Сегодня часто возникает еще один вопрос, как же тогда жила интеллигенция в условиях всеохватывающего страха и репрессий. Видела и реагировала или не видела и не реагировала — вот этот моральный комплекс. Как писала в своих воспоминаниях Лидия Гинзбург, люди старались психологически закрыться, как бы не замечать происходящего. Эта "психологическая защита" понятна, ибо замечая, ты должен реагировать. Реагируя, ты кладешь голову на плаху.
И последнее, этот период строгий по жестокости в бытовом плане породил классического уровня тексты в творческом плане, задал высокую планку русской гуманитарной мысли того времени. Жизнь разума и жизнь телесная здесь резко расходились. А может, и взлеты эти возникли из-за невозможности определить себя в реальной жизни. Как следствие, люди уходили в виртуальную реальность. Чистый лист бумаги, заполняемый строчками, спасал от сумасшествия, от ощущения живой смерти. Причем и тут была определенная сложность. В.Каверин писал метафорически о дыме, стоящем тогда над домами, от сжигаемых личных архивов, ведь каждая строчка могла быть реинтерпретирована по-иному. Меньше страдали в этой ситуации люди физического труда, ибо умственный труд всегда оставляет массу следов для всеохватывающих глаз и ушей власти. Сама профессия этих людей вступала в противоречие с типом жизни. Поэтому творчество иногда приобретало искривленный вид: взлеты нереализованных симфоний могли проявиться в песне, славящей Сталина и партию. Не в этом ли заложен ответ на вопрос об определенном высоком уровне пропагандистского искусства того времени. Гениальный математик всегда справится с задачей более элементарного уровня.
Чем дальше от нас, тем непонятнее кажется нам тот мир. Но люди его становятся для нас все ближе и ближе. Их разум все-таки победил тоталитарную систему, ибо их тексты и сегодня с нами, а система доживает последние дни.
Эпилог, или история после истории
Семиотика поведения и другие идеи ЮРИЯ ЛОТМАНА
Юрий Лотман (1922–1993) — профессор Тартуского университета, начинал свой путь в качестве театрального критика в Ленинграде. В период борьбы с космополитами он уехал в Эстонию, там был создан центр семиотики в бывшем Советском Союзе (благодаря определенному либерализму тогдашнего местного руководства). "Труды по знаковым системам", которые издавались как ученые записки Тартуского университета, сыграли большую роль в становлении и развитии семиотики в СССР. Сегодня Александр Жолковский так вспоминает этот период:
"Структурализм в русской советской культуре был всегда какой-то экстремистской и маргинальной — западнической — вещью. Борис Михайлович Гаспаров писал, что движение в Тарту было для нас своего рода предэмиграцией, как территориальной, так и культурной — на географическую периферию и из обычных наук в семиотику, — и оказалось для многих просто трамплином в эмиграцию" ("Независимая газета", 1991, 23 окт.). Одновременно Борис Успенский подчеркивает, в отличие от А.Жолковского, русскую культурную традицию: "Ю.Лотман учился у Гуковского, Жирмунского, Проппа. Вместе с тем, мы непосредственно общались с Р.О.Якобсоном, П.Г.Богатыревым, М.М.Бахтиным. П.Г.Богатырев до самой своей смерти был непременным участником наших конференций и занятий. Р.О.Якобсон принимал участие в одной из тартуских летних школ (в 1966 г. мы справляли его 70-летие) и пристально следил за нашими занятиями. М.М.Бахтин не мог принимать участия в наших встречах (у него не было ноги, и он был практически немобилен), но живо интересовался нашими работами" (Успенский Б.А. К проблеме генезиса тартуско-московской семиотической школы // Ю.М.Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. М., 1994. С.268). И действительно, первые работы Ю.Лотмана в сильной степени построены на развитии идей русской формальной школы. Но для нас представляет интерес политическая семиотика в работах Ю.Лотмана, поэтому мы сужаем спектр нашего рассмотрения после некоторого введения в общую проблематику трудов Юрия Лотмана.
Юрий Лотман относится с достаточной долей критичности к модели коммуникации Р. Якобсона, как бы считая ее излишне "технизированной" (Якобсон Р. Лингвистика и поэтика // Структурализм: "за" и "против". М., 1975). Особой критики при этом заслуживает понятие "код" у Р. Якобсона. Мнение Ю.Лотмана таково, что язык — это код плюс его история. Он пишет: "Фактически подмена термина "язык" термином "код" совсем не так безопасна, как кажется. Термин "код" несет представление о структуре только что созданной, искусственной и введенной мгновенной договоренностью. Код не подразумевает истории, т. е. психологически он ориентирует нас на искусственный язык, который и предполагается идеальной моделью языка вообще" (Лотман Ю.М. Культура и взрыв. М., 1992. С.13).
