…В тот день он упал первый раз.
Задание было простым — доставить командующего на "капэ" группировки "Север". Мы взлетели в десять утра. Я с ведомым нарезал "змейку" над "восьмеркой" Калинина, прикрывая его от удара с земли.
Долетели без происшествий. Штаб стоял на склоне горы под Бамутом. Пока командующий был на совещании, мы находились на борту.
Пообедали у артиллеристов, их "столовая" палатка оказалась совсем рядом с площадкой приземления. Потом подремали. А генерала все не было. К вечеру от подножья к вершине опять пополз туман. Метео передало предупреждение о том, что температура опускается и возможно обледенение. Видимость упала до ста метров. На термометре было уже плюс четыре — самое милое дело для образования льда. Надо было стартовать, но командующий все не появлялся…
…Вообще, отношение сухопутных генералов к вертолету такое же, как к личному "уазику" — сел и поехал. Им почти невозможно объяснить, что вертолет — это сложный летательный аппарат и полеты на нем требуют не только "шоферского" мастерства, но и еще целую кучу условий: летной погоды, знания района полетов, навигации. Генералы не понимают, что даже самый лучший летчик может совершить аварию, если его будут использовать, как в сказке про Иванушку-дурачка: "Лети туда — не знаю куда!"
Солнце уже коснулось поднимающегося из ущелья тумана, и тени налились мертвенной вечерней синевой, когда к борту, наконец, подбежал авианаводчик и, задыхаясь после бега, бросил долгожданное: "Запускайтесь!" А еще через пару минут мы увидели, как от штабной палатки к "восьмерке" Калинина направилась группа военных, среди которых без труда угадывалась невысокая плотная фигура командующего. Пока движок набирал обороты и шла обычная предстартовая подготовка, командующий еще что-то обсуждал с провожающими его генералам. За его спиной на борт спешно грузилась охрана и "свита". В это время от крайних палаток, пригибаясь от ветра, к борту засеменили несколько человек в гражданском. По болтающимся за плечами треногам, тяжелым сумкам и характерным "раструбам" камер я понял, что это какие-то журналисты. Один из них подошел к командующему и о чем-то с ним заговорил. Тот что-то ответил, махнув рукой в сторону "вертушки". Журналист, неуклюже скользя по липкой жирной грязи, побежал к борту, остановился у форточки командира, и что-то прокричал Калинину. Тот что-то крикнул ему в ответ. И журналист, обернувшись к своим, призывно махнул рукой. Те, подхватив аппаратуру, двинулись к вертолету.
…Я еще подумал, что на борту командира будет явный перегруз. Но размышлять над этим времени не было. Тревожно полыхнуло алым табло "Обледенение" — и через мгновение автоматически включилась противооледенительная система. Выждав положенные сорок секунд, я отжал вверх до максимала "руды" — рычаги управления двигателями, и, поймав знакомое ощущение "подхвата", когда вертушка, как лошадь, буквально вздыбилась над землей, — потянул рычаг общего шага на себя, плавно отдавая ручку, гася правой педалью поворотный "инстинкт" винта. "Поехали!"
Калинин доложил, что взлетает. Я как раз проходил рядом со склоном, с которого он взлетал. С таким перегрузом, как у него, стартовать надо было на максимальной мощности. Конечно, для такого аса, как командир, это было ну как два пальца об асфальт…
"Восьмерка" напряглась. Винт, как напряженное древко лука, буквально выгнулся, вытаскивая за собой из липкого горного чернозема тяжелую тушу кабины. Отрыв. "Восьмерка" плавно пошла вверх, набирая высоту, и вдруг, словно упершись во что-то, застыла в десятке метров от земли. Было видно, как она пытается преодолеть притяжение, как ее болтает из стороны в сторону. Все это продолжалось буквально доли мгновения, а потом неожиданно "восьмерка" неуклюже рухнула вниз. Ударилась о землю и тяжело заскользила вниз по пологому склону, врезавшись винтом в кустарник по краю площадки приземления…
…Все были живы.
Больше всех досталось сержанту из охраны командующего. Видеокамера, вырвавшись из рук своего владельца, как бревном, переломала ему обе ноги и раскроила лицо. Залитого кровью, его унесли на носилках в палатку. Остальные отделались ушибами, синяками и выбитыми зубами. Командующий держался за правый бок. При падении он ударился грудью об угол топливного бака, но от помощи отказался, приказав врачам заниматься остальными.
