правомерная воля
1. Существуют два учреждения, фактически являющиеся помехой для нормального права и несовместимые с лучшей формой социальной жизни. Первое препятствие – представительная система и притом не только та, которая дает равное избирательное право массам. Другое зло состоит в не признающем различий союзничестве, через которое усиливаются всякие негодные и дрянные стороны жизни. В области того и другого зла мы уже указывали на страницах этого сочинения всевозможные факты и необходимые их последствия. Однако в заключение мы должны посмотреть что выходит, когда подобные вещи будут устранены.
Всякое представительство посредством выборов, введенное произвольно, является несовершенным, так как оно, более или менее, связано с опеканием. Наиболее разумным было бы личное самопредставительство; но оно может иметь место только при крайне незначительном объеме общинной жизни. Далее затем естественнейшим типом представительства будет передача мандатов с обязательными инструкциями, так как она до некоторой степени близка к самопредставительству. Но как только устраняется и этот тип – опека налицо. Не только в рамках большого государства, но и в таких даже государствах, которые почти тождественны с городскими общинами, нельзя уже и думать о самопредставительстве. Да и инструкций нельзя дать надлежащим образом там, где должна идти речь о законодательстве по всевозможным поводам. Для отдельных исключительных случаев общие плебисциты не лишены смысла; но при таких всенародных решениях, однако, опека может скрываться уже в выборе и постановке вопросов. Итак, каков бы ни был строй, в больших государствах от политических и социальных форм представительства неотделима опека масс, а вместе с ней, и опека всего мира, и особенно демагогическая опека. Если бы массы обладали пониманием права, тогда и не было бы собственно демагогии в неизменно дурном смысле этого слова. Но тогда не появилось бы и притязаний на всеобщность выборов без должных различений в этой сфере.
Хотя нынешнее состояние еще весьма смешанного характера, т. е. хотя избирательное право масс функционирует с большими уклонениями от демагогического идеала, однако довольно чудовищно уже то, что большие города не представлены никем, кроме депутатов демагогов. Пусть подумают, кто только ни живет в таких городах и кто ни является там избирателем; между тем этот избиратель настолько аннулируется и исчезает в общей безразличной массе, как если бы не имел совсем голоса, наравне с обыкновенным рабочим самого низшего слоя. Подобное состояние – верх чудовищности. Все выдающееся делается ничтожным, потому что нивелируется в общей массе. Демагоги же могут заполучить и закрепить за собой парламентские места, но только путем приманок и всяческих обманов. Если бы подобная система была введена уже в широких размерах или если бы только она могла дать в парламенте большинство, то её нелепость и шаткость стали бы очевидными. Но её практическая неприложимость остается еще скрытой; ибо даже во Франции эта система фактически умеряется весьма значительно противоположными влияниями. В особенности в деревне проявляют свою силу влияния различных сословий в противоположном направлении, и демагоги ведут более легкую игру только в фабричных округах и областях технического труда, вроде горного и каменноугольного дела.
Если предвосхитить самые отдаленные следствия, то при представительстве масс должно получиться распадение общества лишь на два сословия – водимого за нос и водящего за нос, на избирателей и избранных, на материал для демагогии и демагогов. Каждый из демагогов имеет универсальное назначение – кропать законы обо всем, чего он вовсе не понимает. По меньшей мере, ведь он со своей стороны ответствен за них и подает за них голос. Уже нынешняя практика, которая, однако, долго еще не достигнет формы чисто-демагогического парламентарного режима, должна прибегать к специально или наполовину понимающим дело комиссиям по избранию. Эти комиссии действуют непублично и решают главные дела в своем закрытом кругу, под интимнейшим и ближайшим влиянием правительства и его разнообразных комиссаров. В целом же и в группах парламент просто повинуется каким-нибудь режиссерам, дергающим пружины этого театра подачи голосов. Поэтому ответственное, якобы, участие в законодательстве и публичный контроль оказываются пустыми или крайне ограниченными вещами. Но чего бы только не вышло из них, если бы на самом деле стали функционировать полные демагогические парламенты!
2. Первоначальное деление избирательного права по ступеням сообразно с богатством, обновленное в нынешних категориях обложения, конечно, негодно. Вообще, партии владельцев, водимые на помочах, правда, не подлинными демагогами, но политиками по ремеслу, являются наследием, которое в настоящее время оказывается более жалким, чем когда-либо. Еврейство среди них представляет главный элемент парламентских дельцов. Где евреи по религии еще не допускаются, как например большей частью в консервативных партиях, там крещеное еврейство открыто или тайно пользуется главным влиянием, так же как и в правительственных камарильях. В целом же все партии, как бы они ни были различны в других отношениях, сходны в том, что каждая по-своему питает барышнические, если не прямо грабительские, стремления, прикрываемые в программах самыми красивыми фразами. Итак, всюду – общественная испорченность. Общий разбой, прогноз которого для послереволюционного времени сделал еще Руссо, во Франции, с режимов евреев и преступников, достиг своей кульминационной точки, выше которой могло бы подняться разве только еще хаотическое, массовое ограбление всех всеми. Другие стороны еще не столь высоко культивированы в смысле такого рода прогресса, но и они, по-видимому, приближаются к указанному идеалу лжи и мошенничества.
Теперь предположите случай демагогического парламента, существующего одновременно с демагогическим правительством, – форма, которая даже во Франции еще долго не осуществится полностью. В абсолютном смысле и продуманная до конца подобная вещь есть, конечно, нелепость; но одно уже представление о чем-то близком к ней, учит нас, какого хаоса и какого разложения следует опасаться. Например, вообразим себе, что массовое избирательное право превратилось бы в суверенный демагогический парламент, которому не пришлось бы считаться ни с какими другими инстанциями и который имел бы за себя силу толпы. Что же должно будет случиться тогда, на пороге государства будущего? Это, конечно, нелегкая политическая, а еще больше того, социальная загадка. Но правительство и верхи все-таки оказались бы налицо и тогда.
Должны ли будут еврейские элементы разыграть когда-нибудь роль прирожденной аристократии и предопределенных шефов нации? Такая прелесть, конечно, соответствовала бы началу и продолжению их аферы с государством будущего. Но в чем же тогда состояло бы решение социальной проблемы о массах? В порабощении масс и в обложении их данью в пользу еврейского режима, который принял бы характер еврейского империализма? При этом всякая игра в парламент должна будет прийти к концу, так как вообще в государстве будущего не может быть никакой оппозиции и контроля. В России это государство оказалось бы кнутом в руках евреев; у нас оно обозначало бы дрянную еврейскую карикатуру.
Итак, концом песни
