда, как бы на лету примечал всякую характерную особенность других животных: верблюдов, овец, коз, но „вполне по себе“ чувствовал он себя, когда изображал лошадь, то одинокую, то в групповом соединении…» [13].
Может быть, впечатления от скульптур отца, да еще подкрепленные рассказами обожавших его сыновей — Жени и Коли, отчасти были причиной особого чувства к деревенской, народной жизни у Зины, интереса ко всем ее проявлениям, давших в будущем такие значительные «крестьянские» работы, как «Жатва», «Беление холста» и множество портретов друзей-крестьян.
В противоположность отцу-скульптору, Зина уже тогда была «чистым живописцем», и ее, не менее чем впечатления нового, непривычного для нее быта, привлекала прелесть окружающей ее природы. В одном из писем матери она сообщает: «Как здесь чудно, как хорошо. Вчера мы сорвали первую зацветшую ветку вишни и черемухи, а скоро весь сад будет белый и душистый; за эту ночь (шел теплый дождичек) весь сад оделся в зелень, все луга усеяны цветами, а поля ярко-зеленые, всходы чудные…» [14].
И уже в первый приезд в Нескучное Зина пишет акварелью пейзажи имения и его окрестностей, пишет с тонким чувством цвета, умея передать не только характерные особенности мотива, но и световоздушную среду, блеск и сияние утреннего и закатного солнечного освещения. Пишет она и цветы, намечая вначале основной тон, а затем с большим вниманием прослеживая кистью строение мака или розы. Именно в эти летние месяцы 1899 года и ближайших лет начинает вырабатываться то, что станет впоследствии безошибочным чувством цветовой гармонии, особой, присущей Серебряковой цветовой энергии и безусловности.
Весной 1901 года Зина заканчивает гимназический курс. Вопрос о ее будущем совершенно ясен для всех — ей предстоит путь живописца. Было решено, что она поступит осенью в частную художественную школу М. К. Тенишевой, которой с самого ее основания в 1895 году руководил И. Е. Репин. Имея целью подготовку учеников студии к поступлению в Академию художеств, Репин стремился к усвоению ими принципов первоклассной школы рисунка П. П. Чистякова и, одновременно, к свободному непредвзятому восприятию и передаче натуры — в рисунке и живописи. После возвращения из Нескучного
