Мне посчастливилось неоднократно общаться с этим замкнутым и неприветливым с виду человеком (не след ли детдомовского детства?). Он кажется одиноким пастырем стада слов; его стихи властно забирают в свой мир яркой образности и редкостной эрудиции (грандиозная библиотека под стать его любознательности).
Вот раскрываю книгу "В созвездии Девы" (2005, тираж 150 (!) экз). В ней то чарует размеренный ритм греческого мифа ("Благодарность Дедалу") с великолепной звукописью: "[?]в медовыХ садаХ, как во мХаХ" (это с высоты их полёта); то восхитит, что у синицы "Зорко Зыркали Зеркальца крыл"; то язвит убийственная ирония в адрес шустрых коллег ("Смотрю на них[?]"); то звучит высокая одическая нота Святогорья. И много, много берущего за душу в трёх книжках с мизерным тиражом, изданных за свой счёт в последние годы. Вот и хочется поделиться с читателями "ЛГ" своим давним обретением и заодно пожелать Юрию Ивановичу поправки пошатнувшегося здоровья.
Лев НЕЦВЕТАЕВ,
художник
Юрий ПАНКРАТОВ
* * *
Нет, под знаком железного стяга
Не сомлели мы в маетной мгле.
И крепка в нас крестьянская тяга,
неизбывная нежность к земле.
Вот старик на садовом участке,
где с трудом повернуться троим,
но с каким постоянным участьем
зелень грядок ухожена им.
Начинает он утро поклоном
влажной почве. Беседой живой
с благосклонным к нему небосклоном,
с важной, за ночь подросшей ботвой.
Жизни старому самая малость,
но бодрится, земличку гребёт.
Что ж ещё ему в мире осталось?
Внуки. Родина. Да огород.
Ветви яблонек к солнцу всё ближе,
что мерцает в зелёной дали.
Дед прощально Вселенною движет,
а его пригибает всё ниже
неотступная тяжесть Земли.
* * *
Кому теперь внимать? Идти за кем?
Там бомж лежит, а здесь ползёт калека[?]
Мой стих - что ключ, обломанный в замке
на свалке отработанного века.
Другой запор сегодня врезан в дверь,
иные страсти буйствуют в квартире,
где изнутри скребёт филёнку зверь
стяжания в закатном этом мире.
Но, очерствев, душа ещё жива -
ни пошлостью, ни спесью не убита.
И губы вспомнить пробуют слова
о бытия главенстве, а не быта[?]
Времена
Река времён влачит свой бег
в туман Европы, в смог Америк.
И не понять - который век,
где правый склон, где левый берег.
Что впереди? Сыра-заря
вечерняя? Вещун рассвета?
О, Русь! О, горькая земля,
не домолившаяся света[?]
Отчизна[?] сумасшедший дом[?]
То вдруг возникнет из тумана
доисторический фантом,
скребущий вязкий ил лимана,
а вслед - завёрнутый в хитон,
с плечом, по моде оголённым,
меланхолический Харон
с его паромом похоронным.
То чиркнет спичкою костёр
средь ночи каторжного ржанья.
Быстр и остёр, скользнёт осётр
луне подводной в подражанье.
Как в оны дни, во мгле времён
в пространствах брошенных пируют
круги финансовых ворон.
Не в бога веруют - воруют[?]
Из пустоты духовных вырубок
к народу кто придёт с ответом?
Царь, реформатор или выродок?
[?]Темней всего перед рассветом.
ПЛОЩАДЬ ПУШКИНА
Над Москвой отголубело
небо. Сумрак град объемлет.
Меркнет день. И голубь белый
на плече поэта дремлет.
Вспышки блицев острооко
возвращают площадь в полтемь.
Не бывает одиноко
здесь ни в полночь и ни в полдень.
В синь живой листвы присяду,
с верной думой помолчу -
точно тайную присягу
другу сердца прошепчу[?]
Вскинув очи, мудрый Пушкин,
что ты видишь впереди?
Между звёзд бредущий путник,
что нам брезжит на пути?
От неверного и злого
охрани наш грешный род,
верный гений, силой слова
осеняющий народ[?]
Вечер. Каменная вещность
града. Уличное вече.
А в прожекторном луче -
светлый голубь, будто вечность,
спит на пушкинском плече[?]
ИМ СНИТСЯ РУСЬ[?]
Им снится Русь в берёзовом гробу,
повязанная ситцевым платочком[?]
Вот так - бумажным крашеным цветочком
они почтили смирную рабу.
Мерещится: взвалив себе на горб,
нетрезво спотыкаясь в день Успенья,
влачат бомжи угрюмый красный гроб
в места последнего упокоенья.
С набором цифр на измождённом лбу,
когда-то молодая и влюблённая,
им видится покойница в гробу,
заклятая, проклятьем заклеймённая.
Мнят: место ей под земляным бугром,
с крестом Христа, распавшимся убого[?]
Но дрогнет твердь.
Вздохнёт вселенский гром -
и мир узреет гневный образ Бога.
Под вопль: "Спасайтесь!", топот: "Караул!"
средь криков и отчаянных метаний
мир выставит армейский караул
к надгробью их бессмысленных мечтаний.
Сойдёт звезда и неба свод закроет.
Разбудит сердце молния-гроза.
И Русь, очнувшись, медленно откроет
прекрасные усталые глаза.
Свет и знак
"ЛГ"-МЕМОРИАЛ
Екатерина ДУБРО,
(1947-2008)
Екатерина Дубро писала стихи, повести, рассказы и "рассказочки", будучи прикованной к постели. Её герои - люди любящие, нежные, умеющие побороть невзгоды. Мемориальная доска, посвящённая писательнице, недавно была открыта в Юрге, где жила эта светлая и мужественная женщина.
ВЬЮГА
А вьюга на дороге
Заламывает руки,
Как будто бы в тревоге,
Как будто бы в испуге.
Швыряет в стёкла синие
Отчаянье своё.
Какие ж это сильные
Печали у неё?
март, 1967
* * *
Ты думаешь, я счастлива?
Нисколько.
Ты думаешь, мне радостно?
Ничуть.
Зачем пытаться склеивать
осколки?
Кого хотим мы этим обмануть?
Не стоит, согласись.
Не стоит, право:
Не верю вкусу разогретых блюд,
Пусть даже их с изысканной
приправой
На стол в посуде тонкой
подают.
октябрь, 1967
* * *
В каком-то давнем сне
Обречься жизнью всей
Тебе, моей весне -
И осени моей.
А ты тоской сносим
На том же вираже, -
Все 10 долгих зим
И 10 лет уже.
Какие тут слова,
Коль тишины обвал?!
Но - снова я права:
"Тебя никто не звал".
Нелепой правоты
Нелепо торжество.
И возраст той беды
Не 10 лет, а 100.
февраль, 1973
* * *
Судеб пути и перепутья. Но
