Генрих Вёльфлин - Классическое искусство. Введение в итальянское возрождение

Гирландайо (1449–1494) никогда не страдал чрезмерной чувствительностью, его дух тяжеловесен, однако открытый и бодрый характер, радость, которую доставляло ему все праздничное и живое, тут же завоевывают нашу симпатию. Он весьма занимателен, и о жизни Флоренции мы узнаем преимущественно от него. К содержательной стороне повествований он относится легкомысленно. На фресках хор церкви Санта Мария Новелла ему следовало пересказать истории жизни Марии и Иоанна Крестителя, и он сделал это, однако тот, кому они не были известны заранее, вряд ли их здесь поймет. Что сотворил Гирландайо с введением Марии во храм! Как настойчиво предлагает он нам следующую сцену: маленькая Мария, по собственному почину всходящая по ступеням храма, священник, наклоняющийся ей навстречу, родители, сопровождающие ребенка взглядами и движением рук. У Гирландайо это просто разряженная школьница, кокетливо, несмотря на торопливый бег, устремляющая взгляд вбок; перерезанный колонной священник едва виден, а родители взирают на происходящее с безразличием посторонних наблюдателей. На обмен кольцами при обручении Мария является с недостойной торопливостью, а встреча ее с Елизаветой — это просто миленькая, однако абсолютно мирская встреча двух дам на прогулке. Гирландайо не видит ничего предосудительного в том, что на фреске, изображающей явление ангела Захарии, само это событие оказывается полностью заглушенным множеством портретных фигур, безучастно присутствующих на переднем плане.

Гирландайо — отобразитель, а не повествователь. Ему доставляет радость объект как таковой. Он изображает чрезвычайно живые лица, однако Вазари заблуждается, когда превозносит его за отображение душевных движений. Ему куда лучше удается спокойное, а не подвижное. Такие темы, как «Избиение младенцев», выходят у Боттичелли куда лучше, чем у Гирландайо. Как правило, он держится упрощенного и спокойного изображения и лишь кое-где воздает должное склонности эпохи к движению — в фигуре торопливо пробегающей служанки или чего-то в том же роде. В его наблюдениях никогда нет задушевности. Хотя во Флоренции того времени чрезвычайно настойчиво занимались моделировкой и анатомией, техникой цвета и световой перспективой, Гирландайо вполне удовлетворяется общедоступными достижениями. Он совсем даже не экспериментатор, не первооткрыватель в области живописи: это художник, получивший усредненное для своего времени образование, и берущийся на его основе за новые способы монументального воздействия. От малого стиля он выводит свое искусство к области больших объемных воздействий. Гирландайо обилен и в то же время ясен, он параден и зачастую даже велик. Во всем искусстве XV в. нет ничего подобного процессии пяти женщин в сцене «Рождения Марии». А предпринятые им поиски в композиции, как, например, выстраивание повествования вокруг центра и разработка угловых фигур, таковы, что непосредственно на них могли базироваться мастера чинквеченто.

При этом, однако, следует воздержаться и от переоценки вклада, сделанного Гирландайо. Его росписи в Санта Мария Новелла были завершены около 1490 г., а тут же вслед за этим Леонардо создал «Тайную вечерю», и, находись она во Флоренции, так чтобы их можно было сравнить, «монументальный» Гирландайо разом предстал бы в высшей степени бедным и ограниченным. «Тайная вечеря» — произведение, куда более величественное по форме, форма и содержание растворяются здесь друг в друге без остатка.

Иногда о Гирландайо безосновательно утверждают, что он обобщил достижения флорентийского кватроченто; на самом деле это в высшей степени относится к Леонардо да Винни (род. 1452). Он чуток в наблюдении частного и величествен в ухватывании общего; он выдающийся рисовальщик, но также и великий живописец. Нет художника, чьи специфические проблемы Леонардо не разработал бы и не двинул дальше, а по глубине и полноте личности он превосходит всех.

