ли кто-то, что война, которую Америка объявила терроризму, — это тоже метафора? Хотя в действительности так и есть, но эта метафора влечет за собой серьезные последствия. Войну даже не объявили, а огласили, поскольку предполагается, что угроза очевидна.
Но реальные войны — не метафоры. У реальных войн есть начало и конец. Даже кошмарный, запутанный конфликт между Израилем и Палестиной однажды закончится. Но война, о которой объявила администрация Буша, не имеет конца. Это один признак того, что это не война, а скорее мандат на расширение использования власти Америки.
Когда правительство объявляет войну против рака, бедности или наркотиков, это означает, что правительство хочет задействовать какие-то новые силы для борьбы с проблемой. Еще это означает, что правительство не собирается делать так уж много для достижения цели. Когда правительство объявляет войну против терроризма — а под терроризмом подразумевается международная и по большей части подпольная сеть врагов, — это означает, что правительство намерено делать то, что пожелает. Если оно захочет вмешаться во что-то, оно вмешается. Оно не будет терпеть никаких ограничений своей власти.
Америка всегда с неохотой вступала в договоренности с другими странами. Но эта администрация имеет радикальное убеждение, что все международные договоры потенциально враждебны по отношению к интересам США, ведь, подписывая любое соглашение (будь то о защите окружающей среды, ведении войны, обращении с заключенными или международном праве), США обяжутся соблюдать условия, которые однажды могут ограничить свободу Америки делать то, что ее правительство сочтет необходимым в интересах страны. И правда, международные соглашения работают именно так: они ограничивают полную свободу действий их участников в отношении предмета соглашения. Ни одно уважаемое национальное государство до сих пор еще не озвучивало такой причины для отказа от участия в подобных соглашениях.
Говорить о новом курсе внешней политики США как о действиях, предпринимаемых в условиях военного положения, — значит подавлять широкое обсуждение того, что вообще происходит. Люди стараются не задавать вопросы, и это ощущалось уже сразу после терактов 11 сентября. Тех, кто осуждал джихадистскую риторику американского правительства (добро против зла, цивилизация против варварства), обвиняли в оправдании терактов или, по крайней мере, в поддержке правомерности притязаний террористов.
Слоган «Выстоим вместе» приравнял попытки размышлять к диссидентству, а диссидентство — к недостатку патриотизма. Это возмущение сыграло на руку тем, кто определяет внешнюю политику администрации Буша. Нежелание ключевых фигур двух партий вступать в дебаты друг с другом становится еще более очевидным в преддверии мемориальных церемоний в годовщину терактов — церемоний, которые призваны выступить очередным подтверждением солидарности Америки перед лицом врага.
Постоянно напрашивается сравнение 11 сентября 2001 года с 7 декабря 1941-го. Вновь Америка стала жертвой неожиданного, смертоносного нападения, которое стоило ей многих жизней, в данном случае мирных граждан — даже больше, чем солдат и моряков, погибших в Перл-Харборе. Тем не менее я не думаю, что кто-то ощущал необходимость поддержать дух граждан и сплотить их мемориальными церемониями 7 декабря 1942 года. Это была настоящая война, и спустя год она всё еще продолжалась.
Сейчас идет фантомная война, война, которую пожелала вести администрация Буша, и ей нужна годовщина. Мемориальные церемонии выполняют сразу несколько функций. Во-первых, это день траура. Во-вторых, это подкрепление солидарности нации. Но точно одно: это не день размышления. Размышления, говорят нам, могут подорвать нашу «нравственную цельность». Необходимо, чтобы всё было просто, четко, однозначно. Поэтому слов не будет; точнее, будут только цитаты, например, из Геттисбергской речи (которую присвоили себе обе политические партии), из далекой эпохи, когда была возможна великая риторика. Но речи Авраама Линкольна представляли собой не просто вдохновляющую прозу. Это были смелые провозглашения новых национальных целей во времена настоящей, страшной войны. Во втором обращении при вступлении в должность президента Линкольн решился заявить, что за победой Севера в Гражданской войне должно последовать примирение Севера и Юга. В Геттисбергской речи он превозносит свободу с целью подчеркнуть первостепенность отмены рабства. Когда великие речи Линкольна цитируют на церемонии памяти жертв 11 сентября, их в совершенно постмодернистской манере лишают всякого смысла. Они превратились в жест благородства, широты души. Суть их величия не имеет никакого отношения к происходящему.
Всё это — высокая традиция американского анти-интеллектуализма: боязни мыслей, боязни слов. И она отлично соответствует целям текущей администрации. Причитая, что теракты 11 сентября слишком ужасны, слишком немыслимы, слишком болезненны, слишком трагичны, чтобы наше горе и негодование можно было выразить словами, наши лидеры нашли для себя убежище в бессмысленных цитатах. Сказать что-то — значит рисковать вступить в полемику. Не ровен час сделаешь какое-то заявление, и тогда встречных аргументов не избежать. Ничего не говорить — лучшая стратегия.
Конечно, будут фотографии. Много фотографий. В ход пустят как слова годичной давности, так и снимки. Один снимок стоит тысячи слов, как всем известно. Мы переживем это событие заново. Будут брать интервью у выживших и родственников жертв терактов. В садах Запада пробил час утешения [12]. (Раньше я считала этот пышный букет пустословия о великой угрозе серьезности и справедливости «элитистским». Сейчас мне кажется слово «утешение» таким же фальшивым и одиозным.) Некоторые получат свое утешение, но другие отвергнут его, не отгоревав еще достаточно. Городские чиновники зачитают имена погибших в башнях-близнецах — это будет устная версия самого почитаемого мемориального монумента в США, интерактивной стены из черного камня Майи Лин в Вашингтоне, на которой выгравированы (их можно читать, трогать) имена каждого американского солдата, погибшего во Вьетнамской войне. Будут и другие словесные жесты, вроде только что объявленного решения переименовать международный аэропорт через реку, в Нью-Джерси, откуда рейс 93 авиакомпании «Юнайтед» отправился в свой роковой полет, в аэропорт Ньюарк Либерти.
Позвольте я поясню. Я не считаю, будто есть какой-то коварный, гнусный враг, который противостоит всему тому, что мне дорого, — включая демократию, плюрализм, секуляризм, абсолютное равенство полов, мужчин без бороды, танцы (все виды), открытую одежду и вообще веселье. Я ни на секунду не сомневаюсь, что долг американского правительства, как и любого другого правительства, — защищать жизни его граждан. В чем я сомневаюсь, так это в псевдообъявлении псевдовойны. Принимаемые сейчас необходимые меры не нужно называть «войной». Не существует бесконечных войн. Существуют государства, которые таким образом объявляют о расширении своей власти, считая, что никто не сможет им помешать.
У Америки есть полное право преследовать людей, совершивших эти преступления, и их сообщников. Но это намерение не приравнивается к войне. Ограниченные, узконаправленные военные операции за рубежом не требуют «военного положения» у себя дома. Есть другие способы остановить врагов Америки, не причиняя столько ущерба конституционным правам и международным соглашениям, служащим всеобщим интересам, вместо того чтобы продолжать навязывать опасное, отупляющее слово «война».
