Давно это было. Так давно, что и не верится.
…Теперь мы сели в кружок на краю поля № 11, что возле фермы № 1. Комбайнеры и я с ними. У них перекур, за штурвалами их сменили помощники. Можно отдохнуть, обменяться мыслями, спланировать работу на завтра. Погода стоит хорошая, все идет по плану, нормально.
Я еще не признался, что когда‑то жил в Придорожной. Потому что еще не уверен, тот ли это Славик Бондарь, который крутился тогда возле нас? Тот ли это Саша Рогачев, который жил напротив стариков Семеновских? Прошло ведь сорок лет! А расспрашивать не решаюсь, мне кажется, что сейчас неуместно пускаться в «лирику». Тем более, мы урвали буквально минутку, используя этот короткий перекур, чтоб поговорить о деле. Спрашиваю:
— А как, с чего все началось, что вы объединились в звено? — и смотрю на Александра Петровича Рогачева.
Он слегка смущен тем, что я обратился именно к нему. Поднял за козырек фуражку и натянул на лоб поглубже, чтоб спрятать смущение в глазах. Неторопливо, веско говорит:
— Мы тики получили новые комбайны, — Умолкает и долго смотрит на звеньевого. — Вин и дэнь не поробыв, и в его поломка…
Это, значит, у Головко.
— Поломка серьезная — передний мост. — Он возмущается задним числом: — У нового комбайна!.. Ну вот. Думаю, надо помочь. И став помогать.
Головко утвердительно кивает головой: «Так, так». Улыбается светло. Видно, ему приятно вспомнить, как товарищ пришел на помощь.
— А потом разговорылысь, мол, ото бы так умисте и робыть… — сказал Александр Петрович и умолк, мол, дальше все ясно. Я всматриваюсь в его лицо. Его черты отдаленно кого‑то напоминают мне. И эта вот манера не говорить лишнего.
Подключился Вячеслав Иванович Бондарь:
— Ото ж, как говорится в пословице, гуртом и батька хорошо быты. Так и в звени. Колы мы робылы порознь, тико ото и думаешь, шоб не поломаться. А тэпэричка байдуже. Один поломався — три осталось, роблять. А там и цей поспие.
Просто. Предельно просто: гуртом в беде лучше, способнее, чем в одиночку. Комбайн — махина огромная, некоторые его узлы не то что вдвоем, втроем и даже вчетвером не поднять. А когда их восемь, то им сам черт не брат.
Это одна сторона дела.
Другая — оказалось, что работа звеном снимает многие проблемы. Например, учет намолота. Сколько было конфликтов: кому‑то записали лишний бункер, кому‑то не записали законный. Теперь за звеном закреплены определенные машины. Она отвозят зерно только от этой группы комбайнов. Исчезла проблема контроля за качеством жатвы и обмолота. То, бывало, не найдешь крайнего — у кого это на стерне остались нескошенные огрехи или необмолоченные колоски? Теперь за звеном закрепляется поле или часть его, и если на их половине нашли необмолоченный колосок, — в ответе все звено.
IIЖатва-82 складывалась трудно. Впрочем, легкой жатвы, говорят, не бывает. У каждой свои трудности. Но в этом году, кроме беспрестанных дождей, еще выпал град, побил и положил посевы на 361 гектаре.
В отделении, возле весовой на току мы встретились с секретарем парткома колхоза, ответственным за жатву в этом отделении, Василием Николаевичем Томазовым. Худощавый, с усталым озабоченным лицом, он выслушал меня и сказал: «Хорошо. Я сейчас». Отдал какое‑то распоряжение весовщикам и вернулся.
— Если вы готовы, — сразу за дело.
Я был готов.
Через десять минут мы уже в поле, возле комбайнов лучшего звена Анатолия Федоровича Головко и звена № 2 Георгия Яковлевича Поддубного.
Комбайны работают, над полем, опушенным со всех сторон лесополосами, туг и там клубятся столбы пыли; снуют туда — сюда машины, отвозящие от комбайнов зерно,
тут же крутится заправщик и трактор «Беларусь», снабжающий комбайны тележками для сбора половы, и еще трактор с навесным трехлемешным плугом, делающий противопожарные борозды.
Для меня это пока общая картина жатвы: комбайны, машины, тележки, заправщики. Но я знал уже по опыту, что через несколько минут эта картина начнет наполняться живыми впечатлениями.
Василий Николаевич извинился — через полчаса планерка в правлении, надо быть там. «Вы пока тут присматривайтесь, я подскочу через часок, полтора…»
А чего присматриваться? Я двинулся по стерне к ближайшему комбайну. Он шел мне навстречу. Впереди него курчавый, с залысиной, запыленный человек вилами старательно поднимает крайние полегшие слегка колоски, чтоб они попали под косилку. Я еще не знаю, кто этот человек, но он уже мне чем‑то симпатичен. Наверно, аккуратностью в работе. Это первое впечатление, первый штрих из трудовой жизни знаменитого звена хлеборобов.
