До конца выслушав, Жунько заволновался, полез в карман. Ну, думаю, дошло до милосердного человека и сейчас он скажет: "Господа, нас здесь шестеро, скинемся-ка по 100 гривен, пусть ребятишки продолжают доброе дело". Но Леонид Михайлович из кармана вынул не гривны, а духмяный носовой платок и вытер им выступившую на широком глубокомыслящем лбу испарину…
И хотелось мне сказать (но не успел): "Дорогие отцы города-героя Севастополя! Коль нет у вас денег, то обратитесь, пожалуйста, авторитетом власти своей к тем "разжиревшим котам", которые по ночам, бесясь от избытка, с мыса Хрустальный, из ресторана "Рыбацкий стан", в пустоту звездного неба пуляют красочными фейерверками не по 600, а по 6000 гривен. (1 гривна — 6 рублей)".
ПЕРЕВЕРТЫШИ
Так я и ушел из городской госадминистрации ни с чем. У вечного огня на площади адмирала Нахимова остановился, склонил голову и крепко задумался: что же произошло с ярыми поборниками коммунизма, еще недавно занимавшими руководящие посты в партии и комсомоле? Ведь тогда они с пафасом, бравурно провозглашали: "Ленину Слава! Сталину Слава! Партии Слава!" До хрипоты горланили песни: "Вперед заре навстречу", "Не расстанусь с комсомолом…"
Ну а теперь какие песенки поют, какому богу или черту молятся?! Вот наступило другое время, появилась другая общественная формация и они уже тут как тут: в миг перестроились, перекрасились, втерлись в новую руководящую элиту и, как ни в чем не бывало, принялись снова править народом, но уже под другими знаменами. Беспринципным властолюбцам без разницы, какому богу молиться или за какой руль садиться,— им лишь бы рулить.
О таких в народе говорят: "Всё те же паны, только надели другие штаны", их метко окрестили: "оборотни", "перевертыши", "приспособленцы". Так оно и есть. Ведь совсем недавно, говоря о павших в боях советских воинах, они вдохновенно взывали: "Никто не забыт, ничто не забыто!" А уже сегодня братаются, примиряются и восседают за одним банкетным столом с их убийцами, с бывшими фашистскими захватчиками. Быстро же они забыли, кто есть кто!
Как же это назвать? Думаю, правы были наши пращуры, оставившие нам завет: беспамятство сродни предательству.
Москва—Севастополь—Москва
18 ноября 2002 0
47(4670)
Date: 19-11-2002
Author: Александр Иванов
САМОСТИЙНЫЕ ПЬЕДЕСТАЛЫ
Они стояли на николаевском Флотском бульваре у свежего постамента, на котором под белым покрывалом угадывалась статуя человека, уверенно шагающего в будущее. Они - обер-штернкригскомиссар Адмиралтейства Михаил Леонтьевич Фалеев, адмирал флота Российского Степан Осипович Макаров и великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин, решили на несколько часов покинуть Вечность, где пребывали со дня смерти в почёте и славе, и спуститься в "небольшой заштатный пыльный городишко Николаев, что в Новороссии на Ингуле".
Инициатором путешествия из Вечности был Фалеев. Он разыскал в райских кущах адмирала, и они вместе отправились в райские конюшни к Пегасу, наверняка зная, что там среди поэтов и музыкантов найдут Пушкина. И не ошиблись.
- Господа,- волнуясь и заикаясь от счастья, сказал Фалеев,- сего сентября, дня седьмого, 2002 года нового XXI века потомки прониклись истинной благодарностью к моим скромным тру-дам и радениям и решили открыть мне памятник. Посетим. Посмотрим и возрадуемся. Вот только найду символический ключ от города, дабы вручить местному "царьку" В.Чайке, который, умело пересчитав выборные бюллетени, второй срок с превеликим удовольствием царствует.
- Нуте-с, батенька,- пробасил Степан Осипович, поглаживая свою знаменитую бороду и оглядываясь по сторонам в поисках непременного атрибута морской формы - кортика.- Догнали вы нас с Александром Сергеевичам, догнали. Рад за вас!
- Удивлён! Смят и очень рад!- срифмовал Пушкин. - Я готов, господа! Итак, в облака нырнуть и в путь!
Чудесным образом три великих предка обратились в людей в соответствующих одеждах, правда, адмирал так и не нашёл своего кортика, и в 9.00 7 сентября 2002 года оказались рядом с моло-дым памятником.
Утро было прекрасное. Тихое. Ожидалось солнышко. В воздухе чувствовались остатки беспощадной летней жары, которая одо-левала город в июле и августе.
- Уж небо осенью дышало... Как там дальше у вас, дорогой Саша?- вспомнил старый адмирал, обращаясь к поэтическому гению.
