Дмитрий Калюжный - Другая история Московского царства. От основания Москвы до раскола [= Забытая история Московии. От основания Москвы до Раскола]

Государство имеет целью своё выживание, и государи (кстати, как и Генеральные секретари КПСС) тоже хотят выживать, как политические фигуры. В той мере, в какой надо было подчиниться воле дворянской (партийной, демократической) элиты государи (секретари, президенты) шли на это. И часто вели политику, вредящую большинству. В той мере, в какой можно было этого подчинения избежать, — всё-таки поступали во благо большинства. Вот это и называется синхронизацией интересов. Наше государство эволюционировало вместе со всем обществом, и даже более того, со всем человечеством.

Поэтому не будем любоваться ярлыками, развешанными вокруг личности Петра, а посмотрим на результаты, которые рывок, сделанный в его правление, получило государство. Они, безусловно, положительны; достижений эпохи Петра хватило более, чем на сто лет.

Б. И. Гаврилов пишет в «Истории России»:

«На рубеже XVII–XVIII вв. феодальная Россия всё более отставала от Европы, где развивался капитализм. Причинами отставания были и 240-летнее иго, разорение в „Смутное время“, огромные неосвоенные пространства, определявшие экстенсивный путь развития, и отсутствие удобных морских портов».

Вот к каким удивительным, и даже нелепым выводам приходят историки, не учитывающие скачкообразного характера нашей истории. Оказывается, к XVIII веку Россия отстала от Европы из-за того, что в XIV веке подчинилась монгольским скотоводам. А ведь всего за сто двадцать — сто пятьдесят лет до Петра, при Иоанне Грозном, били крымских татар, побеждали «продвинутых» шведов и поляков, да и вообще всех, кто претендовал на наши земли. После того рывка и впрямь стали отставать, но не из-за «ига», а потому что ход истории у нас такой; стали жить, «как все», и пришли к стагнации. Дальше эволюционные законы вели к новому рывку, чтобы Россия сумела встать вровень с соседями и отразить их притязания на свои земли. Он должен был произойти, а если возглавить процессы не смог бы царь, это сделал бы какой-нибудь фаворит, да хоть бы тот же В. В. Голицын, кабы его не отодвинули от дел.

Ведь князь Голицын ещё до воцарения Петра начал перемены, предвещавшие новый мобилизационный этап и рывок. Несколько лет безрезультатно шла война с Турцией. Требовалась техническая и промышленная модернизация, развитие торговли и образования, ведь это же не могло не быть очевидным для грамотного руководителя. Внутри страны происходили постоянные волнения, по сути, одновременно шёл процесс «подбора» личности, которая могла бы возглавить рывок, и процесс противодействия переменам со стороны части элиты. Князь Голицын вводил в царском окружении европейские порядки, приглашал иностранных специалистов, занимался судостроением, достигал серьёзных дипломатических успехов, а Пётр командовал «потешными» полками и строил корабли в Преображенском, отрабатывая элементы своей будущей военной реформы.

Но князь В. В. Голицын был временщиком, а Пётр — царём. В 1689 году он сместил князя и сослал его в Архангельский край. Затем, после попытки Софьи узурпировать власть он велел и сестре своей удалиться в Новодевичий монастырь, и стал править вместе с Иваном. Болезненный Иван, правда, государственными делами не занимался, и умер в 1696 году.

Пришла эпоха единовластия Петра.

Об этом — в следующей книге.

Есть такое хитрое греческое словцо, — парадигма. Энциклопедии определяют его значение так:

«Исходная концептуальная схема, модель постановки проблем и их решения, господствующая в течение определённого исторического периода в научном сообществе. Смена парадигмы представляет собой научную революцию».

Были такие революции и в науке, именуемой историей.

До XVI века истории различных регионов, и всеобщая история тоже, строились целиком на божественной идее. Затем появились версии, основанные на идее гуманизма. В XVI–XVII столетиях в результате идейного компромисса между «клерикальными» историками и историками-«гуманистами» сложилась современная версия истории; компромисс был достигнут революционным путём, и он дал ту парадигму, ту схему, основываясь на которой и работают ныне историки.

