Может быть, это — прощальный фейерверк любимым героям? «Игра на высшем интеллектуальном уровне», которого они достойны?
<…>
Газеты продолжают публиковать ответы писателей на анкеты. 22 марта «Пионерская правда» публикует ответы АНа.
АНС. ОБ УМНЫХ И ВЕСЕЛЫХ ЛЮДЯХ…
Какую книжку нужно прочитать всем?
Среди моих любимых книг я не могу назвать одну. С детства я любил и сейчас люблю и с наслаждением перечитываю такие произведения, как «Приключения Тома Сойера» и «Приключения Гекльберри Финна» М. Твена, «Войну миров» и «Человека-невидимку» Г. Уэллса, «Аэлиту» и «Детство Никиты» А. Толстого, «Два капитана» В. Каверина, «Кондуит и Швамбрания» Л. Кассиля, «Школа» и «Голубая чашка» А. Гайдара.
В какую книжку вам хотелось бы переселиться?
Мне уже за сорок. И если бы мне предложили пожить и поработать вместе с героями книг, я бы выбрал героев романа И. Ефремова «Туманность Андромеды» и Д. Гранина «Иду на грозу». Это книжки об умных и веселых людях, выполняющих свою работу в трудных, даже трагических обстоятельствах. Мне и самому хотелось бы написать такую книжку.
Что вас привлекает больше — книга или телевизор?
Сейчас очень многих ребят увлекает телевизор. И часто они откладывают интересную книгу, чтобы смотреть очередную передачу. Меня телевизор совсем не увлекает. Книги — другое дело, без книг я просто не прожил бы и недели.
Как будут выглядеть книга и телевизор будущего?
Как будет выглядеть книга будущего? Очень надеюсь, что в ближайшем будущем книга останется такой же, как сейчас: может быть, более прочной, разумеется, на очень хорошей бумаге. Что же до отдаленного будущего, то сказать трудно. Возможно, это будут портативные устройства для чтения микрофильмов. Несомненно, целые библиотеки будут записываться на тончайшем мотке проволоки, а для чтения будут созданы специальные аппараты.
С телевизорами сложнее. Эта техника еще не устоялась, и меняться она будет, надо думать, очень сильно. Скорее всего, наши потомки будут пользоваться проекторами, вроде того, которые так впечатляюще описан в повести А. Полещука «Звездный человек».
ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 22 МАРТА 1966, М. — Л.
Дорогой Боб.
1. Рад, что ты кончаешь возню со сценарием. У меня моя тоже идет к концу. Осталось на сегодняшний день около сорока страниц, на восемь дней работы.
2. Мне тоже «Межкнига» прислала запрос насчет фото и био. Только ничего я им не послал, а написал, что книга эта уже вышла и экзы уже на пути в Москву.
3. Рекламная статья в «Смене» — это неплохо. У нас здесь дела серьезнее. Риму и Мишке вернули их новую повесть из журнала «Мол. Гв.». Уже приняли, все рецензии отличные — в т. ч. Ю. Казакова, — но после постановления вернули без объяснений. Я написал в Секретариат СП СССР письмо с просьбой воздействовать на идиотов. Ничего, может быть, и не выйдет, но отмолчаться было невозможно.
4. Адрес Нуделя: г. Муром Владимирской обл. <…> Нудельману Рафаилу Ильичу.
5. Я собираюсь приехать числа пятого. Чего это Дмитревский фантазирует? Может быть, он перепутал, я ему говорил, что мы маму хотим в Комарово на вторую половину апреля.
