— Вы побеждены, рыцарь, и вы умрете, если не пожелаете соблюсти условия нашего поединка».
Дон Кихот сдается и обещает вернуться в родное село на год или впредь до особого распоряжения, однако упорно стоит на том, что Дульсинея — прекраснейшая женщина на свете. Карраско, он же Рыцарь Белой Луны, довольствуется полученным обещанием и соглашается, что Дульсинея не имеет равных. Дон Кихота уносят с поля битвы в дом дона Антоньо, куда приходит весть о возвращении дона Грегорьо и счастливом завершении истории девушки-христианки. Более не странствующий рыцарь — Дон Кихот отправляется к себе в деревню.
Санчо улаживает спор между двумя группами крестьян. На следующий день они встречают лакея Тосилоса, посланного герцогом в Барселону с письмами к вице-королю. Тосилос рассказывает, что после отъезда Дон Кихота герцог приказал отсчитать ему сотню розог за то, что он, уклонившись от боя, не выполнил его распоряжений, донья Родригес вернулась в Кастилию, а дочь ее ушла в монастырь.
Дон Кихот и Санчо Панса приходят туда, где им когда-то досталось от стада быков. Дон Кихот сразу узнает это место.
«— Вон тот лужок, где мы встретились с разодетыми пастушками и разряженными пастухами, задумавшими воссоздать и воскресить здесь пастушескую Аркадию, каковая мысль представляется мне столь же своеобразной, сколь и благоразумной, и если ты ничего не имеешь против, Санчо, давай в подражание им также превратимся в пастухов хотя бы на то время, которое мне положено провести в уединении. Я куплю овечек и все, что нужно пастухам, назовусь пастухом Кихотисом, ты назовешься пастухом Пансино, и мы, то распевая песни, то сетуя, будем бродить по горам, рощам и лугам, утоляя жажду текучим хрусталем ключей, светлых ручейков или же полноводных рек. Дубы щедро оделят нас сладчайшими своими плодами, крепчайшие стволы дубов пробковых предложат нам сиденья, ивы — свою тень, розы одарят нас своим благоуханием, необозримые луга — многоцветными коврами, прозрачный и чистый воздух напоит нас своим дыханием, луна и звезды подарят нам свой свет, торжествующий над ночной темнотою, песни доставят нам удовольствие, слезы — отраду, Аполлон вдохновит нас на стихи, а любовь подскажет нам такие замыслы, которые обессмертят нас и прославят не только в век нынешний, но и в веках грядущих».
Санчо с восторгом принимает эту идею и высказывает надежду, что к ним, возможно, присоединятся цирюльник со священником и даже Самсон Карраско.
Снова дон Кихот предлагает Санчо отхлестать себя плетью, и снова Санчо отвечает отказом. Их топчет стадо свиней, потом переодетые всадники берут их в плен и отводят в замок герцога и герцогини.
Они попадают во внутренний двор замка, посреди которого на богато убранном катафалке лежит, словно мертвая, прекрасная Альтисидора, вокруг пылают восковые свечи, а на воздвигнутом поодаль помосте восседают в царских коронах судьи, Минос и Радамант. После изрядной порции возгласов и песен судьи провозглашают, что оживить девицу можно следующим способом: двадцать четыре раза щелкнуть Санчо в нос, двенадцать раз ущипнуть и шесть раз уколоть булавками. Санчо яростно сопротивляется.
«В это время во дворе появились шесть дуэний; шли они вереницею, при этом четыре из них были в очках, а руки у всех были подняты, рукава же на четыре пальца укорочены, дабы руки, как того требует мода, казались длиннее. При одном виде дуэний Санчо заревел, как бык.
— Я согласен, чтобы меня весь род людской хватал за лицо, — воскликнул он, — но чтоб ко мне прикасались дуэньи — это уж извините! Пусть мне царапают лицо коты, как царапали они вот в этом самом замке моего господина, пронзайте мое тело острыми кинжалами, рвите мне плечи калеными клещами, — я все стерплю, чтобы угодить господам, но дуэньям дотрагиваться до меня я не позволю, хотя бы меня черт уволок.
Тут не выдержал Дон Кихот и, обратясь к Санчо, молвил:
— Терпи, сын мой, услужи сеньорам и возблагодари всевышнего, который даровал тебе такую благодатную силу, что, претерпевая мучения, ты расколдовываешь заколдованных и воскрешаешь мертвых.
Между тем дуэньи уже приблизились к Санчо, и Санчо, смягчившись и проникшись доводами своего господина, уселся поудобнее в кресле и подставил лицо той из них, которая шла впереди, дуэнья же влепила ему здоровенный щелчок, сопроводив его глубоким реверансом.