Юрий Лотман в своей модели коммуникации отвечает в числе других вопросов и на такой: каким образом удается в принципе порождать новое сообщение. "Новыми сообщениями мы будем называть такие, которые не возникают в результате однозначных преобразований и, следовательно, не могут быть автоматически выведены из некоторого исходного текста путем приложения к нему заранее заданных правил трансформации" (Лотман Ю.М. Феномен культуры // Семиотика культуры. Труды по знаковым системам. Вып. X. Уч. зап. Тарт. ун-та, вып. 463. Тарту, 1978. С.4). Отсюда и следует его основополагающая идея, что знаковая (семиотическая) коммуникация представляет собой связь между автономными единицами. Если они совпадают, то ничего нового между ними возникнуть не может. Продолжая эту идею несовпадения, Ю.Лотман говорит: "неадекватность агентов коммуникации превращает сам этот факт из пассивной передачи в конфликтную игру, в ходе которой каждая сторона стремится перестроить семиотический мир противоположной по своему образцу и одновременно заинтересована в сохранении своеобразия своего контрагента" (Лотман ЮМ. Культура как коллективный интеллект и проблемы искусственного разума. Предварительная публикация. М., 1977. С.13). Отсюда следует и новизна понимания текста не как изолированного и стабильного, не как константы. В понятие текста вводятся создатель и его аудитория, и их представления о тексте могут не совпадать по своим объемам (Лотман Ю.М. Культура и взрыв. М., 1992. С. 179).
В своих первых работах Ю.Лотман закладывает в свое понимание художественной коммуникации идеи русских формалистов (В.Шкловского и др.), а именно соотношение автоматизма и информативности. В этом плане Борис Томашевский разграничивал речь художественную и речь практическую. В речи художественной присутствует установка на выражение, форму, которой нет в речи обыденной (Томашевский Б. Теория литературы. Поэтика. М.-Л., 1927. С.9). У Ю.Лотмана это формулируется следующим образом, уже учитывающим динамический аспект подобного противопоставления. "Для того чтобы общая структура текста сохраняла информативность, она должна постоянно выводиться из состояния автоматизма, которое присуще нехудожественным структурам. Однако одновременно работает и противоположная тенденция: только элементы, поставленные в определенные предсказываемые последовательности, могут выполнять роль коммуникативных систем. Таким образом, в структуре художественного текста одновременно работают два противоположных механизма: один стремится все элементы текста подчинить системе, превратить их в автоматизированную грамматику, без которой невозможен акт коммуникации, а другой — разрушить эту автоматизацию и сделать самое структуру носителем информации" (Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М., 1970. С.95).
В свое разграничение фольклорного искусства от нефольклорного (подробнее см. следующий раздел) Ю.Лотман вписывает еще одну интересную коммуникативную черту. Теперь речь идет о ритуальной коммуникации. В прошлом человек мог всю жизнь читать одну книгу ("Библию"), сегодняшний человек строит свой информационный поток по-другому — он наращивает число текстов. Ю.Лотман интерпретирует эти два варианта коммуникации как получение извне (набор текстов) и получение изнутри (Библия).
"Можно рассматривать два случая увеличения информации, которой владеет какой-либо индивид или коллектив. Один — получение извне. В этом случае информация вырабатывается где-то на стороне и в константном объеме передается получателю. Второй — строится иначе: извне получается лишь определенная часть информации, которая играет роль возбудителя, вызывающего возрастание информации внутри сознания получателя" (Лотман Ю.М. Каноническое искусство как информационный парадокс // Проблемы канона в древнем и средневековом искусстве Азии и Африки. М., 1973. С. 18–19).
Имеется в виду чтение и размышление над прочитанным. Лотман разъясняет: "Получатель фольклорного (а также и средневекового) художественного сообщения лишь поставлен в благоприятные условия для того, чтобы прислушаться к самому себе. Он не только слушатель, но и творец. С этим и связано то, что столь каноническая система не теряет способности быть информационно активной" (С. 19). В другой своей работе он разделяет эти два процесса как процесс "Я
