религиозные построения Лимонова отличает отчаянный эклектизм — в той же книге он пишет о буддизме, исламе и теософии (Блаватская, Рерих).
Возможно, К. Леонтьев импонирует Лимонову потому, что он последовательно писал об исключительной роли России в мире, о перспективе ограничения личных свобод в Европе будущего и ее пагубной роли в мировом процессе («О, как мы ненавидим тебя, современная Европа, за то, что ты погубила у себя самой все великое, изящное и святое и уничтожаешь и у нас, несчастных, столько драгоценного своим заразительным дыханием!» — «О Всемирной любви»), выступал против конституционизма и демократии («Я осмелюсь, даже не колеблясь, сказать, что никакое польское восстание и никакая пугачевщина не могут повредить России так, как смогла бы ей повредить очень мирная, очень законная демократическая конституция» — «Византизм и славянство»). Леонтьев К. Византизм и славянство. С. 388, 54. Не мог не привлекать Лимонова и общий подход Леонтьева, утверждавшего в «Среднем европейце как идеале и орудии всеобщего разрушения», что «высшая эстетика есть в то же самое время и самая высшая социально-политическая практика».
Эко У. Вечный фашизм. С. 60. Об этом писал и Зощенко: «Но ведь гитлеризм не имеет своей философии. Он «с бору и с сосенки» нахватал чужие мысли. <…> Я говорю именно об этих нахватанных идеях — искаженных, упрощенных, сниженных до уровня звероподобных людей». Зощенко М. Перед восходом солнца. М.: Вагриус, 2004. С. 237.
В посвященном Эволе эссе в книге «Священные монстры» Лимонов признается, что читал все основные его книги во Франции в 80‑х на французском («Оседлать тигра», в частности, произвела «сильнейшее впечатление»).
Эко У. Вечный фашизм. С. 69. Ср.: «Как в композиции, так и в языке, использованном ими, обе книги ("Миф XX века" А. Розенберга и "Майн Кампф" А. Гитлера. — А. Ч.) все время прибегают к набору утверждений и никогда — или лишь изредка — к аргументации. Это нагромождение — зачастую черновой набросок самоочевидностей (по крайней мере выдаваемых за таковые) и неустанно повторяемых достоверностей. Как молотом вбивается какая-нибудь идея, она подпирается всем, что, как кажется, к ней подходит — без всякого анализа, без обсуждения возможных возражений, без единой ссылки». Лаку-Лабарт Ф., Нанси Ж.-Л. Нацистский миф. С. 45.
Эко У. Вечный фашизм. С. 65.
Мисима Ю. Новейший фашизм. С. 171.
Там же. С. 173.
Дебор Г. Общество спектакля. С. 67.
Здесь можно вспомнить теорию общества крови из «Воли к знанию» М. Фуко, которая подразумевает прославление войны, суверенность смерти, апологию пыток и т. д. При анализе этого общества Фуко в первую очередь упоминает де Сада и замечает, что в подобном обществе «кровь поглотила секс», то есть фантазмы крови пришли на смену обычной сексуальности (это, думается, имел в виду и Шпенглер: «…истинное господство заключается в крови, так как она, не говоря ни слова, может породить и убить мышление». Шпенглер О. Закат Европы: Очерки морфологии мировой истории. Т. 2. Всемирно-исторические перспективы. С. 17). Фашизм же, по мысли Фуко, был «комбинацией фантазмов крови с пароксизмом дисциплины». Ср. с анализом этой книги Фуко у М. Бланшо: «Пол — единственное Благо, а Благо отрицает любое правило, любую норму, кроме (и это важно) той, которая оживляет удовольствие удовлетворением от ее нарушения, будь то ценой смерти других или же пьянящей собственной смерти — смерти предельно счастливой, без раскаяния и забот». Бланшо М. Мишель Фуко, каким я его себе представляю. СПб.: Machina, 2002. С. 41.
Эко У. Вечный фашизм. С. 70.
Там же. С. 70.
Письмо Мисимы А. Моррису цит. по: Фесюн А. Мисима Юкио — «кровавая метафора» современной Японии. С. 50. Подробнее об Ёмэй см. в работе Мисимы «Учение Ван Янмина как революционная философия» в этом же издании. Еще одним убежденным сторонником этой философии действия, изрядно позабытой к прошлому веку, был, что любопытно, генерал Ноги, покончивший с собой после смерти императора, следуя такой традиции «Бусидо», как «смерть вслед за господином».
Камю А. Бунтующий человек. С. 51, 53.
Эко У. Вечный фашизм. С. 72. Эта мысль Эко очевидным образом наследует В. Райху: «Фашистская ментальность — это ментальность «маленького человека», порабощенного, стремящегося к власти и в то же время протестующего. <…> В форме фашизма механистическая, авторитарная цивилизация извлекает из подавленного «маленького человека» то, что в течение многих веков она насаждала в порабощенном человечестве с помощью мистицизма, милитаризма и автоматизма. <…> Фашизм — это сержант колоссальной армии нашей глубоко больной, промышленно развитой цивилизации». Райх В. Психология масс и фашизм. С. 14.
Эко У. Вечный фашизм. С. 78.
Это утверждение, в принципе, может быть оспорено, так как в мифах все существа чаше всего экстраординарны.
Там же. С. 75. Справедливости ради замечу, что о культе героя в связи с итальянским фашизмом, а также о «прославлении действия как такового, усыплении критического чутья сильнодействующими возбудителями воли, вуалировании идеи красивой иллюзией» писал еще Хейзинга (см.: Хёйзинга Й. В тени завтрашнего дня. С. 322, 326). Он же озвучил и важную мысль о том, что «культ героического сам по себе есть показатель кризиса» (Там же. С. 327).
Книга Кодряну «Для легионеров» цит. по: Ленель-Лавастин А. Забытый фашизм: Ионеско, Элиаде, Чоран. М.: Прогресс—Традиция, 2007. С. 118. М. Элиаде, разделявший в молодости идеи «Железной гвардии», писал о погибших легионерах так, что на ум приходит герой «Патриотизма» Мисимы и прочие его «героические самоубийцы»: «Хотя Мота и Марин по-разному глядели на жизнь, они одинаково сильно верили в смерть и искали ее с равным пылом» и т. п. Там же. С. 189.
Там же. С. 117. Почитание предков в столь выраженной форме характерно не столько для Лимонова,
