что климатический шок сам по себе влияет на продолжительность войны. Но этот феномен возникает как начало нового конфликта из-за того, что политологи кодифицируют конфликт с порогом смертей в ходе войны. Впрочем, как и в случае с ценовым шоком, изменения климата объясняют лишь незначительную часть конфликтов. Нужно быть очень внимательным и уметь отличать статистически значимые случаи от тех, которые объясняют существенные вариации феномена. Полагаю, климатический шок – явный пример первого.
21. О том, что мирные вмешательства замораживают неустойчивое перемирие, см, Licklider (1995). Об известной статье в Foreign Affairs см. Luttwak (1999). Обширная эмпирическая литература показывает, что урегулирование конфликта с помощью переговоров с более высокой вероятностью приведет к его продолжению, нежели война, которая закончится решительной победой одной из сторон (например, Quinn, Mason, and Gurses, 2007; Toft, 2010). Примеры аргументов в пользу того, что слабые государства в долгосрочной перспективе могут стать более стабильными, если начнут войну сегодня, см. Herbst (1990) и Weinstein (2005). Обзор и подробное обсуждение достоинств и недостатков этой точки зрения, включая сложности причинно-следственной связи, см. Rohner (2018), Далее я покажу, почему нельзя забывать о стоимости человеческой жизни, даже если решительные победы чаще приводят к миру. На самом деле у нас нет достаточных доказательств того, что такие победы действительно лучше обеспечивают гарантии мира в будущем. Такая ложная корреляция между победой и миром может возникать по ряду причин. Одна из них – эффект отбора: ситуации, в которых обе стороны зашли в тупик, по определению более чреваты конфликтом. Другая причина – дополнительные факторы, которые снижают вероятность успешных переговоров.
22. См. Scheidel (2018).
23. О взглядах Тилли см. Tilly (1985, 1992). Есть мнение, что войны способствуют созданию не только государств, но и демократии: в некоторых обществах в результате войн образовались не только контролируемые правительства, но и механизмы массового участия в принятии политических решений. Это связано с тем, что для мобилизации в армию, сбора налогов и получения займов мало одной бюрократии. Для этого требуются деньги и люди, так что автократы вынуждены идти на уступки перед людьми труда и капитала. У Тилли и других есть своя версия в пользу демократизации. Более широкий взгляд на долгосрочные детерминанты демократии см. Stasavage (2020). Недавний популярный обзор этой аргументации см. Morris (2014). О роли войны в развитии городов см. Dincecco and Onorato (2017). Наконец, о формальной теории и некоторых информативных корреляциях см. Gennaioli and Voth (2015) и Besley and Persson (2009). Weinstein (2005) также утверждает, что некоторые гражданские войны приводят к созданию политических движений, которые могут формировать общество и управлять им. Это своего рода способность государственного строительства. Вайнштейн полагает, что это происходит, как правило, в тех случаях, когда политические движения не пользуются внешней поддержкой других стран, не имеют в распоряжении ценных природных ресурсов и вынуждены сами создавать налоговую базу и систему управление.
24. Кто принимает решения от имени будущих поколений – сложный вопрос. Если война в долгосрочной перспективе имеет положительные внешние эффекты, лидеры предпочтут меньшее количество войн, что оптимально? Но если мы собираемся просить лидеров быть столь дальновидными в отношении столь неоднозначных достижений, то нам также следует задать два философских вопроса. Первый: как учитывать интересы еще не родившихся поколений? Вероятно, они не учитываются в принятии большинства групповых решений. Трудно сказать, какой вес им придать, но ответ, вероятно, не будет «нулевым». Второй вопрос: кто принимает решение? На практике небольшая элитная группа решает за свою группу. Даже в демократическом обществе еще не родившиеся не имеют права голоса. Опять же, неясно, как учесть это в наших решениях. Любая политика влияет на будущие поколения. Но некоторые решения влияют на то, кто будет жить дольше других, и опять же это внешнее обстоятельство, которое, вероятно, должно призывать нас всех к большей осторожности.
25. Например, оказалось, что средневековые стены не могут противостоять недавно изобретенным пушкам. Городам потребовались массивные земляные сооружения, покрытые камнем или кирпичом, которые могли бы выдержать огонь артиллерии. Но эти оборонительные укрепления подняли цену наступательных действий. Нападающие должны были готовиться к длительным осадам, для которых требовались инженеры, оборудование, масштабные армии, способные к ведению круглогодичных боевых действий. От десятилетия к десятилетию и от века к веку европейским государствам требовалось все больше денег и многочисленной администрации, чтобы справляться со всеми вызовами. Об этом периоде, помимо Тилли, см. Hoffman (2017) и Spruyt (2017),
26. Об этом см. Hoffman (2017) и Spruyt (2017). О сравнении Европы с Китаем см. Ко, Koyama, and Sng (2018). О Латинской Америке см, Centeno (2003), а также Bates, Coatsworth, and Williamson (2007). Последний источник показывает, как вследствие ста лет конфликтов большинство стран Латинской Америки выпали из первой эпохи глобализации и периода роста между 1870-ми годами и Первой мировой войной, существенно отстав в развитии от остального западного мира. Преодолеть это отставание им так и не удалось. Наконец, отсутствие военных действий сказалось на развитии бюрократической системы в Африке (Herbst, 1990). Это можно использовать в качестве отрицательного примера в поддержку позиции Тилли. Однако из этого не следует, что войны в Африке способствовали бы созданию более сильных государств.
Кроме того, важно другое. Неясно, насколько это применимо к Европе до изобретения пороха. До 1500-х годов на континенте часто происходили столкновения разного рода, но сильных государств в то время практически не возникало. Даже в наиболее благоприятное время между 1500-ми и 1800-ми годами влияние войн на развитие было скорее случайным (Gennaioli and Voth, 2015). Чарльз Тилли признает, что «большинство европейских усилий по созданию государств оказались напрасными» (Spruyt, 2017). Из этого исследования, напротив, можно сделать вывод о том, что должны возникнуть исключительные обстоятельства, чтобы конфликт способствовал развитию.
О том, почему Европа и Пороховая революция оказались таким исключением, существует много теорий. Политически раздробленный континент со множеством мелких игроков, где нет ни одного гегемона; политические системы, которые делают правителей невосприимчивыми к издержкам войн, и в то же время культуры вознаграждают их престижем и славой за ведение боевых действий; отсутствие легкодоступных богатств в виде природных ресурсов; специфическая фаза в развитии военных технологий, в центре которой – порох и большие профессиональные армии, которые требуют массовой мобилизации трудовых ресурсов, капитала и инноваций. Ничто из этого не отрицает роли, которую сыграли войны в подъеме Европы. Но с конца Средневековья до Промышленной революции обстоятельства на Западе оказались настолько причудливыми, что их можно считать почти уникальными.
27. В международных отношениях неэффективность вооруженных сил – один из аспектов того, что называется дилеммой безопасности. Анархия означает, что действия
