Сергей Беляков - Сборник критических статей Сергея Белякова

— Камень — камень и есть. Что с ним сделаешь? Наше дело такое — точить да резать.

Первую статью о Славниковой я опубликовал четыре года назад в апрельском номере «Урала» за 2002 год. Статья заканчивалась словами: «Мне не стал близок этот автор, но я хочу знать, каким будет её новый роман. Мне это интересно». Как я и предполагал, ждать пришлось долго. «Стрекоза, увеличенная до размеров собаки» была несомненной удачей. Однако повторить успех не удалось. Напечатанный в 1999-м «Новым миром» «Один в зеркале», и «Бессмертный», появившийся в 2001-м в журнале «Октябрь», на мой взгляд, много уступали «Стрекозе». Романы Славниковой вызвали интерес у профессиональных критиков. Читатели отнеслись к ним прохладно. Даже трехтысячные тиражи «Стрекозы» распродавали с трудом. А ведь каждому писателю, будь он даже самым высокомерным снобом, хочется, чтобы его книги читали не только члены букеровского жюри.

Когда умный полководец сталкивается с упорной обороной, он дает своим полкам передышку. Подтягивает резервы, советуется с начальником штаба, обдумывает обходной маневр, готовит новую операцию. Я вспомнил о полководце неслучайно. Славникова едина в двух лицах. Она и писатель, и критик. Подчеркиваю, не писатель, который иногда балуется критическими статьями, а профессиональный критик, привыкший «отслеживать» литературный процесс. Критик рационалистичен, он руководствуется не интуицией, но знаниями, логикой, расчетом. Он пишет не по наитию, но планирует, как заправский начштаба.

Так вот, чтобы преодолеть стену читательского равнодушия Славникова решила переоснастить свои «полки» новым оружием, позаимствовав его у «низких жанров». В интервью, вышедшем на сайте «Полит. Ру», Славникова отчитала «серьезных авторов» за пренебрежение сюжетной прозой: «У книги, тем более у толстого романа, должен быть опорно-двигательный аппарат — сюжет и загадка… Теперь мне интересно работать над сюжетными, даже остросюжетными вещами. Таков роман «2017». Хочу вернуть прозе территорию, захваченную трэшем, помня, что это исконная территория Мелвила и Шекспира».

Задача для автора «медленной», даже «стоячей» прозы непростая. Над новым романом Славникова работала непривычно долго. Несколько лет подряд «Новый мир» печатал анонсы романа «Период», но он все не появлялся. Я несколько лет мечтал, как начну очередную «Журнальную полку» рецензией на новую вещь этого странного, очень мрачного, но, безусловно, одаренного автора. Лишь весной 2006 роман появился, но не в толстом журнале, а в твердом вагриусовском переплете, и назывался он не «Период», а «2017».

Я, как и Славникова, коренной «рифеец». Из моего окна хорошо видна та самая башня-поганка, с которой и впрямь любят (любили, сейчас народ к ней не подпускают) прыгать рифейцы. Воистину, «Счастлив, кто падает вниз головой…» С детства мне знаком и «геологический музей под открытым небом», с «орошаемыми плотиной каменными глыбами». Славникова, как всегда, точна в описании города. Нет, это вовсе не «условный Ижевск или Магадан» («Стрекоза»), это именно Екатеринбург.

Впрочем, город Славниковой — вовсе не отражение реального Екатеринбурга. Только средний писатель «описывает все, как есть». Славникова же создает собственное пространство, которое лишь отчасти списано с оригинала, а отчасти — синтезировано искусственно. Читая «2017» я узнавал и не узнавал родной город. При этом искусственное не отличить от подлинного, миф получается столь убедительным, что сам скоро становится частью реальности: «кто-то рисковый из любителей поболтать ногами над бездной, вывел ярко-белой водостойкой краской: БОГА НЕТ». Надписи над плотинкой в Историческом сквере (это известнейшее и популярнейшее в городе место отдыха) я никогда прежде не видел, но теперь мне кажется, что эта надпись была, месяц или, может быть, несколько лет назад, но была.

