Самое печальное, что выхода из этой ситуации так и не придумано. Если, конечно, не считать выходом кардинальную идею, предложенную Хулио Кортасаром в рассказе «Мы так любим Гленду». В рассказе, как вы помните, поклонники великой актрисы готовились к покушению на свое божество – в тот момент, когда, по их мнению, актриса могла подпортить собственное реноме. Правда, в наших условиях идея эта себя не оправдывает. Во-первых, жестоко. Во-вторых, поздно.
1993
Ну и рожа у тебя, Шарапов
С. Говорухин. Великая криминальная революция. М.: Андреевский флаг
Депутат Государственной думы от ДПР Станислав Сергеевич Говорухин знаменит как политический деятель. Несколько менее он известен в качестве режиссера приключенческого кино («Место встречи изменить нельзя», «Десять негритят» и др.) и актера (уголовник Крымов в «Ассе» С. Соловьева). И почти совсем неизвестен как автор детективных киноповестей («Пираты XX века», «Тайны мадам Вонг» и пр.). Между тем его новая книга создана именно в этом, по-прежнему популярном жанре и, если верить «Книжному обозрению», уже которую неделю удерживается в списке московских бестселлеров – наряду со «Скелетом под подозрением» и «Странным разведчиком в шкафу».
Главный герой произведения – честный политический деятель, режиссер и сценарист Станислав Говорухин, ведущий собственное расследование в обстановке, максимально приближенной к боевой. А то и просто боевой.
Дадим слово герою. «Маленькая страна... превратилась за два года в профессиональную скупщицу краденого...» (это пока об Эстонии).
«Искусство содержится на преступно нажитые капиталы...» (это – и далее – уже у нас).
«Весь город занимается тем, что грабит железнодорожные вагоны...»
«Екатеринбург... один из самых мафиозных городов России...»
«Я их знаю всех; это все мошенники, весь город там такой: мошенник на мошеннике сидит...»
Виноват, с последней цитатой ошибочка вышла. Это не Говорухин, а гоголевский Собакевич. Но продолжим.
«Контрабандистами стали все: от тракториста до директора оборонного предприятия...»
«Вскоре мы получим парламент, состоящий на две трети из ставленников криминальных структур...» (это писалось до выборов в Госдуму; каково теперь честному писателю среди жуликов?).
«Одного взгляда достаточно, чтобы понять: жулик...»
«Люди – мошенники. Все! Даже грудные младенцы...»
Прошу прощения, снова накладка. Это опять не Говорухин, а Министр-администратор из сказки Е. Шварца «Обыкновенное чудо». Вот Говорухин:
«Грабят в основном дети и подростки...»
«Быстро криминируются дети и подростки...»
(Про грудных младенцев ничего плохого не сказано).
Станислав Сергеевич верен себе. Лет десять назад в уже упомянутых «Тайнах мадам Вонг» отрицательный зарубежный миллионер объяснял положительному комиссару полиции: «Вы думаете, что воюете с бандой?.. А вы воюете с государством!» (Действие, естественно, происходило не у нас). Десять лет спустя автор сам примеряет комиссарову тужурку, чтобы сделать тот же вывод уже применительно к нам: «Ворует вся страна». Куда там, мол, пиратской мадам с какой-то жалкой сотней-другой головорезов! Писатель, конечно, делает небольшую оговорочку. Дескать, есть некоторые у нас исключения, «в России осталось еще много честных людей». Но оговорка выглядит не очень убедительно. Все – так все. С самим собой не поспоришь.
Как видим, вопреки законам приключенческого жанра автор строит свое произведение на инверсии. В «Десяти негритятах» зритель только в самом конце узнавал, кто же у Агаты Кристи преступник. (Помните, да? «Последний негритенок поглядел устало. Пошел домой, повесился, и никого не стало».) В «Великой криминальной революции» преступник известен с самого начала: это все мы во главе с правителями, «самыми опасными особями в племени человекозверей». Сделав такой неутешительный вывод в самом начале, писатель почти всю оставшуюся книжную площадь отводит на поиски доказательств своей правоты.
Как и многие его коллеги, писатели-детективисты, автор берет примеры для своего повествования, в основном, из газетной уголовной хроники и из рассказов случайно подвернувшихся людей. Действительно, воруют, перепродают, вывозят. Печально, да. Милиция работает неважно? Да, гораздо хуже, чем нью-йоркская полиция. Но открыл ли что-то новое честный частный детектив Говорухин? Все, что присутствует в книге помимо газетных сенсаций, сопровождается опять-таки оговорками. Типа: «Говорят, и Глава администрации строит такую же (как у мафиози. – Р. А.) дачу. Не видел, не решился...» Или: «Мы провели собственное расследование. Не профессиональное, конечно... Результат можно изложить только как версию...» Или просто: «Твердых доказательств нет».
