Ева приехала с подругой в Нижний Новгород в 2006 году по университетскому обмену — на семестр. Девочки познакомились с двумя парнями — и появились две франко-русские пары. В конце семестра эти четверо решили поехать в Москву и создать совместный бизнес. Почему Москва? В 2006 году это был самый очевидный вариант для иностранцев, желающих поселиться в России. Москва была и остается огромными воротами в Россию, своего рода шлюзом декомпрессии. В 2012 году две французские подруги все еще здесь, в их семьях родились дети, и сейчас они хотят подать на русское гражданство. Они даже купили квартиры в одном районе на окраине Москвы.
Москва живет в XXI веке и собирает в себе все ресурсы, необходимые для размещения бизнеса. Недалеко от Москвы, вдали от суеты мегаполиса, можно найти места, где время будто бы застыло и где люди живут в веке прошлом, а то и позапрошлом.
Это то, что искала Кароль. Когда она приехала в Россию в 2003 году, ей было двадцать два. Через несколько лет жизни в Москве она решила переехать в русскую деревню южнее Калуги, где жили еще только четыре человека. По ее словам, когда в 2005 году она впервые увидела своего будущего мужа, новосибирского фермера, «…он был бос и одет в белую женскую рубашку. Он даже не знал, что это женская рубашка, ему было все равно». Кароль увидела в Валере спокойного, щедрого и сильного мужчину и влюбилась в него с первого взгляда. Сегодня Валера и Кароль построили две фермы, в которых пытаются показать реальную сельскую Россию приезжающим иностранцам.
Те, кто, приезжая в Россию, чувствует смесь отвращения, непонимания и тревоги (как стюард «Люфтганзы»), вероятно, столкнется с непреодолимыми трудностями. Уезжая пытать счастья в другую страну, они скажут, что «Россия — не подарок». Зато те, кто видят Россию как новый мир, который может предложить другую жизнь, скажут, что это захватывающая и непредсказуемая страна, в которой все возможно. Но пока русских французов не очень много.
Многие русские видят политическую систему своей страны жутко коррумпированной, прогнившей, закрытой и абсолютно безнадежной. Они беспрестанно описывают свою ненависть к чиновникам, говорят о желании либо изменить систему, либо покинуть страну. Они обескуражены поведением госаппарата, которое считают не только недопустимым, но и неизменяемым.
«У меня опускаются руки», — сказала мне одна русская подруга о реконструкции тротуаров в центре Москвы. «У меня опускаются руки», — говорила она о жестоком, нелогичном и непрофессиональном поведении некоторых своих соотечественников, которым, однако, платят за предоставление государственных услуг. В основном молодые русские, высказывая недовольство ситуацией, обвиняют во всем политическую систему России, а государство видят эдаким агрессивным хищником. Один из моих друзей сказал мне, что в России беглец, которого разыскивает власть, традиционно мог спастись в деревне — потому что люди всегда будут сочувствовать тем, кто находится в конфликте с государством.
Агрессивность россиян, которых «Достала» (с большой буквы Д) их система, направлена на русскую политику. Подобные чувства проявляют некоторые иностранцы, считая русскую политическую власть ответственной за то, что им самим трудно прижиться и спокойно работать в России. Некоторые из них, только переехав в Россию, начинают говорить о Западной Европе как о потерянном рае: «А вот у нас…» И россиян, и иностранцев, которые активно критикуют условия жизни в России, объединяет тот факт, что они считают: «На Западе — лучше».
Кандидат «креативного класса» на выборах в президенты России в 2012 году Михаил Прохоров призывал открыть границы с Евросоюзом и закрыть — со странами Центральной Азии, тем самым нарушив региональный постсоветской и евразийский подход, заменив его проектом присоединения России к Западу, в своего рода «Западную судьбу».
Я был воспитан во французской культуре, и я знаю, что «так» во Франции и Западной Европе. Я высоко ценю тот факт, что госаппарат во Франции помогает гражданам намного больше, чем в России. Франция разработала модель общества, в котором так называемая государственная служба до недавнего времени работала отлично. Только совсем недавно начались трудности в работе госсектора, и в основном по финансовым причинам.
