аккуратные ссылки, а не кидали охапками версии под ноги читателю, могли бы спокойно перевести стрелки на кого-то. А тут — беда, и читатель может утратить доверие к самой бесспорной информации на страницах.
Извините, если кого обидел.
16 января 2007
История про писателя Павича
Я люблю писателя Павича. Сейчас не принято его любить — он как бы вышел из моды. Тем более, его модно было любить лет десять назад, а люди всегда стыдятся былой любви и норовят плюнуть в портреты возлюбленных.
Про Павича говорят, что он всё время повторяется. То есть механизм его романов примерно тот же самый.
По мне, это как солянка в кабаке — я рад тому, что она такая "как надо". В ней всегда маслины, и лимон там есть.
И она очень горячая.
Так и Павич — сейчас у него вышел новый роман (отчего-то в России раньше, чем в Сербии — если это маркетинговый ход, то я не знаю, в чём смысл такой рекламы). И роман вполне ожидаемый — два времени, звонки Nokia в настоящем, потом какая-то древность лезет, как волосы из головы, потом Венеция и мокрый бархат восемнадцатого века.
Мне нравится Павич.
Извините, если кого обидел.
17 января 2007
Есть две неистребимые отечественные истории про коньяк.
Первая — отчего повелось его употреблять с лимоном (я где-то тут об этом рассказывал, но не помню где) и вторая история — про то, что Черчилль больше всего любил армянский коньяк.
История про Черчилля и коньяк абсолютно безумна, и, что показательно, нигде западнее Бреста не встречалась. А тут — цветёт пышным цветом, колосится развесистой клюквой — "Никогда не опаздывайте к обеду, курите гаванские сигары и пейте армянский коньяк…"Это высказывание принадлежит сэру Уинстону Черчиллю, попробовавшему коньяк "Двин", выпущенный по приказу Иосифа Сталина специально к переговорам лидеров мировых держав на Ялтинской конференции 1945 года. Вкус "Двина" настолько пленил Черчилля, что до конца своих дней он не изменял армянскому коньяку". Причём эта история обрастала загадочными подробностями — как уже после начала Холодной войны Черчилль добывал продукцию Ереванского завода тайком, или наоборот, как великодушный Дядюшка Джо продолжал посылать коньяк бывшему премьеру год за годом. И в какой-то момент Черчилль пожаловался: "Что за херню вы мне прислали. Обидно даже". Сталин говорит: "Какой базар? Сейчас разберёмся". Выясняют, что главного технолога завода посадили — и теперь пошёл брак. Технолога выколупывают из глубины сибирских руд, снова ставят к дубовым бочкам — и всё налаживется.
При этом, что мне нравится, так это то, что грузины не отстают от армян и рассказывают, что именно на Ялтинской конференции союзники стали пить коньяк и "Черчилль, прекрасный знаток коньяков, сначала попробовал французский коньяк и остался недоволен его вкусом. «А вот этот французский просто отличный», — воскликнул глава британского правительства, продегустировав напиток из бутылки с надписью «Энисели». «Не французский, а грузинский», — поправил его Сталин. Именно этот коньяк несколько лет подряд, как свидетельствует ныне живущий внук Молотова, высылал Сталин в Лондон своему британскому коллеге". "После того как на Ялтинской конференции Сталин предложил Уинстону Черчиллю рюмочку армянского коньяка, британский премьер-министр стал поклонником этого напитка. Известно, что Черчилль ежедневно выпивал бутылку 50-градусного коньяка "Двин".
Причём это вошло в литературу. Есть такой роман Юлиана Семёнова "Экспансия-III". На дворе — 1947 год, к Черчиллю в Лондон приезжает Даллес: "Когда пришли в дом, к обеду, Черчилль кивнул на ящики, стоявшие в холле:
— Раз в две недели секретарь русского посольства привозит мне подарок от генералиссимуса — двенадцать бутылок отборного грузинского коньяка… В сорок втором, когда я впервые прилетел в Москву, мы рассорились со Сталиным, я уехал в резиденцию, решив, что надо возвращаться на Остров, — без помощи Рузвельта мы не сговоримся; Сталин позвонил мне вечером, пригласил в Семеновское, на свою "ближнюю дачу": "Не будем говорить о делах, господин Черчилль, я хочу угостить вас скромным грузинским ужином".
Он хитрец, этот Сталин, он н а к а ч а л меня коньяком, я пустился в воспоминания, он говорил, что во мне пропадает дар великого писателя авантюрных романов, я сказал, что в нем пропадает талант виночерпия, коньяк поразителен, застолье великолепное; с тех пор, вот уже пять лет, даже после отставки, русский дипломат привозит мне два ящика коньяка; я как-то спросил: "Сколько это будет продолжаться?" Мне ответили: "Пока вы живы, сэр". Я ждал, что будет после Фултона. Почему-то мне казалось, что "дядя Джо" прекратит свои поставки. Представьте себе мое удивление: когда я вернулся от вас, в холле стояло шесть ящиков, вполне можно открывать винную торговлю".
В общем, всё это настоящая городская легенда, родилась эта история как настоящая городская легенда и живёт по тем же законам.
Я люблю армянский коньяк, но просто беда с людьми, что мимоходом мне сообщают о вкусах Черчилля без иронии. Если с иронией — то ничего. Черчилль (уже никто, в отставке, бросил свои нобелевские рукописи) должен ползти через турецкую границу, втягивая пузо, чтобы не зацепиться за колючую проволоку. Он ползёт к тайным складам, бормоча "Коньяк! Коньяк!"", на манер мыши-спасателя, что бормотала "Сыр! Сыр!"…
Извините, если кого обидел.
19 января 2007
Сходил в гости. Задним числом обнаружил, что перелил уксуса в салат, что делал в гостях. Вернее, откинув маринованное не слил уксус.
И никто не заметил!
Вот что значит — нетрезвые друзья.
Профессор Гамулин, между тем, слушая, как я рассказываю о светской литературе Древней Руси, спросил: "А можно я вас запишу на диктофон, и предъявлю жене? А то она меня ругает, что мы как напьёмся, то всё о бабах говорим". Мы разрешили ему, и продолжили беседу. Он долго не мог справиться с телефоном, полчаса нажимал какие-то кнопки, а когда справился, то записал отчего-то только крики "Где бабы?! Где?! Мы опять напились без девок! Это деградация!".
При этом видел в метро странных людей — вошёл мужчина, похожий на только откинувшегося, худоватый, потёртый, с тремя мальчиками. Двое из них, вцепившись в вертикальный поручень, начали раскачиваться на носках, подпрыгивать и один задевал меня за локоть. Я угрюмо сказал: "Потише, брат". Мальчик посмотрел на меня со злобой, но отец сказал ему что-то на ухо, и тот ушёл раскачиваться и подпрыгивать к другому шесту. Впрочем, оставшиеся продолжали
