Тем поразительнее показалось мне, что в доме, который был проникнут не высказанным. Но всеми подразумеваемым желанием спасти Виктора от ареста, этот вежливый, красивый, хорошо воспитанный человек заговорил (хотя бы и с оттенком осторожности) о своих торговых расчетах, ОПОЯЗ выпускал сборники, которые немедленно раскупались, и К., упомянув об этом, неловко воспользовался словом "благополучие".
— Всё моё благополучие заключается в этой чашке чая, — с опасно разгладившимся от бешенства лицом рявкнул Виктор".
Дальше всё происходит как в настоящих романах — хозяева уговариваются со Шкловским, что завяжут занавеску в спальне узлом, и если узел будет развязан, то значит, что в доме засада. Все волнуются, и все при этом знают о происходящем. Встреченный Кавериным Слонимский уверен, что Шкловского схватят если не сегодня, то завтра, что скрыться невозможно.
И правда, в тот же день к Тыняновым приходит сначала один чекист, запрещая присутствующим выходить из дома, а затем и подмога. Каверин описывает всё это довольно подробно и десяток страниц его воспоминаний посвящён тому, как в квартире тыняновых застревают её жители, рыжий нищий с сумой через плечо, переводчик Варшаверов, студент военно-медицинской академии, таинственная девушка, сослуживцы Тынянова. Через двое суток там находилось двадцать три человека, и, наконец, когда пошли третьи, всех отпустили.
Каверин так пишет об этом: "Чем же занимался, где скрывался виновник этого переполоха? Виновник не сидел на месте и не прятался, как ни трудно этому поверить. Какое-то магическое чувство остановило его, когда, подойдя к вечеру первого дня засады к нашему дому и увидев в окне приглашавшую его занавеску, он постоял, подумал — и не зашёл. Может быть, его остановило то обстоятельство, что все окна были освещены, а окон было много. Это повторилось у дома, где жила Полонская, — и там его ждали.
Для побега нужны были деньги, и он на трамвае поехал в Госиздат, на Невский, 28, где все его знали, где изумились, увидев его, потому что он был отторжен и, следовательно, не имел права получить гонорар, который ему причитался. Но и в административной инерции к тому времени ещё не установилась полная ясность. Бухгалтер испугался увидев Шкловс4кого, но выписал счёт, потому что между формулами существования Госиздата и Чека отсутствовала объединяющая связь.
Кассир тоже испугался, но заплатил — он тоже имел право не знать, что лицу, имеющему быть арестованным, не полагается выдавать государственные деньги. Впрочем, не только эти чиновники были ошеломлены смелостью Шкловского. Весь Госиздат окаменел бы, если бы у него хватило на это времени. Но времени не хватило. Шкловский сразу же ушёл — на всякий случай через запасной выход: на Невском его могли бы ждать чекисты.
Прерываясь на разные литературные цитаты, Каверин сообщает, что Шкловский так и не рассказал ему о подробностях своего бегства.
— В общем, — говорит он ему. — Перейти финскую границу было легко. Из Киева бежать было труднее.
И Каверин продолжает: "Это было легко, потому что в нём ключом била лёгкость таланта, открывавшая новое там, где другие покорно шли предопределённым путём. Новым и неожиданным было уже то, что он не согласился на арест. Не сдался.
Его и прежде любили, а теперь, когда он воочию доказал незаурядное мужество, полюбили ещё больше. Если бы желание добра имело крылья, то он перелетел бы на них границу.
Но он обошёлся без крыльев. Из Финляндии он прислал телеграмму: "Всё хорошо. Пушкин". Так его называли у Горького, где он бывал довольно часто. Мы вздохнули свободно".
Извините, если кого обидел.
27 августа 2010
История про побег (IV) — баллада
Была среди Серапионов поэтесса Елизавета Полонская. Это именно про неё, про её стихи:
И мы живем, и Робинзону Крузо
Подобные — за каждый бьемся час,
И верный Пятница — Лирическая Муза
В изгнании не покидает нас —
Шкловский вспоминал, "и, цитируя их, добавлял: "Вот как надо писать!"". Она проживёт долгую жизнь, и спустя много лет в своих дневниках Евгений Шварц напишет: "Полонская жила тихо, сохраняя встревоженное и вопросительное выражение лица. Мне нравилась её робкая, глубоко спрятанная ласковость обиженной и одинокой женщины. Но ласковость эта проявлялась далеко не всегда. Большинство видело некрасивую, несчастливую, немолодую, сердитую, молчаливую женщину и сторонилось от неё.
И писала она, как жила. Не всегда, далеко не всегда складно.
Она жила на Загородном в большой квартире с матерью, братом и сынишкой, отец которого был нам неизвестен. Иной раз собирались у неё. Помню, как Шкловский нападал у неё в кабинете с книжными полками до потолка на "Конец хазы" Каверина, а Каверин сердито отругивался. Елизавета Полонская, единственная сестра среди "серапионовых братьев", Елисавет Воробей, жила в сторонке. И отошла совсем в сторону от них уже много лет назад.
Стихов не печатала. Больше переводила и занималась медицинской практикой, служила где-то в поликлинике. Ведь она была еще и врачом, а не только писателем".
А в двадцать втором ей было тридцать два года, и реальность вокруг неё начала закрываться. Но пока воздух был свободен, движения не скованы, и она написала балладу "Побег". Но что-то иное было уже в воздухе, и поэтому "Побег" выдавался сначала за стихотворение, посвящённое анархисту Кропоткину. Позже, уже в шестидесятые годы, посвящение поменяло адрес, и побег стал побегом Якова Сверлова из ссылки, но мы видали и не такие трансформации в посвящениях.
У власти тысяча рук
и два лица.
У власти — тысячи верных слуг
и доносчикам нет конца.
Железный засов на дверях тюрьмы.
Тайное слово знаем мы.
Тот, кто должен бежать — бежит.
Любой засов для него открыт.
У власти тысяча рук
и два лица.
У власти — тысячи верных слуг.
Больше друзей у беглеца.
Ветер за ним закрывает дверь,
вьюга за ним заметает след,
эхо ему говорит, где враг,
дерзость дает ему легкий шаг.
У власти тысяча рук,
как божье око она зорка.
У власти — тысячи верных слуг.
Но город не шахматная доска.
Не одна тысяча улиц в нем,
не один на каждой улице дом,
в каждом доме — не один вход.
Кто выйдет — кто не войдет.
На красного зверя назначен лов.
Охотников много и много псов.
Охотнику способ любой хорош —
капкан или пуля, отрава иль нож.