Итак, «говорят», «не видел», «версия», «твердых доказательств нет». Хотите – поверьте на слово, что, например, «в ночь на 4 октября Гайдар и Шумейко обзванивали криминальные структуры». (Интересно все-таки, откуда Говорухин узнал? Гайдар проболтался? «Структуры» доложили?) Хотите – можете не верить. Все равно вывод уже сделан; эпизодом больше, эпизодом меньше – какая разница. Факты – не такая уж упрямая вещь, писатель легко может их переупрямить. В конце концов, детективное произведение не есть документ. Никто ведь не требовал от С. Говорухина точных координат острова, где мадам Вонг припрятала краденое золото, – точно так же, как от братьев Вайнеров никто не требовал точного адреса «места встречи...». Между прочим, читатели романа Вайнеров «Эра милосердия», посмотрев экранизацию Говорухина, давно обнаружили небольшое, но принципиально важное этическое различие между фильмом и романом. В романе для авторов неприемлемо нарушение сыщиком Глебом Жегловым закона, пусть и ради благого дела (сюжет с кошельком Кирпича). В фильме это сочтено нормальными «издержками производства», ничего страшного. И Шарапов, напоминающий своему товарищу, что «закон – не кистень», выглядит беспомощным и глуповатым моралистом. Убежденность Глеба Жеглова кажется весомее разных там юридически безупречных доказательств. (Я все ждал, сошлется автор «Великой криминальной революции» на поучительный эпизод с Кирпичом? Точно, сослался, уже на стр. 48).
В новой книге С. Говорухина данная «жегловская» тенденция оформляется очень четко, рассуждения подгоняются под априорный вывод. И хотя писатель (он же частный детектив) не дает прямого ответа на вопрос «что делать?», этот ответ вычисляется элементарно.
Ибо, с одной стороны: «Вор должен сидеть в тюрьме!.. Будет сидеть! Я сказал...» (Г. Жеглов). С другой стороны: «Ворует вся страна», «страна воров», «уголовно-мафиозное государство» (С. Говорухин). «Кое-кто скажет, – мудро замечает писатель, – а сталинское государство разве не было уголовно-мафиозным? Нет».
Теперь-то становится понятно то странноватое для антикоммуниста и едва ли не монархиста сочувствие, которое на протяжении всей книги автор выказывает октябрьским мятежникам. Действительно, в те дни был немалый шанс восстановить справедливость «по Говорухину».
А именно: засадить за колючую проволоку всю страну.
1994
Очки и шляпы двадцать лет спустя
Российское ТВ недавно утешило тех, кто тосковал по семидесятым – показало дилогию режиссера Анатолия Бобровского «Возвращение “Святого Луки”» (1971) и «Черный принц» (1973). На детективном безрыбье той поры обе эти ленты – вялые, занудные, прямолинейно-морализаторские – оказались заметны. Они долго шли в прокате и пропагандировались как высокое достижение советского детективного жанра. Главную роль милицейского полковника Зорина сыграл степенный Всеволод Санаев, однако нас сегодня интересует не полковник, а двое рядовых жуликов. Роли их исполнили Олег Басилашвили и Николай Гриценко – актеры, чья органика давала возможность сделать, когда необходимо, своих персонажей крайне несимпатичными. Жуликов из двух разных фильмов объединяли одинаковые приметы: брюзгливое выражение лиц, очки, суетливость, грамотная речь, дребезжащий фальцет. Герой Гриценко еще носил шляпу. Оба жулика невыгодно отличались от коллег из преступного мира – те, по крайней мере, не юлили. Грабили так грабили, убивали так убивали, а потом умели держать ответ. Эти же очкасто-шляпастые граждане, наделав пакостей, готовы были предать своих, сделать любую низость – только бы уцелеть. Недаром и бравый полковник Зорин относился к подопечным дифференцированно – с грабителями и убийцами разговаривал строго, по-мужски, ну а с той хлипкой публикой – брезгливо и словно нехотя. Кстати говоря, двойники этих типов были почти в каждом толстом детективном романе тех лет – А. Адамова, Ю. Семенова, Ник. Леонова.
Все это было вольной или невольной иллюстрацией отношения власти к интеллигенции. Кинематограф довольно точно запечатлел различные нюансы этого отношения в разное время. В 30-е очкарик был врагом (вспомним многочисленных эсеров и меньшевиков в «историко-революционных» картинах), в 70-е – всего лишь мелким пакостником, дрянцом. (Правда, между 30-ми и 70-ми вклинились 60-е, когда предпринимались энергичные попытки восстановить очкарика в правах. Однако шляпа по традиции была все же отдана гайдаевскому Трусу. К тому же за все 60-е расстояние между честными линзами в крепкой роговой оправе Александра Демьяненко и хрупкими темными очками Збышека Цибульского так и не было преодолено.)
