ГЛАВА 57
Дон Кихот покидает герцога с герцогиней, намереваясь продолжить путь в Сарагосу. Напоследок Альтисидора упрекает его в краже подвязок и поет фривольную прощальную песню.
По дороге Дон Кихот и Санчо встречают группу селян, закусывающих на лугу, чуть поодаль стоят накрытые белыми простынями предметы. Это лепные и резные изображения святых. Селяне несут в свою деревню. Дон Кихот узнает каждого святого воина и обсуждает его деяния. Он сетует на то, что пока Дульсинея не расколдована, его жребий не может улучшиться, а разум возмужать, — это признание собственного безумия предвосхищает тональность заключительной главы. Тем не менее встреча с изображениями святых представляется Дон Кихоту добрым предзнаменованием, Санчо Панса тоже доволен счастливым приключением. Продолжая свое путешествие, «ехали они не по дороге, а по лесу, и вдруг, совершенно для себя неожиданно, Дон Кихот запутался в зеленых [зеленый — любимый цвет Сервантеса] нитях, протянутых меж дерев и образовывавших нечто вроде сетей». Решив, что волшебники оплели его сетями в отместку за проявленную к Альтисидоре суровость, «он уже хотел двинуться вперед и порвать сети, но в это время перед ним внезапно предстали, выйдя из-за дерев, две прелестнейшие пастушки: во всяком случае, одеты они были, как пастушки, с тою, однако ж, разницей, что тулупчики и юбочки были на них из чудесной парчи <…>». Здесь снова возвращается пастушеская тема. «Мы уговорились целой компанией [говорят они] <…> составить новую пастушескую Аркадию, для чего девушки решили одеться пастушками, а юноши — пастухами. Мы разучили две эклоги, <…> но еще не успели их разыграть». Зеленые сети натянуты, чтобы ловить в них пташек.
Девушки и их братья читали о Дон Кихоте и Санчо Пансе и восхищаются обоими. В ответ на их любезность Дон Кихот выезжает на середину дороги и возглашает:
«— О вы, путники и странники, рыцари и оруженосцы, пешие и конные, все, кто уже сейчас едет по этой дороге или еще проедет в течение двух ближайших дней! Знайте, что я, Дон Кихот Ламанчский, странствующий рыцарь, остановился здесь, чтобы пред всеми защищать свое мнение: не считая владычицы моей души Дульсинеи Тобосской, нимфы — обитательницы этих рощ и лугов — превосходят всех в красоте и любезности. По сему обстоятельству, кто держится противоположного мнения, тот пусть поспешит, — я буду ждать его здесь».
По дороге скачет отряд всадников с копьями; один из них, едущий впереди, кричит: «Посторонись, чертов сын, а то тебя быки растопчут!» Когда Дон Кихот отказывается уйти с дороги, стадо диких быков, которых гнали вместе с прирученными, опрокидывает и сминает рыцаря и Санчо вместе с Росинантом и ослом. (Возвращение к восемнадцатой главе первой части, в которой Дон Кихот сражался со стадом овец, принятым за неприятельскую рать.) «Немного погодя господин и его слуга снова сели верхами. И, не вернувшись проститься с мнимой и поддельной Аркадией, они, испытывая не столько чувство удовлетворения, сколько чувство стыда, поехали дальше».
Дон Кихот с Санчо Пансой садятся на берегу чистого прозрачного родника.
«— Кушай, друг Санчо, — сказал Дон Кихот, — поддерживай свои силы, тебе жизнь дороже, чем мне, а мне предоставь рухнуть под бременем моих дум и под гнетом моих злоключений. Моя жизнь, Санчо, — это всечасное умирание, а ты, и умирая, все будешь питать свою утробу. А дабы удостовериться, что я прав, обрати внимание на то, каким я изображен в книге, а изображен я доблестным в битвах, учтивым в поступках, пользующимся уважением у вельмож, имеющим успех у девушек. И вот в конце концов, когда я ожидал пальм, триумфов и венков, которые я заработал и заслужил доблестными моими подвигами, по мне нынче утром прошлись, меня истоптали, избили ногами грязные эти и гнусные твари. От этой мысли у меня тупеют резцы, слабеют коренные зубы, немеют руки и совершенно пропадает желание есть, так что я даже намерен уморить себя голодом, то есть умереть самою жестокою из смертей».
Но так как Дульсинея пока не расколдована, Дон Кихот находит в себе силы попросить Санчо Пансу хлестнуть себя по ягодицам раз триста—четыреста в счет трех с лишним тысяч ударов, которые тот обязался себе нанести. Санчо, как обычно, переносит экзекуцию на потом.