6. Я с тобой согласен, что путь в настоящую литературу лежит только через реалистического героя через преодоление романтизма. Однако реалистический герой в утопической фантастике практически, видимо, невозможен. И размышлениями о секущихся в паху волосах здесь не отделаешься. Я думаю, рыцарь-крестоносец, замыкающий промежность своей жены на время похода железными приспособлениями и гуляющий с мавританками, нашел бы нас с тобой очень романтическими героями под стать рыцарскому роману того времени. Так что в конкретном будущем изображать реалистического героя вряд ли возможно. Придется переходить полностью на обобщенную систему настоящее-будущее, а ля Лем, а это жаль. Лучше всего было бы брать современность. Нельзя ли попробовать ГЛ на современных людях? Ужо приеду, попробуем разработать. Либо соседствующее пространство, либо Остров. («Приезжают они, значит, на остров…»)
7. По поводу ЗПвГ. Действительно, примерно такое мнение у всех. Свихнулись, но — настоящая. Только Беле, как мы и ожидали, не понравилось. Сергей Жемайтис сказал мне: «Сволочи вы… Это же настоящая литература». Сейчас дам Римке Парнову. Я вообще теперь буду это всем давать, стесняться и бояться нечего. Пущай читают.
8. Новости скверные. Говорят, отменили насовсем постановку «Теркина в аду». Что-то поговаривают насчет того, что снимут Твардовского.[241] И многое еще говорят.
Пока всё. Тебе еще ответить на это письмо.
Целую, твой Арк.
Поцелуй Адку. Ленка тебя целует.
ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 26 МАРТА 1966, Л. — М.
Дорогой Арк!
1. Сценарий я отдал два-три дня назад. Отдавая, намекнул, что переделки только ухудшают положение. Рохлин обещал позвонить через несколько дней, но пока вот не позвонил.
2. Звонил сегодня Нине Чечулиной. Она передает тебе привет. Сборник на сверке в типографии, в цензуре еще не был.
3. Странно, но я из письма «Межкниги» понял, что речь идет скорее о советском сборнике ДЛЯ Японии. Иначе трудно объяснить запоздалую реакцию этих деятелей. Впрочем, там, вероятно, тоже сидят бездельники и идиоты.
4. При чем здесь обобщенная система настоящее-будущее? Нас вообще время не должно касаться. Писать надо по принципу: «Черт знает, где, и черт знает, когда». Еще точнее — по принципу: «везде и всегда». Именно так, как мы писали ЗПвГ. Именно так, как мы намерены писать ВНМ. В некие времена, в некоем царстве, некие люди… И писать о том, что по сути вечно. Надо решительно размежеваться с привычкой представлять все в повести соотносительно с реальной хронологией и космографией. Это то, на чем погорел Нудель-критик. Он создал свою систему хронологии Стругацких и попытался впихнуть в эту систему ХВВ, и у него, естественно, ничего не получилось, потому что ХВВ имеет ценность лишь постольку, поскольку относится к ЛЮБОЙ стране в ЛЮБОЙ временной точке будущего. Страны-символы, эпохи-символы, люди-символы — вот что надо на мой взгляд. Причем при всей этой символичности — полнейший реализм вплоть до секущихся волос. По сути — это всё старые наши представления о создании миров в литературе, только надо создавать их максимально реалистическими и минимально романистическими. В этом смысле совершенно неважно, где будут происходить ГЛ — на острове или в соседствующем пространстве. Идеально было бы — взять просто некую страну и героем сделать ее жителя-аборигена, но если уж хочется все еще следовать за Уэллсом, т. е. связывать всё это с ЗЕМЛЯНИНОМ, то не надо ломать голову над тем, как и куда он, собственно, попал. Попал и все. Мы сейчас в кризисе. Мы рвем последнюю пуповину (впрочем, может быть не последнюю, а одну из последних), связывающую нас с классической фантастикой. С классической в отличном смысле слова (Уэллс! Толстой! Чапек!), но тем не менее — с классической, традиционной, вылизанной уже до последнего конца, исчерпавшей себя и в наших работах, и в работах Лема. Я попробую уточнить свои мыслишки, хотя в голове у меня каша — я только чувствую некие возможности, некий новый прием, который позволит писать свободно, не думая о второстепенном, не отвлекаясь на ФАЛЬШИВЫЕ реалии. Это то, что меня мучило последнее время ужасно. Вот слушай. Классический метод состоит в том, чтобы задумать идею, создать мир, иллюстрирующий эту идею, и сунуть в этот мир человека нашего времени — наши глаза, нашу психику, наши знания. Это то, о чем с таким восторгом мы всегда говорили: обыкновенный человек в необыкновенных обстоятельствах. Пусть профессионалы-критики объясняют, почему этот метод оказался таким плодотворным и привлекательным для писателей и читателей. Но дело в том, что этот прием неизбежно тянет за собой романтизм, исключительность происходящего, отстраненность от мяса, кала и эрекции, которые и создают реализм. В фантастическом мире, который ПОДАЕТСЯ КАК ФАНТАСТИЧЕСКИЙ, все калы и эрекции выглядят искусственно, им нет там места, они не ложатся. Не может вести себя реально человек, которого занесло в нереальный мир. Он должен поражаться, а не совокупляться; стрелять, а не ковырять в носу; напряженно разгадывать загадки, а не чесать яйца в рассуждении, куда бы это угрохать уйму времени.
