Солженицын говорит о 66 миллионах погибших от режима. Как же, зная какой дорогой ценой народ заплатил за господство идеологии, он предлагает «отдать» её другим! Почему же теперь «не мы», а ещё миллионы ни в чём неповинных людей должны испытать на себе идеологию? Не поможет прекратить эпидемию чумы странный совет о перенесении её бацилл в соседние страны с целью, чтобы смерть стала там косить новые жертвы.
Коль скоро «…тёмный вихрь Передовой Идеологии… сам утягивается дальше на „Восток — так пусть утягивается, не мешайте!“» Правда Солженицын спохватывается: «Не значит, что я хочу духовной гибели Китаю». (17) Непонятное противоречие!
Я не усматриваю в предложении Солженицына сознательного злого умысла и склонен думать, что он был слишком поглощён своим планом и отдался лёгкости мысли, не связав концы с концами. А это необходимо делать, когда говоришь на весь мир!
А как Солженицын представляет передачу идеологии китайцам? Отправить туда все труды основоположников, продолжателей, популяризаторов? Но за год возить, не перевозить! поездов не хватит. Да китайцы и не нуждаются: своих таких книг полно.
л). Оружие не прячут в нафталин!
«…снова (после войны — ДП) вытащили передовое учение из нафталина»… (16)
В середине войны, в 1943 году, в армии ввели погоны и многие русские эмигранты (им позволительнее было ошибиться), равно как редкие подсоветские люди поверили в коренные изменения в стране.
В лагерях тех, кто ждал перемен и связанного с ними освобождения, окрестили грубым словом из четырех букв, которое расшифровывали следующим образом: Жаждущий Освобождения По Амнистии. На воле этот «слой» восполняли те, кто повторял слухи, специально пущенные чекистами.
Чисто наружные изменения в армейском обличье отнюдь не означали устранения идеологии из жизни страны. В лагерях никто не заметил перемен, в колхозах пахали на женщинах; СМЕРШ, особотделы, ревтрибуналы, политотделы действовали как часы. Может быть в части Солженицына, так как он в то время был в армии, было полегче?
Идеология в войну угрожала партизанам уничтожением их семьи за переход к врагу; вооружённые идеологией агенты режима шпионили на занятой немцами территории за обыкновенными людьми, а с приходом войск Сталина начинались расстрелы и отправляли на каторгу. Кто же и когда запрятал идеологию в нафталин?
м). Удобная ловушка.
«Неужели это и есть тот манящий социализм-коммунизм»… (35/?
Маркс, Энгельс, Ленин определяли коммунизм как вереницу революций. Им виднее против кого. Поэтому агитаторы в странах свободного мира рассказывают любые сказки про комму-низм, а когда народам одному за другим надевают хомут, и они томятся в рабстве, спросить не с кого. Ведь основоположники идеологии ничего положительного людям не обещали: любой бордель по приказу «вождей» может быть назван коммунизмом. Но вульгаризация марксизма, его манящие перспективы — удобная ловушка. Только не следует чересчур усердствовать и уточнять признаки коммунизма: предложение Хрущёва ввести через 20 лет бесплатные обеды на производстве и даровой проезд на работу подверглось язвительным насмешкам населения.
В романе «В круге первом» Солженицын рассказывает о своей необычайной прозорливости: в 12 лет он понял ложь московского процесса Промпартии, в 16 — что Сталин убил Кирова.
Я был всегда против режима, вращался среди мыслящих людей, но только в этапной камере Бутырской тюрьмы в 1941 году узнал правду об этом убийстве от старых членов партии, варившихся в сталинской кухне. Солженицыну не следует забывать, что после ясновидения в юношестве, он попал в сети марксизма и безбожия в более зрелые годы. И лучше чаще вспоминать о своём падении, чем об отроческой гениальности.
Я полагаю, что Солженицын доставил бы заключённым несколько весёлых вечеров, если бы прочёл «Письмо вождям» на шарашке. Но теперь времена изменились. Солженицын приобрёл всемирную аудиторию, к нему прислушиваются в различных кругах, некоторые даже считают пророком. Положение обязывает!
н). «Отдайте им эту идеологию!» (16)
Бесполезную вещь бросают сами. Раз «вожди» вцепились в идеологию зубами и когтями, из их пасти она не вывалится, и они её добровольно не выпустят. Просьбами не сладишь!
Следует называть вещи своими именами: для устранения класса партийных бюрократов и освобождения от его идеологии требуется революция. И надо найти и предложить её лучший вариант.