Леонардо принято рассматривать в одном ряду с представителями чинквеченто, и потому часто забывают, что был он лишь ненамного моложе Гирландайо и даже старше Филиппино. Леонардо работал в мастерской Вероккьо, где вместе с ним учились Перуджино и Лоренцо ди Креди. Последний был звездой, которая не светит сама, но получает свет от других, его картины производят впечатление прилежных школярских упражнений на заданные темы. Перуджино, напротив, вносит много своего, и роль его во флорентийском искусстве в целом чрезвычайно значительна, о чем еще будет сказано ниже. Воспитанные Вероккьо ученики прославили его школу. Очевидно, то была наиболее разносторонняя во Флоренции мастерская. Синтез живописи и скульптуры был особенно благотворен потому, что именно ваятели были склонны методически взяться за натуру, и опасность оказаться в тупике произвольно-индивидуального стиля была в их случае куда менее значительна. Как можно полагать, между Леонардо и Вероккьо существовало и некое внутреннее родство. От Вазари мы знаем, сколь близко соприкасались между собой их интересы и как много нитей, выпряденных Вероккьо, продолжил Леонардо. И тем на менее, глядя на картины ученика, приходишь в изумление. Когда один только ангел на картине Вероккьо «Крещение Христа» (Флоренция, Академия изящных искусств [ныне — Уффици]) (рис. 155) трогает за живое, словно голос из другого мира, насколько несопоставимой со всеми флорентийскими Мадоннами кватроченто представляется такая картина, как «Мадонна в гроте» [Париж, Лувр] (рис. 8)!

Коленопреклоненная, склоняющаяся вперед Мария изображена не в профиль, но спереди. Правой рукой она обхватывает маленького Иоанна, с истовой молитвой выдвигающегося вперед к Христу, и за его движением следует ее раскрытая и парящая, изображенная в необычном ракурсе, левая рука. Сидящий на земле младенец Христос отвечает благословляющим жестом. Его поддерживает большой прекрасный ангел, также коленопреклоненный. Это единственная фигура, которая смотрит из картины, а указующая правая его рука еще усиливает связь со зрителем: изображенная чисто в профиль, рука эта проста и ясна, как путевой указатель. Вся группа — в причудливом и диком, исполненном таинственности окружении скал, меж которых местами проглядывают пейзаж и свет.

Все здесь исполнено значительности и новизны. Как сама тема, так и ее формальное исполнение. Как свобода в передаче отдельных движений, так и закономерность групповой разработки. Как исполненное бесконечного изящества оживление формы, так и новый живописный светобаланс, совершенно явно нацеленный на то, чтобы при помощи темного фона придать фигурам мощный пластический заряд и в то же время небывалым образом увлечь фантазию вглубь[8]. В результате при рассмотрении картины издалека возникает впечатление телесной подлинности; очевидно намерение художника закономерно воздействовать на зрителя расположением фигур по треугольнику. В картине имеется композиционный стержень, смысл которого отнюдь не в простой симметрии, наблюдавшейся уже у более ранних художников. Здесь больше свободы и одновременно больше закономерности, единичное схватывается в его существенной связи с целым. Но именно таково искусство чинквеченто. Леонардо отличается этим уже очень рано. В Ватикане хранится принадлежащий ему коленопреклоненный «Св. Иероним со львом». Фигура эта весьма примечательна как разработка мотива движения, и с очень давних пор ее ставят весьма высоко; можно, однако, задаться вопросом, кто, кроме Леонардо, был способен так организовать композицию, чтобы лев воспринимался совместно со святым. Я ни одного такого художника не знаю.

Наиболее важным по своим следствиям произведением среди ранних картин Леонардо является подмалевок «Поклонения волхвов» (Уффици) (рис. 10). Работа эта создавалась около 1480 г., она воздействует на зрителя в старинных еще традициях — многообразием деталей. Здесь перед ними представитель кватроченто, радующийся всякому разнообразию, однако то, как он выделяет основное содержание, говорит о новизне восприятия. Боттичелли и Гирландайо также писали «Поклонение волхвов» таким образом, что Мария изображалась сидящей в центре, в окружении людей, однако, как правило, она оказывалась здесь обойденной вниманием. Леонардо — первый, кто оказался в состоянии разработать тему, подчинив ее основному акценту. То, как поставлены по краям в качестве мощных, замыкающих кулис внешние фигуры, также составляет богатый следствиями момент композиции, а противопоставление сгрудившейся толпы и абсолютно свободно и легко сидящей Мадонны заряжено столь энергичным воздействием, что Леонардо — единственный, кого можно считать на него способным. Однако даже если бы от этой работы до нас дошла одна прорисовка Марии, как на ее творца возможно было бы указать только на него одного: такого небывалого изящества исполнены как поза, в которой она восседает, так и сопряжение ее с мальчиком. Другие изображали Марию широко, с расставленными ногами рассевшейся на троне, Леонардо же дает пример изящно и женственно восседающей фигуры со сдвинутыми коленями. Впоследствии эту позу переняли у него все художники, а в высшей степени привлекательный мотив поворота фигуры с отклоняющимся в сторону мальчиком был даже буквально воспроизведен Рафаэлем в «Мадонне ди Фолиньо» (рис. 84).