Немного погодя они останавливаются на постоялом дворе. Дон Кихот слышит, как кто-то в соседней комнате упоминает его имя.
«— Пожалуйста, сеньор дон Херонимо, пока нам не подали ужин, давайте прочтем еще одну главу из второй части «Дон Кихота Ламанчского»{54}.
Услыхав свое имя, Дон Кихот тотчас вскочил, напряг все свое внимание, и слуха его достигнул ответ вышеназванного дона Херонимо:
— Ну к чему нам, сеньор дон Хуан, читать такие нелепости? Ведь у всякого, кто читал первую часть истории «Дон Кихота Ламанчского», должна пропасть охота читать вторую.
— Со всем тем, — возразил дон Хуан, — прочитать ее не мешает, оттого что нет такой плохой книги, в которой не было бы чего-нибудь хорошего. Мне лично больше всего не нравится, что во второй части Дон Кихот разлюбил Дульсинею Тобосскую»{55}.
Дон Кихот, преисполнившись гнева и негодования, вызывает их на поединок от своего имени. В комнату входят два кавальеро, «из коих один, заключив Дон Кихота в объятия, молвил:
— Ваша наружность удостоверяет ваше имя, имя же ваше не вступает в противоречие с вашей наружностью: вне всякого сомнения, вы, сеньор, и есть подлинный Дон Кихот Ламанчский, светоч и путеводная звезда странствующего рыцарства, существующий вопреки и наперекор тому, кто вознамерился похитить ваше имя и развенчать ваши подвиги, а именно автору вот этой самой книги».
Перелистав книгу, Дон Кихот тут же ее возвращает, говоря, что уже успел кое-что заметить: некоторые выражения в прологе достойны порицания; книга написана на арагонском, а не кастильском наречии; автор объявляет, что жену Санчо зовут Мари Гутьеррес, на самом же деле ее зовут Тересой Панса{56}. «А кто путает такие важные вещи, от того можно ожидать, что он перепутает и все остальное».
Санчо спрашивает, каким его изобразили в подложной книге.
«— Можешь мне поверить, — сказал кавальеро, — что этот новый автор изображает тебя вовсе не таким приятным, каким ты нам кажешься: он выдает тебя за обжору, простака, и притом отнюдь не забавного — словом, нимало не похожего на того Санчо, который описан в первой части истории твоего господина»{57}.
Как и всех положительных героев книги, обоих кавальеро изумляет сочетание мудрости и помешательства в речах Дон Кихота (тогда как других изумляло сочетание здравого смысла и неотесанности в Санчо Пансе).
Дон Кихот решает отказаться от турнира в Сарагосе по довольно странной причине:
«Дон Хуан заметил, что в этой новой книге рассказывается, как Дон Кихот, или, вернее, кто-то другой под его именем, участвовал на таком турнире в скачках с кольцами — турнире, скудно обставленном, с жалкими девизами и с еще более жалкими нарядами, но зато изобиловавшем всякими глупостями.
— В таком случае, — объявил Дон Кихот, — ноги моей не будет в Сарагосе, — тем самым я выведу на свежую воду этого новоявленного лживого повествователя, и тогда все увидят, что Дон Кихот, которого изобразил он, это не я».
«Утро выдалось прохладное, и день обещал быть точно таким же, когда Дон Кихот выехал с постоялого двора, предварительно осведомившись, какая дорога ведет прямо в Барселону, минуя Сарагосу, — так хотелось ему уличить во лжи нового повествователя, который, как ему говорили, его оболгал». За все шесть дней с Дон Кихотом и Санчо не происходит ничего особенного, они останавливаются на ночлег в чаще дубового леса, «а какие то были дубы, простые или же пробковые, по сему поводу Сид Ахмет против обыкновения не дает точных указаний». Пока Санчо спит, «Дон Кихот, коему не столько голод не давал спать, сколько его думы, никак не мог сомкнуть вежды и мысленно переносился в места самые разнообразные. То ему представлялось, будто он находится в пещере Монтесиноса, то чудилось ему, будто превращенная в сельчанку Дульсинея подпрыгивает и вскакивает на ослицу, то в ушах его звучали слова мудрого Мерлина, излагавшего условия и способы расколдования Дульсинеи. Его приводили в отчаяние нерадение и бессердечие оруженосца Санчо, который, сколько Дон Кихоту было известно, нанес себе всего лишь пять ударов, то есть число ничтожное и несоизмеримое с тем бессчетным числом ударов, которые ему еще оставалось себе нанести». Рыцарь принимает решение отхлестать Санчо, но тот сопротивляется, да так отчаянно, что, дав Дон Кихоту подножку, валит своего господина на землю и отпускает лишь тогда, когда тот обещает не приставать к нему с поркой.