Сам метод столкновения реального человека с нереальным миром уже НЕСЕТ В СЕБЕ С НЕОБХОДИМОСТЬЮ определенный романтизм, ареализм, необыкновенность поведения. И я теперь отлично понимаю, почему Уэллс перешел-таки от «О-ва д-ра Моро» к скучнейшему «Тоно-Бэнге» (а потом и «Бэлпингтону Блэпскому») — он хотел реализма и сначала попытался вносить крупномасштабную необычайность в мир, а потом, потерпев неудачу (а он должен был потерпеть неудачу: обычный человек в необычном мире — это еще было здорово, но уж необычайное обстоятельство в обычном мире — это состояние неустойчивого равновесия, и либо побеждает необычайность, как в «Войне миров», либо мир задавливает необычное, так что от него и следа не остается, как в «Тоно-Бэнге» или «Морской деве»), так вот — потерпев неудачу, вообще плюнул на элемент необычайного и перешел к «Бэлпингтону». Так что одно из двух: или мы будем пытаться совершенствовать старый метод (автор-герой в необычном мире) и тогда мы обречены на романтизм до конца дней своих (вспомни, как трудно и неловко было писать Румату и Жилина в те моменты, когда они отходили от своих прямых сюжетных обязанностей, как всё это получалось неестественно, как мучались мы, пытаясь создать для них бэк-граунд, и не могли, и это естественно: не может быть бэк-граунда у человека, который не может не поражаться все время, не драться все время, не разгадывать загадки все время). Либо мы хотим реализма и тогда должны следовать (если хотим остаться на позициях фантастики) методу ЗПвГ (или, если угодно — ДР, хотя в этом случае мы опять же обречены на романтизм: нельзя иначе писать о человеческом будущем, как В романтическом ключе). В ЗПвГ мы сделали неожиданно для себя (для меня во всяком случае) большой шаг: мы рискнули отрешиться от времени и пространства и сразу получили огромный выигрыш — целый фантастический мир (несомненно фантастический), к которому герой принадлежит ОРГАНИЧЕСКИ, а следовательно не обязан непрерывно поражаться, шарахаться и натужно двигать сюжет. Не герой там двигает сюжет, разворачивая перед своими и читательскими глазами необычайный мир, а мир двигает героя, как своего реального члена, и сам разворачивается перед читателем в этом движении. При этом правда, мы не сумели, конечно, полностью избавиться от старой отрыжки: Кандид у нас чужак, хотя и здорово вошедший в новый быт, ставший его частью, и Переца мы не рискнули сделать рядовым работником Управления, а приперли его откуда-то со стороны. Но подумай-ка: стала бы вещь хуже или тупее, если бы Кандида вовсе не было, а был бы вместо него Обида-Мученик; и если бы Перец был просто плохим, недисциплинированным работником Управления?