Пушкин не удостоил адмирала ответом. Поигрывая тростью, он лицезрел толпу, всматривался в смазливых женщин, особенно в нижнюю часть фигур, и вздыхал: "Ах, почему я не настоящий живой человек! Столько милашек! И все душки! Ба! А почему там вдоль парапета бегают девицы в неглиже? В наше время это вызвало бы грандиозный конфуз... Ах, да, ведь мы в другом веке. Это небось физкультурницы. Спортсменки!"
Между тем у памятника протекало официальное действо. Поодаль от зевак, поближе к постаменту, стояли избранные. Среди них самым ярким именинником смотрелся городской голова (в недавнем прошлом эта должность называлась председатель горсовета) Владимир Чайка. Он старательно выпячивал грудь: на пиджаке невзрачно поблёскивала медалька - награда за"труды" в самостийной Украине. Получив от полковника Фалеева ключ от города, он ещё больше засиял лицом. Он готов был плескать в ладоши. Он готов был петь. Он готов был пить...
"И на груди его могучей одна медаль висела кучей"- про себя подумал Пушкин, вспоминая, что у какого-то советского поэта встречал эти строчки.
Губернатор области (в старое доброе время должность именовалась председатель областного совета) Алексей Гаркуша наград не выставил. "Их есть у него" как сказали бы в Одессе, но он менее тщеславен или более осторожен. Он говорил в микрофон правильные слова благодарности Фалееву, напоминал о судостроительной славе Николаева, упомянул авторов, создавших монумент.
Один из скульпторов, молодой, стройный с пышными рыжими волосами, стоял в группе избранных во втором ряду и явно чувствовал себя скованно. Это был Виктор Макушин. Отец, Юрий Макушин, на празднество открытия прибыть не соизволил.
Рядом с городским головой, за спиной у губернатора, поблескивая очками, переминался с левой на правую меценат, источник финансирования, директор банка "Аваль" Сергей Прудкой. Небольшой мастак говорить в микрофон, он в душе сопротивлялся, но положение обязывало, да и губернатор, не терпящий возражений, повелел выступить.
Директор "Аваля" отделался несколькими бесцветными словоизмышлениями о том, что город достоин, Фалеев достоин, банк с удовольствием, а он лично с большой радостью и т.д. Совершив сей "подвиг", он послушно стал на своё место и с облегчением вытер носовым платком мелкие капли пота, выступившие на лбу.
Слушая ораторов, Фалеев оглядывал немногочисленное собрание зевак, среди которых было много школьников, по принуждению пришедших на бульвар, духовой оркестр, стоявший на изготовку с трубами и барабаном, престарелых завсегдатаев подобных мероприя-тий. Все они ждали только одного: когда сдёрнут покрывало, чтобы увидеть наконец воочию его, Фалеева, бронзовую фигуру и оценить: ах! Или эээ!
"Да, мелковато,- думал славный строитель,- а ведь в наше время такое происходило при многочисленном стечении народа, всеобщем ликовании и непременно под артиллерийский салют. Войска во фрунт! Солдаты сотрясают степь могучим "Ура!" У господ офицеров всё блестит, взоры излучают преданность и уверенность. Дамы в нарядах. Девицы в надеждах. Губернатор для голытьбы - водку и закуски: пейте, мол, гуляйте, да помните благоде-телей! А под ноги - медных монет изрядно, не жалеючи. А знатные и уважаемые люди к городскому собранию - на бал: себя показать и других посмотреть. А ведь тогда тоже капитализм был, и вовсе не развитой. А сейчас?.. Нет, конечно они, губернаторы и головы и иже с ними, погуляют, таясь от народа, не афишируясь. А почему ж нет?! Вон внизу, на постаменте, В.Чайка себя увековечил - надпись оставил, что, дескать, при его содействии сей па-мятник установлен есть. Читайте, потомки, помните!" Он горько усмехнулся и продолжал размышлять: "А ни один из выступавших не вспомнил самого главного на этом празднике: 213-летия города - его основателя светлейшего князя Григория Александровича Потёмкина-Таврического. Не удосужились даже букет цветов на могилу отвезти в соседний Херсон, где его останки многострадаль-ные почивают. Благо не далеко, неполных семьдесят вёрст. Да при современных машинах и скоростях плёвое дело... А за памятник мне спасибо! Но Потёмкина не упомянуть, не почтить словом - грех и несправедливость великая...
Несколько лет тому на улице Советской, при нас она называлась Соборная, на одном из домов повесили невзрачное изображение светлейшего, выполненное в памятной доске из серого гранита. Тусклое. Невыразительное. Чтобы прочесть надпись, надо долго стоять и вглядываться. При дожде вообще ничего не разберёшь. А надо бы настоящий хороший памятник. Да где там? Националистическое давление, оказывается, сильнее совести местных руководителей. Бог им судья и потомки, коли умом вызреют!" Его размышления прервал загрустивший адмирал.