«Отдать идеологию» и сохранить режим невозможно. Солженицын советует классу самому покончить с эксплуатацией народа, то есть отказаться от привилегий и остаться не у дел. Стремясь внушить «вождям» возможность их существования без идеологии, Солженицын обеляет режим. Во всем виновата идеология — забросят её «вожди» и станут хорошими.
Возможно, умы некоторых представителей класса партийных бюрократов хотят заменить марксистскую идеологию на идеологию нацизма. Но это связано с коренной ломкой — распустить колхозы и совхозы, прекратить держать сельский люд в крепостной зависимости, резко повысить заработки рабочих, техников, служащих, разрешить торговлю и т. п. При этом легко остаться у разбитого корыта, ибо натерпевшийся народ не согласится снова на диктатуру с миллионами трутней.
«Шаг поначалу кажется трудным, а на самом деле вы очень скоро испытаете большое облегчение, отбросив эту никчёмную ношу…» (39) (Подчёркнуто мною — ДП).
Какая забота о «вождях» Советского Союза!
С помощью этой «никчёмной ноши» Ленин взял власть, с идеологией «вожди» уйдут с подмостков истории. Но наше оружие — СМЕХ. От него режиму не спрятаться, и для идеологии он страшнее атомных бомб.
26. Реалист кажущийся и настоящий
«…вы — крайние реалисты… Вы — исключительные реалисты…» (42). Солженицын предлагает «диалог на основании реализма» (43), сам остаётся «в рамках жестокого реализма» (4б), требует, чтобы другие предложили «выход»… «вполне реальный, с ясными путями» (5).
В XX веке широкое хождение получили слова «реалист» и «реальный политик». Большинство людей относится одобрительно к «реалистам» и считает неизбежным их принцип: с волками жить — по-волчьи выть.
Но таким реализмом хвалиться не приходится. «Реальные политики» вошли в компромисс с совестью, стали договариваться с заведомыми подлецами и довели мир до теперешнего состояния. Подобные «реалисты» — наследие вчерашнего дня. Их неизбежно заменят люди благородного образа мыслей, отличающиеся прямотой поведения. Будущее за настоящими рыцарями духа!
К аморальным людям и их организациям следует относиться с подлинным реализмом, подвергать их бойкоту, отказываться вести с ними переговоры, предъявлять им ультиматум вместо того, чтобы идти на уступки. С «вождями» можно подписывать договоры только тогда, когда обеспечен надёжный контроль за их исполнением.
Реализм должен быть творческим, как у инженера-конструктора, который начинает с листа чистой бумаги и кончает созданием машины. Самая низшая форма реализма: признавать лишь то, что можно пощупать руками. Факт существования режима налицо, но следует разглядеть силы внутри страны, которые могут устранить режим. «Реалист» Солженицын отбрасывает эту возможность, ибо отрицает революционную борьбу с «вождями».
Солженицын считает своё письмо реальным, потому что олицетворяет класс партийных бюрократов со всей страной. Но такая реальность называется капитуляцией или соглашательством через голову народа и вопреки его коренным интересам.
27. «Вся власть советам!»
«Вы…не допустите, чтобы власть ушла из ваших рук. Оттого вы не допустите доброй волей двух- или многопартийную парламентскую систему… реальных выборов, при которых вас могли бы не выбрать». (42) Поскольку класс партийных бюрократов не допустит двух-много-партийной системы и реальных выборов, то Солженицын просит его восстановить «хотя бы реальную власть советов». (46)
С 1918 года существует в виде советов лживый демократический фасад государства Ленина. Советы превратились в кнут для угнетения населения. О какой реальной власти советов в руках коммунистов мечтает Солженицын? Быть может он надеется, что класс государственных капиталистов прислушается к мнению трудящихся и допустит выразителей их интересов в советы? Но если вопреки очевидности это произойдёт, то карьеристы бросятся защищать насиженные места, спровоцируют скандал, смельчаков посадят в тюрьмы или расстреляют, и прежний порядок немедленно восстановится. Если бы красноречие Солженицына убедило «вождей» (Прошу читателя извинить меня за несуразное допущение) попробовать не душить в зародыше пожелания, а затем и требования трудящихся, то практика столкновения в советах противоположных сил привела бы к образованию стихийного движения угнетённых. Такая перспектива для «вождей» страшнее появления организованной партии, которую легко выловить, оклеветать, прихлопнуть. Народное движение — кошмар режима. Если даже 100 000 из 230 миллионов угнетённых смогут организованно выступить против 20 миллионов угнетателей, то почва закачается под их ногами. «Вожди» реально это представляют, и, в этом случае, Солженицын не ошибся, назвав их реалистами.
