Но не такова история в изложении шевоцуковых. Зато они превозносят Троцкого и его доверенного любимца Эфраима Склянского.
ГИТЛЕРА в СССР традиционно изображали заурядным неврастеником или исчадием ада, но лично ему большого внимания не уделяли. Его фигура так и не стала у нас предметом научных или публицистических исследований. Почти единственное исключение тут — книга Даниила Мельникова и Людмилы Черной «Преступник номер один».
И уже название говорит о недобросовестности авторов. Да, реальные результаты политики реального Гитлера оказались, безусловно, преступными. Но если взять даже его собственную эпоху, то есть первую половину XX века, то приоритет среди мировых политических преступников надо бы отдать не Гитлеру и его соратникам, а англосаксонским закулисным организаторам и подстрекателям войн.
К тому же и суть преступности Гитлера чаще всего извращалась и извращается так, как это выгодно главным преступникам и их последователям на Западе или примитивным «капээсэсным» идеологам. При этом никто из них не склонен, естественно, задаваться вопросом: «Почему Германия Гитлера и он сам встали на тот путь, который привел их к краху?». Иначе говоря — был ли нацистский рейх преступен по самой своей сути, или же он имел определенную здоровую основу и лишь с какого-то момента сбился на действительно преступный путь?
Ни советские, ни западные историки никогда не давали на этот вопрос полного ответа уже потому, что никогда не ставили его во всей его полноте. Однако советские труды об эпохе Гитлера ценны тем, что хорошо дополняют западные источники, а труды «демократического» Запада интересны постольку, поскольку сообщают нам такие данные и факты, которые замалчивал или задвигал на задний план Агитпроп ЦК КПСС.
Западный спектр образов Гитлера шире советского. Он колеблется от оценок фюрера как гения и оккультного мессии до все того же изверга, который-де, навязал всем свою волю… Как будто стальные магнаты и «железные» старопрусские генералы были детсадовцами среднего возраста или впечатлительными институтками.
А Сталин? Сегодня его облик тоже фальсифицирован донельзя и подается в тех же спектральных линиях: от гения до мрачного тирана. Хотя реальный Сталин поднялся выше любых привычных оценок в большей мере, чем какой-либо другой политик современности.
Сталин, безусловно, отвечал всем требованиям политического гения — начиная с незаурядной памяти и способности быстро и точно входить в новые для него вопросы. Компетентный социальный реформатор должен быть еще и своего рода «многоборцем». А тут Сталин оказался силен так, как никто до него, исключая разве что Ленина. Правда и соревноваться в этой категории ему было почти не с кем, потому что выдающиеся реформаторы, движимые исключительно интересами трудящегося большинства, почти неизвестны истории. Маркс, Энгельс, Ленин, ну может быть, Махатма Ганди… И Сталин.
Интересно, как описывала его Александра Львовна Толстая. Дочь великого русского писателя уехала из Советской России в 1929 году. По документам она выезжала временно в Японию с циклом лекций, а по душевным склонностям покидала Родину навсегда, прихватив с собой (тоже «временно») коллекционную гитару работы Красощекова 1828 года.
Толстая относилась к новой России злобно. В этом смысле можно говорить об «Александре Толстой как зеркале русской интеллигенции». Стоя посреди своей Ясной Поляны, она за поваленными старыми «деревьями» не увидела (и тупо не хотела видеть) молодого подроста нового советского «леса». Она была более лояльна даже к царизму, заявляя, что вот тогда-то, мол, книги ее отца издавались для простого народа в миллионах экземпляров.
И как раз в силу ее антисоветизма то, что она написала о своей единственной встрече со Сталиным, ценно психологической подлинностью. А написала она вот что: «По внешности Сталин мне напомнил унтера из бывших гвардейцев или жандармского офицера. Густые, как носили только такого типа военные, усы, правильные черты лица, узкий лоб, упрямый, энергичный подбородок, могучее сложение и совершенно не большевистская любезность. Когда я уходила, он опять встал и проводил меня до двери».
В этом наброске виден человек целеустремленный, собранный, но отнюдь не демонический. Да и не способствовала развитию бурных и темных страстей жизнь революционера-профессионала.
Личность же Гитлера — также, безусловно, незаурядная — формировалась в условиях жизни даже не богемы, а полулюмпенов. В результате он оказался волевым человеком, человеком стойкой внутренней идеи, но без прочного нравственного стержня.