Я также знаю, что «не так» и как вещи развиваются во времени. Франция очень состоятельная страна, в которой богатые становятся богаче, а бедные становятся еще беднее. Растет безработица, как и во всех европейских странах. У государства большой внешний долг, но оно продолжает занимать. Социальные проблемы накапливаются, а политикам не хватает энергии для их разрешения. Но это не тот аспект, который очаровывает и привлекает русский «креативный класс» и «критикующее поколение». Русские знают, что Франция до сих пор считается родиной прав человека и что в странах Западной Европы множество законов защищают граждан. Критики русской политической власти считают, что социальные свободы лучше гарантированы в западных странах, чем в России, и думают, что законы о личной свободе делают жизнь гораздо приятнее. Но вот парадокс: для меня и многих других французов, с которыми я часто говорил, эмиграция в Россию была настоящим глотком свежего воздуха.
Дом, в котором мы живем, — новый. Приятной неожиданностью стало то, что мы с соседями поселились там практически одновременно и быстро подружились. На нашем этаже появилась реальная социальная жизнь. Четыре квартиры на нашей лестничной площадке занимают молодые люди примерно тридцати лет, примерно одинакового социального уровня, и это, вероятно, упростило наше общение.
Меня очень удивило то, какие разные люди — наши соседи. В квартире справа живет Ева, она только что развелась и выгнала своего мужа, русского, бывшего военного. После десяти лет службы в армии он ушел работать в частную компанию, которая продает промышленные весы. Другие соседи — Дмитрий и Марина. Она — украинка, немного говорит по-французски; он — русский. У них маленькая дочь. А в конце коридора живет Тимур. Он этнический кавказец из Майкопа, но всегда жил в Москве. Моя жена Женя — карелка; и, если не учитывать меня, получается типичное постсоветское коммьюнити. Я уже говорил, что мы быстро подружились, особенно с Евой и Тимуром, и даже поставили дверь, чтобы закрыть доступ к нашему этажу, чем создали небольшой общий коридор, который женщины называют «коммунальный этаж».
Мои соседи — отчасти этот самый «креативный класс». Они молодые, современные, у них хорошая работа. Почти все они на выборах голосовали за Прохорова. Я очень подружился с Тимуром (он голосовать не ходил). В первый раз мы пересеклись, когда он позвонил в дверь моей квартиры — попросить немного масла для приготовления креветок. Этот смуглый парень совершенно не ожидал встречи с французом и немедленно пригласил меня присоединиться к компании своих друзей-черкесов — посидеть, поговорить, закусить креветками. Его приятелей я с тех пор называю «Тимур и его команда». За многочисленными посиделками с Тимуром, сдобренными обильной едой и орошенными хорошей выпивкой, я понял, что это за штука — «кавказские манеры», в которых причудливо смешаны щедрость и экспансивность. Мы обсуждали и продолжаем обсуждать всевозможные темы. Тимур, я думаю, из-за своего двойного статуса «кавказца» и москвича теперь лучше понимает, почему я больше не живу во Франции (хотя он долго называл меня «экстремистом», раз я решил жить в этом спальном районе). Думаю, что многие россияне все еще считают, что иностранцы в Москве обязаны жить только в центре, и не понимаю, почему.
Мы часто говорим о свободе в России и во Франции, о том, что хотим жить по-своему и в соответствии с личными желаниями. Тимур, как и многие россияне, с которыми я обсуждал эти темы, думает, что множество законов Западной Европы создает высокий уровень безопасности в обществе и дает гражданам гарантию защиты и право бороться против административной несправедливости. Как правило, они думают, что в России слабость или отсутствие нормативно-правовой базы ставит гражданина в ситуацию, когда он не может протестовать против того, что ему не нравится, или бороться с проблемами в обществе. Они думают, что это своего рода беззаконие в стране. Поэтому многие говорят, что нужно создать гражданское общество в европейском стиле, для того чтобы улучшить повседневную жизнь в России. Но это иллюзия.
Во Франции, например, законы по защите прав граждан, к сожалению, привели к трудностям во многих областях. Как и в других западных странах, произошла «законодательная инфляция», которая ускорилась в течение нескольких лет. Есть тысячи законов, указов и постановлений, которые нужно соблюдать, есть французская пословица, которая говорит: «Все, что не разрешено, запрещено». Вы ничего не можете сделать, не узнав сперва, разрешено ли это прямо и однозначно. В начале Гражданского кодекса Наполеона, который и по сей день действует во Франции, написано: «Никто не должен игнорировать законов». Но сейчас существует так много законов, что воплотить наставления Наполеона стало невозможно.