В наше время разница между Поволжьем и Сибирью, Вологодчиной и Рязанщиной все более стирается. Но «рифейцы» в романе Славниковой представлены едва ли не особым народом. Камнерез Крылов — не коренной рифеец. Семья русских едва спаслась от разгулявшейся в Средней Азии «дружбы народов», но чтобы окончательно ассимилироваться в краю невысоких, полуразрушенных гор, герою приходится рисковать жизнью, взбираясь на башню-«поганку». Башня и в самом деле погубила многих молодых экстремалов. С ее верхней площадки действительно прыгали парашютисты. И все же когда я читаю о храбрых, мужественных рифейцах, для которых риск — необходимая часть жизни, я пожимаю плечами: «чтобы сделаться истинным рифейцем, надо рисковать — много и бессмысленно <…> пятьдесят на пятьдесят — то самое соотношение, которое рифейский человек не может пропустить в принципе». Да, это какой-то другой народ. Уральцы, в большинстве своем, живут в своих уютных квартирах, ходят на работу на завод или в офис, по выходным выезжают жарить шашлык куда-нибудь на Песчаное озеро или на Шарташ, а отпуск проводят в Анталии или на родных шести сотках. Рифейцы Ольги Славниковой не слишком похожи на уральцев, но тем интересней и значительней ее роман. Она превосходно знает Екатеринбург, но ей вовсе не нужно его копировать. Она создает свой Рифей, пользуясь подручным материалом.

При этом Славникова продолжает творить миф даже в интервью: «Рифейский человек глубоко связан с миром горных духов. Этот мир описал в свое время Павел Бажов, но этот мир существует и вне бажовских сказов. Для рифейца он реален». Это, конечно же, фантазия. Наши уральцы суеверны, но верят они не в «горных духов», а в «сглаз», «порчу» и тому подобные радости. Местные ведьмы варят приворотное зелье, насылают болезни и занимаются многими другими полезными делами, но Великий Полоз с Огневушкой-Поскакушкой живут лишь на страницах бессмертной «Малахитовой шкатулки». Однако роман от этого ничуть не проигрывает. В художественном пространстве «2017» горные духи органичны. Они, по крайней мере, куда более естественны, чем ряженые революционеры. Но обо всем по порядку.

Новый роман Славниковой помог мне понять вещи, оставшиеся не разрешимыми загадками тогда, четыре года назад. Четыре года назад меня более всего интересовал вопрос, с чем связано ее влечение к изображению уродства, болезни, смерти. Особенность ли авторского зрения? Стремление ли уйти от банальности?

Главный герой романа — камнерез и ювелир. Действие нескольких глав происходит на Северном Урале. Это край столь же суровый, сколь и прекрасный. Густой лес покрывает невысокие, живописные горы (здесь это именно горы, не холмы, как на Среднем Урале). Быстрые, живописные горные речки еще не изгажены промышленными стоками, в тайге живут волки, рыси, медведи, до которых не добрались охочие до легких трофеев генералы и губернаторы. Леса и болота изобилуют морошкой и клюквой, их просто некому собирать. Казалось бы, один из лучших стилистов нашей литературы избирает истоптанную, но верную дорожку. Красота драгоценных камней и красота природы тысячелетиями питали вдохновение писателей, поэтов, художников. Но взгляд Славниковой на природу несколько иной: «Местность, будто радиацией, была заражена красотой». Откуда такое сравнение? Почему красота уподобляется смертоносному излучению? Славникова не ограничилась этим. Она описывает красоту Северного Урала, но как? «Анфилогов чувствовал себя на краю тяжелейшей депрессии. Красота наплывала на него со всех сторон… и самое солнце из повседневной… естественной лампочки превращалось в средоточие красоты, в раздражающий нервы лучистый объект». «Страшная» — вот ее любимый эпитет к слову «красота». Страшная красота.

Если же Славникова берется описать что-либо красивое, она как будто теряет мастерство. Получается у нее небо — синее, солнце — золотое. В лучшем случае, персиковый сердолик и позаимствованный у Бажова шелковый малахит. Описывать красивые пейзажи Славникова не любит и не умеет. Ей это чуждо, неинтересно и ненужно. Красота — это нечто банальное, замусоленное, тратить свой талант (талант уникальный!) на описание красивых людей, красивых вещей, красивых рек и озер ей незачем: «Поскольку красота была для девушек профессиональным стандартом, их индивидуальность могла проявляться только в изъянах». В самом деле, Славникова еще со времен «Стрекозы» заслужила репутацию автора, создающего шедевры из бытового мусора. Ей жалко тратить силы на описание красот таежной реки. Другое дело — темный и вонючий подземный переход рядом с вокзалом: «…промозглый туннель, занятый табором приехавших на заработки азиатских нищих, уже поставивших под жидкий монетный дождик (профессионально чувствуя, где именно протекает здешняя крыша) видавшие виды коробки из-под жвачки… Крылову стали… отвратительны эти кучи прогорклого атласного тряпья, откуда тянулись туземные руки, словно веявшие сквозь пальцы недвижный безденежный воздух». Если бы король метафор прочел об этом туннеле, ему, я полагаю, оставалось только галантно раскланяться, отпустить несколько старомодных польских комплиментов и передать «пани Ольге» свою корону.