17
Вопрос о славянофильском национально-религиозном мессианизме, дезориентирующий многих, в том числе Бердяева, говорящего о трансформации его в коммунизм, и сложнее и проще, чем он кажется. О сложностях его мы надеемся сказать в дальнейшем; здесь же укажем только, что русский мессианизм не был специфически славянофильским настроением. Мы встречаем его у мыслителей, совершенно чуждых славянофильству: у В. Ф. Одоевского, русского романтика-шеллингианца (эпилог его «Русских ночей»), и у П. Я. Чаадаева («Апология сумасшедшего»). Это был, так сказать, историософский жаргон эпохи, пошедший от Шеллинга и Гегеля.
Если не считать последней главы «России и Европы», в которой проведена мысль о России как «четырехосновном» культурно-историческом типе (в отличие, допустим, от «двухосновных» Англии и Франции), призванной поэтому творить не только в государственной и культурной областях, но также в религиозной и общественной сфере. Впрочем, у самого Данилевского это была только гипотеза, не связанная необходимо с основной концепцией «России и Европы».
Интересно, что наиболее чуткими к темам славянофильства были в России евреи — Гершензон, Берковский. Шестов — сам «славянофил»: Н. А. Хомяков (сын А. С.) говорил о Гершензоне: в России остался один славянофил, да и тот — еврей (мемуары В. А. Маклакова).
Об укорененности ни более ни менее как ленинизма в древнем гностицизме пишет также едва ли не лучший из современных советологов Ален Безансон. Мы обнаружили еще одного автора, который трактует гностицизм как источник всех современных бед: это осевший в Америке немец Эрих Фёгелин.
В эмиграции серьезно заниматься Горьким начал М. Агурский.
Говорю только о современниках событий, а не о позднейших исследователях.
Журнал «Летопись», 1915, № 12, с. 123, 134.
В. Шкловский. Удачи и поражения Максима Горького. «Заккнига», 1926, с. 8, 13.
Д. В. Философов. Слово и жизнь. СПб., 1909, с. 53, 58, 52.
Ссылки на 30-томник Горького начала 50-х годов, в котором довольно полно собрана его публицистика, а также представлены письма, будут даваться в тексте, с указанием тома и страницы.
К. Чуковский. От Чехова до наших дней. СПб., б. г., с. 98, 103–105.
К. Чуковский. Две души Максима Горького. СПб., 1924, с. 40–41.
Э. М. де Вогюэ. Максим Горький. Произведения и личность писателя. СПб., 1902, с. 42.
Поразительна любовь Горького к Розанову: по всем вроде бы признакам ее быть не должно — социал-демократ против «мистической бабы»! Можно догадаться, однако, в чем тут дело: Розанов — что-то вроде «сверх-я» Горького; человек, сумевший завоевать культурный мир заведомым снижением тем культуры — и воздержавшийся при этом от вызывающих позитур, от горьковского битья посуды, Розанов — как бы удавшийся Горький, его несостоявшаяся проекция — при результате, прямо противоположном реальному Горькому: вместо «доминации» — прозрение «нерепрессивной культуры»: апология «мещанства», опять же монопольно восторжествовавшая «бабушка». Все это произошло потому, что Розанов сумел остаться собой — выполнить главный завет гениальности, — хотя он и окончил Московский университет и даже писал гносеологические трактаты.
М. Агурский считает, что идея ускоренной коллективизации была подсказана Сталину именно Горьким: он вернулся в СССР в 1928 г., а коллективизация началась в январе 1930-го. Коллективизация, по Агурскому, была реализацией горьковской идеи селективного уничтожения социальных групп (интервью нью-йоркской редакции радио «Свобода», июнь 1988).
Robert Williams. Other Bolshevicks: Lenin and His Critics. Indiana University Press, 1986, p. 125.
В. Джемс. Прагматизм. СПб., 1910, с. 150, 138, 148.
Там же, с. 41, 38.
Там же, с. 157. (Перевод исправлен.)
А. Луначарский. Религия и социализм. СПб., 1908, т. 1, с. 40.
А. Луначарский. Религия и социализм. СПб., 1908, т. 1, с. 42.
А. Луначарский. Религия и социализм. СПб., 1908, т. 1, с. 46, 49.
А. Богданов Философия живого опыта. М., 1920, с. 150.
Л. Богданов. Философия живого опыта. М., 1920, с. 220.
Там же, с. 229.
А. Богданов. Философия живого опыта. М., 1920, с. 212.
Ср. с тем, что нам известно о рабовладении на американском Юге хотя бы из романа М. Митчелл: полное совпадение обеих картин.
То есть необходимость «уйти на Северо-Восток». Для правильного понимания этой русской исторической стратагемы необходимо вспомнить адекватную ее трактовку у С. М. Соловьева. На Северо-Востоке сложился новый государственный строй не просто в силу отдаленности этого района от прежних центров власти (сегодняшние средства контроля делают бессмысленной идею географической изоляции), а по причине создания здесь принципиально новых социальных отношений, основанных уже не на коллективном владении русской землей, а на началах частной собственности. Это и привело к смене родового порядка государственным, к созданию «вотчинного государства», в дальнейшем как мы видели, пошедшего на децентрализацию собственности, на отделение ее от власти. В этом был конечный смысл крепостного права. Но ликвидировать последнее стало возможным как раз потому, что помещики не обладали уже политической властью.
У Пушкина — «поднял» (ред.).
