будущего при всяких обстоятельствах оказалась бы деспотия, основанная на обмане масс. О праве, в особенности о действительном праве, нигде не было бы и речи. В результате получился бы хаос преступлений, в котором можно было бы распознать какое-либо различие разве только в степени политического и социального разбоя. Еще живущие лучшие элементы народа не были бы представлены, но, скорее, растоптаны. Против них стояла бы обобщенная в государство вымогательская каморра, от которой они не смогли бы оборониться.
Зачем же, ввиду таких следствий и перспектив, даже на мгновение останавливаться на мысли о правовом протекторате, хотя бы и личном. На исторические династии ведь нельзя и не должно здесь рассчитывать. Династы получили свое имя от слова сила; но даже в России при указанных выше обстоятельствах они обозначали бы только бессилие, поскольку не были бы просто-напросто уничтожены. Тина, которая засосала бы их троны, была бы, где только возможно, еще хуже, чем та современная гниль, которая в нынешней еврейской и биржевой Франции растлевает государство и увеличивает общественную гнилость.
От коллективностей, как мы показали, спасение не придет. Поэтому надо думать о муже, который в наступающем хаосе приобретет для всех очевидные заслуги и обеспечит себе решающую силу оружия. Если он будет обладать чувством законности, то он сможет сделать больше, нежели только грубейшим образом связать хаос по правилам механики насилия. При наличности решительной закономерной воли, которой на помощь, конечно, пришла бы такая же воля избранных, он сможет создать настоящий порядок и стать посредствующим звеном для перехода к такому состоянию, где закономерная воля, укоренившись в народе и в обществе, сделает возможными лучшие учреждения, которые будут в состоянии функционировать далее самостоятельно и обойтись без исключительного протектората.
3. Только кризисы, притом революционного характера, т. е. такие, при которых имеет место насильственная борьба, в состоянии произвести действительного борца за подлинное право. При обыкновенном же состоянии вообще не появляется чего-либо подлинно хорошего, ибо последнее не находит случая показать и испытать себя пред всем народом. Исторически создавшаяся и вкоренившаяся испорченность слишком велика, чтобы терпеть среди себя человека, не платящего ей дань и на нее непохожего. Наступление полных деятельности кризисов, конечно, загадочно, но все же оно неминуемо. Эти кризисы не могут исходить от коллективной тупости; скорее, они будут плодом индивидуальных мыслей, умножающихся и реагирующих против гнилости. Как это вообще может осуществиться и какие элементарные силы при этом будут играть роль, мы исследовать не станем. Достаточно знать, что может образоваться круг избранных, которые решат не поддаваться искушению со стороны народного невежества и общественной испорченности и покончат с исторической гнилостью, хотя бы только в своей собственной области. Во всяком случае, нет ничего невозможного в том, что воля, направленная на защиту действительного права, укрепится в известном числе индивидуумов и будет влиять, как указатель дальнейшего пути. Таким образом, может быть подготовлено зерно общества, из которого вырастет соответствующая ему общественная форма. Если что-либо подобное не появится, то в окончательном итоге должны получиться варварство и грубейший деспотизм.
Если мы предположим временную помощь со стороны выдвинутого кризисами протектора права, то последний сможет, при достаточно долгой жизни, позаботиться о том, чтобы идея права пустила достаточно корней и действовала затем без его исключительной помощи, когда формальные учреждения наполнятся добрым содержанием. Получается громадное различие в шансах, предположим ли мы, что все падки лишь на злоупотребления и порчу существующих учреждений, или же есть люди, которые стремятся культивировать и совершенствовать их в смысле их истинной и доброй сущности. Например, большие государства, как показывает пример не одной только Азии (а именно Китая), являются причиной испорченности и слабости человечества. Но если мы теперь для Европы и Америки предположим распад их или принципиальное расчленение, то отсюда, при преобладании и существовании хищничества, в качестве принципа, не получится еще никакого улучшения. Напротив, старая историческая дрянность только начнется сначала и установится вновь; разделенные на части члены будут вести войну между собой, а некоторые части вновь попытаются поглотить другие. Поэтому было бы дурной шуткой стремиться повернуть историю вспять и притом не достигнуть ничего, кроме повторения работы, сделанной раньше дурно, и сделать ее, быть может, еще хуже.
Всякая перспектива даже и очень незначительного общежития на подобном пути должна считаться иллюзорной, и притом не потому, что существование и долговечность общежития были бы сами по себе невозможны, но потому, что всюду живучая еще хищническая тенденция неминуемо его уничтожит. Но если представим себе, что эта тенденция во всех направлениях прямо задавлена антиэгоистической закономерной волей, то даже самые малые общественные группы могут удержаться во всей их целостности. Вообще, при таком новом, в корне измененном условии не имеют уже силы различные политические трудности. Например, где не будет иметь места самопредставительство, там и представительные учреждения могут не быть непременно злом, так как и на них, на их дух и практику будет влиять действительное право.
То, что теперь почти все подвергает порче, есть уже, так сказать, целлюлярная испорченность элементарных и индивидуальных форм, из коих слагается все прочее. В среднем индивидууме, не говоря уже о преступных вырождениях, не скрывается ничего или плачевно мало такого, что может обеспечить право и добрые нравы. Итак, нужно искать опоры в настроении, и не существует строя и учреждения, которое могло бы возместить недостаток доброй воли, если этот недостаток является почти общим правилом. На этом основании никакого строя нельзя создать произвольно; он должен непроизвольно возникнуть, подобно лучшему, действительному праву, из соответствующих стремлений, исходящих от настроения.
Следовательно, ясно, какое нужно взять направление. Распадающаяся религия должна прежде всего быть заменена истинным культом права. Среди нынешних отношений уже отдельные идеи являются для этого важной, в идейном смысле, подготовкой. Если эти идеальные направления привьются даже только к избранным и если испорченная общая масса сможет позаимствоваться от них, в лучшем случае, хотя бы только пассивно, то все-таки и подобное умеренное влияние достаточно, чтобы сделать возможным в будущем лучшее здание права. Насколько широкое распространение и обобщение может получить правомерная воля, это для главного дела посторонний вопрос. Важно уже вступление на этот обещающий добро путь. И такое вступление должно быть одновременно и идеальным и полным силы в смысле действия. Право, за которым не стоит силы, которое, следовательно, не может рассчитывать ни на чью руку, охраняющую его от посягательств, есть просто призрак, просто тень. Но тень режима не может служить с пользой никакому истинному и способному к действию убеждению. Должно быть налицо не только знамя, на котором написано право; у знамени должны быть еще могучие защитники, создающие