…Командир курил, сидя на оторванном колесе шасси. Опережая мой вопрос, он сказал:
— "Поска" слишком рано врубилась…
Больше ничего объяснять было не надо.
…Запустившись, Калинин сразу увидел предупреждение об обледенении. Автоматически запустилась "ПОС" — противообледенительная система, а это значило, что мощность двигателей упадет почти на десять процентов. Для перегруженного борта такая потеря была слишком большой. “Восьмерка” могла не взлететь. Конечно, можно было освободить борт от лишних килограммов. Отправить тех же журналистов дожидаться следующего борта. Но командир решил иначе.
В авиации есть приемы, которые могут выполнять только опытные асы. Приемы на грани риска. И Калинин отлично знал прием, который когда-то был опробован еще в горах Афганистана. Дело в том, что ПОС "восьмерки" запускается не мгновенно, а примерно в течение сорока секунд. И опытные летчики, чтобы не терять в разряженной атмосфере высокогорья драгоценную мощность, отключают систему на взлете и включают ее сразу после отрыва, успевая до полного запуска "ПОС" подняться на достаточную высоту и уйти на косую обдувку, компенсировав скоростью теряемую мощность и не допустив опасного обледенения.
Сам Калинин десятки раз так взлетал. Но здесь что-то не сработало. Вертолет не успел набрать высоту и, потеряв мощность, упал…
"…Правильно поступает тот, кто относится к миру, словно к сновидению. Когда тебе снится кошмар, ты просыпаешься и говоришь себе, что это был всего лишь сон. Говорят, что наш мир ничем не отличается от такого сна…"
Хагакурэ — "Сокрытое в листве"
…Эту книжку у меня на борту забыл какой-то журналист. То ли с НТВ, то ли с ОРТ. Не помню. Мы их в Моздок везли. Они смену отработали. Пьянючие были — в дупель! Лыка не вязали.
Я вообще эту братию не люблю. Есть в них что-то отталкивающее, птичье. Сколько раз их возил. Сначала все, как сороки, переругаются перед посадкой — кому лететь, кому нет. Потом набьются битком. Уже сами видят, что перегруз, а все лезут и лезут. Полчаса вытуриваешь лишних. Опять галдеж, ругань, вонь перегарная. В полете обязательно какой-нибудь урод решит втихаря покурить. Но тут мой "бортач" уже без вопросов по шее дает. Довезешь их до точки. И там начинается полное шапито! Налетают толпой, галдят, отталкивают друг друга, словно за кость дерутся. Тычут микрофонами, камерами. Суетятся. Поснимают минут тридцать — и обратно на борт, довольные. Как же — войну сняли! Герои!
А вечером уже еле на ногах стоят. В "чипке" водку ящиками скупают.
Нет, я не говорю, что все такие. Встречаются и среди них нормальные мужики. Но в основном — гаденький народец. Мы для них так — картинка, говорящие головы. И война эта, и жизнь наша им по барабану. Главное, как они сами говорят, "эксклюзив" снять. Ну, типа того, как танк на мине подрывается, как вертушка сбитая падает или, на худой случай, как "град" село размолачивает. Вот это класс! Это слава, это "бабки"! А что в танке пацаны горят, а у экипажа вертушки шестеро детей сиротами остались — это херня. Мелочи жизни…
...Так вот, книжку эту забыл у меня на борту один журналист. Читать у нас нечего. Книг — почти нет. А те, которые есть, — давно перечитаны. Газеты — раз в неделю. И то — только "партийные" — "Российская", "Звездочка" и, если достанется, — "Комсомолка"…
Начал я ее читать. Сначала все написанное мне полной ерундой показалось. Сами судите: "…Я постиг, что путь самурая — это смерть", или "…В ситуации "или — или" без колебаний выбирай смерть. Это не трудно". Ну, полный аут! Только японцам и подходит. Для них, судя по этой книжке, полный кайф — вскрыть себе живот во славу императора или из-за того, что долг вовремя отдать не могут.
Ха! У нас тогда половина армии должна давно себе харакири сделать. Когда родное государство по полгода зарплату не платило, в какие только долги не залезали и как не крутились. Я только этой весной окончательно со всеми рассчитался. Поздно, конечно, но что делать, если мне не платили. Скольких друзей потерял из-за этого. А у японцев, если что — пори себе живот.
Но потом потихоньку втянулся, вчитался…
"…Если теперь посмотреть на мужчин нашего времени, можно видеть, что тех, чей пульс похож на женский, стало очень много, тогда как настоящих мужчин почти не осталось…"