<…> но чего Санчо никак не мог снести, это булавочных уколов: он вскочил с кресла и, доведенный, по-видимому, до исступления, схватил первый попавшийся пылающий факел и ринулся на дуэний и на всех своих палачей с криком:
— Прочь, адовы слуги! Я не каменный, таких чудовищных мук мне не вынести!»
Альтисидора оживает, ее приветствуют шумными криками.
«Дон Кихот, увидев, что Альтисидора подает признаки жизни, тотчас бросился перед Санчо на колени и обратился к нему с такими словами:
— О ты, ныне уже не оруженосец, но возлюбленный сын мой! Урочный час настал, отсчитай же себе несколько ударов из общего числа тех, которые ты обязался себе нанести для расколдования Дульсинеи. Повторяю: ныне целебная сила, коей ты обладаешь, достигла своего предела, и тебе несомненно удастся совершить то благодеяние, которого от тебя ожидают.
Санчо же ему на это сказал:
— Не то, так другое, час от часу не легче! Мало щелчков, щипков да уколов, еще не угодно ли розог! <…> Оставьте меня в покое, иначе, ей-богу, я тут все вверх дном переверну».
Альтисидора приходит ночью в спальню к Дон Кихоту с Санчо, чтобы упрекнуть рыцаря в жестокости. Она вспоминает, что, будучи заколдованной, находилась недалеко от ада и видела, как дюжина чертей играет в теннис книгами. «Одну совсем-совсем новенькую книжку в богатом переплете они так поддали, что из нее вывалились все внутренности и разлетелись листы. Один черт сказал другому: "Погляди, что это за книжка". Тот ответил: "Вторая часть истории Дон Кихота Ламанчского", но только это сочинение не первого ее автора, Сида Ахмета, а какого-то арагонца, который называет себя уроженцем Тордесильяса". — "Выкиньте ее отсюда, — сказал первый черт, — бросьте ее в самую преисподнюю, чтобы она не попадалась мне больше на глаза". — "Уж будто это такая плохая книга?" — спросил второй. "До того плохая, — отвечал первый, — что если б я нарочно постарался написать хуже, то у меня ничего бы не вышло". Они возобновили игру и стали перебрасываться другими книгами, я же, услышав имя Дон Кихота, которого я так люблю и обожаю, постаралась сохранить в памяти это видение».
Покинув герцогский замок, Дон Кихот направляется в родную деревню. «Побежденный и теснимый судьбою, Дон Кихот был весьма грустен, а в то же время и весьма радостен. Грусть его вызывалась поражением, радость же — мыслью о целебной силе Санчо, которую тот выказал при воскрешении Альтисидоры, хотя, впрочем, Дон Кихоту потребовалось некоторое усилие для того, чтобы убедить себя, что влюбленная девушка была, точно, мертва».
Он предлагает Санчо плату за каждый удар плетью, и Санчо обещает этой же ночью приступить к порке. Поначалу он наносит себе шесть-семь ударов, подсчетом которых занимается Дон Кихот, но затем, скрывшись в лесу, принимается хлестать недоуздком по деревьям, громко стеная, словно от сильной боли; наконец Дон Кихот, преисполнившись жалости, устремляется к нему, выхватывает недоуздок (который уже дважды применялся в колдовстве) и принуждает Санчо прекратить самобичевание. Продолжив свой путь, они прибывают в некое село. «Остановились они на постоялом дворе, который Дон Кихот именно таковым и признал, но отнюдь не замком с глубокими рвами, башнями, решетками и подъемным мостом; надобно заметить, что со времени своего поражения он стал судить о вещах более здраво <…>».
Столкнувшись на постоялом дворе с одним из персонажей подложной «Второй части» Авельянеды, Дон Кихот нотариально заверяет документ, что настоящие Дон Кихот и Санчо Панса не имеют никакого отношения к самозванцам, выведенным в книге Авельянеды. Ночью, в лесу, среди деревьев, страдающих от плети вместо спины и ягодиц Санчо, оруженосец доводит самобичевание до конца; теперь Дон Кихот за каждым поворотом ожидает встретить расколдованную Дульсинею.
Хотя при въезде в родное село Дон Кихоту мерещатся дурные предзнаменования, он сообщает священнику и Карраско о своем обязательстве в течение года оставаться дома и о своем решении подвизаться на поприще пастушеской жизни, к которой просит их присоединиться. «Этот новый предмет Дон-Кихотова помешательства поразил священника и бакалавра, однако ж, дабы он снова, рыцарских ради подвигов, не пустился в странствия и в надежде на то, что за этот год он, может статься, поправится, они эту новую его затею одобрили и, безумную его мысль признав вполне здравою, согласились вместе с ним начать подвизаться на новом поприще. <…> На этом священник и бакалавр с Дон Кихотом простились, а перед уходом обратились к нему с просьбой беречь свое здоровье и посоветовали обратить особое внимание на пищу».