Сталин был могучим утесом, о который разбивались любые бури.
Гитлер — бурной рекой, которая может созидать, может крушить, но течение которой определяет не столько она сама, сколько обстоятельства.
В любом случае, как ни крути, одного не отнять у обоих! Самоучка-Гитлер в двадцатом веке, в устойчиво иерархической буржуазной стране с развитыми социальными структурами, поднялся от ефрейтора до фюрера. И вполне — при рациональном развитии событий — мог бы стать не преступником, а немцем № 1.
Самоучка же Сталин принял Россию лапотной, а оставил атомной. И уже этим зарезервировал себе достойное место среди таких наиболее выдающихся людей России как Ленин и Петр.
УДИВИТЕЛЬНО, но даже объемные исследования, посвященные Сталину и Гитлеру, этим крупнейшим фигурам мирового исторического процесса, пронизаны непониманием. Ну, извращение смысла личности Сталина вошло в моду еще с нелегкой руки Льва Троцкого. Вначале оно имело хождение на Западе, сейчас — и у нас.
А ведь и Гитлеру тут повезло не намного больше. Скажем, немец Иоахим Фест написал тысячестраничную биографию Гитлера, и в ней есть много интересного. Однако самое верное и глубокое там — это пара фраз из вступительного «Предваряющего размышления». Вот они: «Если бы в конце 1938 года Гитлер оказался жертвой покушения, то лишь немногие усомнились бы в том, что его следует назвать одним из величайших государственных деятелей среди немцев, может быть, даже завершителем их истории. Его агрессивные речи и его планы мирового господства канули бы, вероятно, в забытье как творение фантазии его ранних лет и лишь от случая к случаю вспоминались бы, к негодованию нации, ее критиками».
Увы, уже следующая фраза Феста подводит. Почему? Наверное, потому, что он, как и многие другие, не избежал слепоты вялотекущего антикоммунизма. Потому он и попадает пальцем в небо, заявляя: «Шесть с половиной лет отделяли Гитлера от этой славы».
Что ж, подсчитаем… Шесть с половиной лет, начиная с конца 1938 года — это как раз весна 1945-го, в которую дым погребального костра реальных Гитлера и Евы Браун смешивался с дымом горящего рейхстага и гарью от выстрелов тяжелых советских танков «Иосиф Сталин-2», громящих этот рейхстаг… Как видим, в арифметике Фест слабоват: шесть с половиной лет отделяли Гитлера не от славы, а от смерти и бесславия.
Но мог ли быть для него иной путь — к славе и заслуженному национальному обожествлению? Да!
Вот только Фест не смог даже мысленно представить себе этот вполне возможный путь. Его воображения хватило лишь на то, чтобы заявить: «Разумеется, способствовать ему (то есть Гитлеру. — С.К.) в этом (то есть в обретении безупречного величия. — С.К.) мог бы только насильственный конец»…
Итак, по Фесту выходит, что Гитлеру не повезло вовремя стать жертвой успешного покушения. То есть, надо было ему, например, чуть задержаться в ноябре 1939 года в мюнхенской пивной «Бюргербройкеллер» на очередной годовщине пивного путча. Еще бы полчаса, и от Гитлера могла остаться лишь окровавленная коричневая рубашка, а покушение столяра Эльснера из почти удавшегося оказалось бы удачным вполне.
И фюрер — в соответствии с концепцией Феста — так и остался бы в глазах нации героем повыше Бисмарка.
Ну нет, уважаемый читатель! Не так все это просто! Да, Эльснер мог быть и удачливее, мог подготовить свой взрыв на год раньше. Но при гибели Гитлера весь тогдашний рейх просто впал бы в шок, на смену которому пришли бы хаос и гражданская смута.
Не могло быть иного результата и у тех коллективных «генеральских» заговоров, которые готовились в 1938 году. Нет, при «насильственном конце» все положительные усилия Гитлера (а они были, о чем позднее будет сказано) пошли бы прахом. А сам он бессмертных лавров себе не обрел бы.
Единственно верный путь, делавший Гитлера подлинно величайшим в истории немцем, Фест не мог представить себе по той причине, что отсутствие подлинного историзма — оборотная сторона антикоммунизма.
Но что же это за путь? Я отвечу сразу: путь честного сотрудничества с Советским Союзом в интересах двух народов — немецкого и советского.