Он только кивнул мне, не отрываясь от дела. Я, понимая важность его занятости, не стал отвлекать, молча пошел рядом. И только когда он перестал работать вилами, потому что дальше пошла ровная «стеночка» стеблей, я сказал: «Мне Головко Анатолия Федоровича».
Он поднял глаза на кабину, где за штурвалом сидел человек, не видный снизу за жалюзи, закрепил вилы в держателе и поднялся по сходням на комбайн.
Вскоре на стерню ко мне спрыгнул сам Анатолий Федорович.
Мужчина лет сорока — сорока двух, с простым спокойным загорелым лицом, темными внимательными глазами. Неспешно подошел, мы познакомились и чуть приотстали от грохочущего, извергающего тучи пыли комбайна.
Ничего особенного в этом человеке я не заметил. Это мне тоже понравилось, и я подумал — наверно, по — настоящему значительные люди не приметны с виду.
Такими были мои первые впечатления.
Впрочем, я не совсем прав. До этого на меня произвела впечатление усадьба отделения. Красивое место, капитальные здания, большие тенистые деревья, цветник. Его поддерживают в хорошем состоянии учетчица Анна Петровна Кулинич в порядке физической разминки, когда устанет работать за столом, весовщик Анна Дмитриевна
Третьякова да и заведующая столовой, она же старший повар Валентина Андреевна Шнигаревская. В столовой, которой она заведует, кстати, просторной и неплохо оборудованной, питаются все — местные и прибывшие на помощь хлеборобам. При столовой огород — свежие овощи к столу.
Мы с Анатолием Федоровичем неотступно следовали за комбайном. Звеньевой то и дело поглядывал на свою машину, подбегал, что‑то там поправлял на ходу, подавал какие‑то знаки штурвальному, иногда нагибался, подбирал незахваченный колосок и кидал его на несжатую ниву.
Мой интерес к их почину пришелся ему по душе, и он старался как можно шире и глубже раскрыть его сугь. Приводил примеры, свидетельствующие о выгоде новой организации труда, рассказывал о ребятах.
Комбайн зарылся косилкой в землю. Остановился, сдал назад, штурвальный спрыгнул на землю, и вдвоем со звеньевым они стали выгребать из‑под шнека землю, освобождать от клубков соломы. Откуда‑то появились еще двое: один молодой, голый по пояс, с сильным мускулистым телом, другой пожилой, спокойный, с сединой на висках человек. Потом оказалось, что они из этого же звена
— Николай Пелюх и Лука Федорович Головко. Они сразу подключились помогать выгребать землю, освобождать косилку от комков соломы, и через считанные минуты машина снова заработала.
— Вот вам налицо преимущества звеньевой системы, — не преминул заметить Анатолий Федорович. — Так бы они шли каждый за своим комбайном, и байдуже. А тут прибежали. Потому что каждый взмах мотовила — это копейка в кармане. — Помолчал, подумал. — Но это мелочи: в землю зарылся. Просто земля сырая еще и стебель внизу влажный, приходится брать его пониже, иначе он мнется, а не срезается, и не всякий раз успеешь поднять косилку, когда заметишь бугорок. Вот она и зарывается. — Он мотнул головой, мол, нелегко это дается.
А со стороны смотреть — вроде плавно, как по маслу идет. Но потом я проехал с Анатолием Федоровичем в кабине от края до края загонки и видел, как эта «плавность» дается.
Часу в восьмом вечера привезли ужин. Анатолий Федорович пригласил меня поужинать с ними. Мы пошли к автобусу, остановившемуся в тени деревьев лесополосы. То, что я увидел, поразило меня так, что я забыл даже
сказать людям обычное «приятного аппетита». Кто стоя, кто сидя на корточках, а кто прямо на земле ели, держа в руках перед собой чашки с супом. Я такого еще не видел. Вернее, я видел и похуже, но в далекие времена и в другой обстановке. А в наше время и в самый ответственный момент уборки, когда работают по двадцать часов в сутки, в других колхозах, я знаю, как‑то ухитряются кормить людей за столами. Хоть на полчаса человек расслабится во время еды.
Ужин хороший: и вкусный, и обильный, и недорогой. Суп, на второе выбирай: печень, котлеты, сердце с гарниром. На десерт — крепкий чай. Порции хорошие, стоят копейки. Отлично! Вот только какие‑нибудь раскладные или раздвижные столы и стулья. Мелочь? Ложка дегтя в бочке меда. Поистине!
