Далее адвокат предложил сравнить количество свидетелей, которые видели Паркмена до 13 часов 23 ноября и тех, кто видел после 13 часов. Никакого особенного разрыва нет, пропавшего мужчину видят практически на протяжении всего дня вплоть до 17 часов! Однако сторона обвинения умышленно обрывает описание событий того дня в районе 13–14 часов и делает вид, будто после этого времени Паркмена никто не видел и именно тогда-то он и исчез.
Значительную часть речи адвоката заняло повторение показаний важнейших свидетелей защиты.
Далее Меррик справедливо указал на то, что по найденным в Медицинском колледже останкам, даже если они и впрямь принадлежат Паркмену, невозможно судить о причине смерти. При этом он сослался на медицинских экспертов — свидетелей как защиты, так и обвинения — признавших, что судить о прижизненности повреждений по имеющимся останкам нельзя. Меррик даже задался вопросом, нет ли в искалеченных останках («in these mangled remains») доктора Паркмена следов самоубийства или смерти от естественных причин.
Этот тезис, кстати, совершенно верный, адвокату обязательно нужно было развить и указать членам жюри присяжных на то, что сам факт убийства доказан не был. Меррик должен был разъяснить, что ни расчленение, ни сожжение тела не доказывают факт убийства и не могут служить обоснованием наличия у подсудимого злого умысла! Что, если смерть Паркмена последовала по причине инфаркта во время разговора с профессором Уэбстером, и последующие попытки сокрытия трупа объяснялись паникой? В распоряжении прокуратуры не имелось ни единой улики, опровергавшей такое предположение. И адвокат просто обязан был указать присяжным на совершеннейшую недостаточность обвинительного материала.
К сожалению, ничего из отмеченного выше в речи адвоката не прозвучало. Он лишь бегло упомянул возможную смерть Джорджа Паркмена в силу естественных причин или самоубийства, после чего моментально с этой темы «съехал» и более не возвращался. То есть, акцент делался адвокатом вовсе не на том, на чём следовало! Хотя, разумеется, это взгляд автора из XXI века, и кто-то из читателей может возразить на это, что адвокат Меррик в середине века XIX лучше понимал, какие и на чём акценты расставлять.
После упоминания возможной смерти от естественных причин или самоубийства защитник неожиданно принялся рассуждать о возможности встречи Джорджа Паркмена с полуночным грабителем… Этот странный логический вираж объяснить сложно, совершенно непонятно, почему грабитель оказался «полуночным», если речь шла о событиях, относящихся к середине дня [последний из свидетелей видел Паркмена в районе 17 часов]. А если речь шла о нападении в вечерние часы, то осталось непонятным, как труп оказался внутри здания колледжа. Если имело место его умышленное перемещение с целью сокрытия, то из речи Меррика невозможно понять, кто, как и когда осуществил эту нетривиальную операцию.
То есть в этом месте произошло некое «смазывание» речи защитника, крайне нелепое и до некоторой степени озадачивающее. Трудно отделаться от ощущения, что он попросту потерял пару листов заготовленного текста и перескочил из одного фрагмента в другой, мало связанный с предыдущим.
Далее адвокат перешёл к анализу финансового положения подсудимого в последней декаде ноября 1849 года. Он указал на то, что Уэбстер депонировал тогда в «Charles river bank» сумму в 150$, кроме того, из документально подтвержденных расходов в ноябре видно, что он должен был сохранить порядка 40$ — это указывает на его подготовку к выплате задолженности. Продолжая свои рассуждения, Меррик указал на тот факт, что из выплаченных Джорджу Паркмену 483$ почти половина [если точно, то 200$] являлись чеком на депозит в «New England Bank». А стало быть, в том, что Уэбстер выплатил кредитору указанную сумму, нет ничего невозможного.
Заключительную часть своего весьма продолжительного [около 2-х часов!] выступления адвокат посвятил всевозможным финансовым выкладкам о доходе профессора Уэбстера, получаемом от продажи билетов на собственные лекции. В этой говорильне присутствовало много арифметики, отсылок к показаниям банковского клерка Петти и справкам из банков, но всё это красноречие явно «пролетало мимо кассы». Уж простите автору низкий слог! Адвокат Меррик со странной настойчивостью принялся обосновывать возможность профессора Уэбстера единовременно выплатить Джорджу Паркмену сумму в 483$, но данный вопрос не создавал защите проблему. Сторона обвинения этот вопрос никак не педалировала и не утверждала, будто Уэбстер не мог наскрести указанную сумму.
Главная проблема защиты крылась вовсе не в выплате или невыплате 483$, а в обвинении в преднамеренном убийстве, но адвокат Меррик этого словно бы не понимал. Хотя понимать это он должен был!
Говоря об особенностях построения речи адвоката, нельзя не отметить ещё одну необъяснимую, на первый взгляд, странность. Речь идёт о весьма серьёзной недоработке обвинения, которую защита могла и должна была использовать в своих интересах. Обвиняя профессора Уэбстера в убийстве Джорджа Паркмена, сокрытии на протяжении нескольких дней его тела, расчленении, сожжении части тела и сбрасывании других частей в ассенизационную камеру, а также в последующем сокрытии следов преступления, прокуратура обошла полнейшим молчанием принципиально важный вопрос. А именно: где преступник скрывал труп со времени убийства до момента расчленения?
Вопрос этот не праздный, от ответа на него зависит ответ на другой вопрос: действовал ли профессор Уэбстер в одиночку или у него был помощник? И не являлся ли этим помощником Эфраим Литтлфилд, поспешивший предать подельника при первой же возможности? По самым грубым прикидкам, от момента исчезновения Паркмена до того времени, когда в тигельной печи был разведён сильный огонь, прошло порядка 120 часов. Убитый, если следовать версии следствия, не мог быть расчленён сразу же после убийства, поскольку профессор Уэбстер покинул здание колледжа в пятницу ранее 15 часов, т. е. спустя примерно час с момента встречи с кредитором. Где могло находиться тело Паркмена до того, как оно было расчленено? Следует помнить, что колледж дважды осматривался полицейскими от чердака до подвала, осматривались, в том числе, и помещения профессора Уэбстера. В них не было ни сундуков, ни больших шкафов, ни бочек — ничего, что могло бы вместить тело взрослого мужчины. На виду труп оставить было нельзя, так куда же профессор мог его поместить: в потолочные перекрытия? под пол? спрятал где-то вне стен колледжа? спустил в ассенизационную камеру и потом поднял обратно наверх? и всё это он проделывал в одиночку? Отдельный вопрос связан с судьбой одежды и обуви убитого, следует понимать, что пальто на вате [с бобровым воротником], верхнее платье, нижнее бельё, шляпа-труба и тёплые ботинки — это целый узел! Что происходило со всеми этими вещами на протяжении первых дней после убийства? Они были сожжены? Но когда, ведь в пятницу тигельная печь не разжигалась даже