Когда Н. А. Морозов (в первой четверти ХХ века) применил к исследованию прошлого естественнонаучные методы, он сразу выявил научную несостоятельность парадигмы, изначально основанной на идеях, то есть умозрительных построениях людей. Его исследования не могли остаться незамеченными: он был почётным академиком, то есть, в соответствии с Уставом АН СССР, по рангу стоял выше даже руководителей отделений Академии.

Затем другие авторы, в числе которых стоит отметить академика РАН А. Т. Фоменко, основателя науки хронотроники С. И. Валянского, искусствоведа А. М. Жабинского, профессора И. В. Давиденко (написавшего прекрасную книгу «Ложные маяки истории») показали «тёмные» места и нестыковки в традиционной версии, применив новые методы проверки традиционной версии. Другой вопрос, в какой степени прав каждый из этих авторов, но всё же, казалось бы: сегодня каждый историк знает о возможности появления иной исторической парадигмы. Почему же не спешит всё учёное сообщество к рассмотрению этой возможности?

А дело в том, что в науке о прошлом всё давным-давно утряслось, она приобрела стабильность, превратилась в общественную структуру со всеми свойственными таким структурам качествами. У неё нет задачи выяснять какую-то там «историческую истину», её единственная задача — собственное выживание. Чтобы произошла научная революция, устойчивость такой структуры должна быть поколеблена, а это происходит лишь в результате антагонистического контакта с другими структурами, иначе мнение отдельных, пусть даже наивлиятельнейших учёных абсолютно ничего не решает.

Все революции, научные или социальные, происходят по сходному сценарию, разница лишь в масштабах да в том, какие методы при их проведении превалируют: силовые или параметрические. Если силовые, всё происходит быстро, но с огромными затратами энергии; если параметрические — обходится почти без затрат, но и сроки ого-го.

В жизни, бывает, складываются ситуации, когда структура выглядит устойчивой, а на деле-то устойчива более сложная система, подсистемой которой она является, и если ограничить их связи, то она разрушится. Можно предположить, что историческая наука находится именно в таком положении: если государство перестанет её подпитывать, и направит ресурс на поиск альтернативы, то большинство историков мгновенно «перекрасится». Это быстрый «силовой» вариант, в котором основные затраты уйдут на переобучение кадров, но шуму будет больше, чем при борьбе Вавилова с Лысенко, и самой науке такая «революция» пользы не принесёт. Кстати, и прецедент есть: когда-то отказались от «царской истории», потом от «советской», и каждый раз — по наущению властей. Мы такой путь отвергаем, поскольку при нём меняется не парадигма, а «установка». Менять одну тоталитарную историю на другую, — смысла нет.

Вспомним реформу Никона. До его прихода на патриаршество (а позвал его на должность сам царь) в стране была устойчивая церковная структура, но её качества не удовлетворяли более высокую по иерархии структуру власти, на которую, в свою очередь, замыкались интересы финансов, экономики и армии. Несколькими актами, требованием заменить слова в книгах, звуки и жесты в богослужениях, — требованием, подкреплённым силой, стабильность удалось нарушить. Затем самых упёртых сторонников прежнего порядка вещей казнили, Никона сослали, а церковная структура уже сама скатилась к новому стабильному состоянию, которое теперь устраивало и власть, и экономику. Но вера людей в Бога пошатнулась.

Параметрический переход значительно мягче. Скажем, практическая химия развивалась одновременно с алхимией. Алхимия слыла магией и волшебством, но она отрабатывала методы оперирования с веществами и способы определения их свойств. А практическая химия была ремеслом для получения веществ. В XVII веке произошла научная революция, причём исчезнувшая алхимия дала химии почти типовой регламент работ, включавший типовые операции над оборудованием, инструментом, сырьём, веществом; алхимия дала химику-практику теоретическую базу для работы. Что определило эту революцию? Потребности производства, ведь мы же видим, что после неё технохимическое ремесло перешло к химическим технологиям.

К сожалению, попытка возглавить подобный процесс бесполезна для того, кто на это решится. Даже научная революция «сжирает своих детей». Ведь революция, это всего лишь переход динамической системы через точку нестабильности; тот, кто раскачивает лодку, перевернётся вместе с ней. В ситуации, когда назревает новая парадигма, оптимальное поведение — производить и распространять информацию, оставаясь в стороне от организационной работы. Именно так ведут себя перечисленные выше авторы: занимаются исторической наукой, но не берутся её лично реформировать; они знают, что эта дорога посыпана пеплом Джордано Бруно.