стала через шесть лет после того, как поэт застрелился.
Улицы в Петербурге мостили булыжником или торцами.
Торцы — это деревянные бруски, плотно подогнанные друг к другу. Вот в музее мощения я нашёл хорошую иллюстрацию к разным типам покрытия.
По булыжнику пролётки грохотали, а по дереву шли мягко и неслышно.
Улицы поэтому были громкие и тихие.
Торцы придумал изобретатель Гурьев ещё при Александре I. Это были деревянные шестигранники, что разбухали и образовывали деревянный монолит под каблуками и подковами. Они прожили в городе сто лет, от наводнения до наводнения. Второе великое наводнение смыло торцы в Неву, и во мноих местах их больше не возобновляли.
Но торцы — покрытие всех времён. им мостили цеха — я помню торцы на московском заводе "Знамя Труда" в конце двадцатого века, а когда я приехал в Тольятти, то увидел между станками всё те же торцы. Впрочем, в новом корпусе, где собирают жёлтые "Калины", какой-то другой пол, похожий на пол в спортзале.
Торцы были символом старого мира.
А в детстве, когда находишься ближе к тротуару, лучше замечаешь, как устроено то, по чему ходишь. Вообще, взрослые люди очень редко смотрят вверх или вниз.
Извините, если кого обидел.
30 августа 2010
Я обнаружил в Программе ярмарки на ВДНХ на стенде издательства АСТ: "В четверг 2 сентября: Владимир Березин «Путь и шествие» 17:00–17:30". Это — правда.
Что ж не сплясать на потеху публики?
Впрочем, о текущем моменте — концептуально купил гречки: 900 грамм за 94 рубля. Сделал гречневую кашу с пассированным луком имени гр. Толстой. Домашние, дворня, доктор Маковеев и забредший на огонёк поручик Щепин-Суздальский ели нямку причмокивая и нахваливая.
Ещё о текущем моменте: наблюдал зародыш нового горячего сетевого обсуждения. Поскольку я сейчас читаю одновременно около пятидесяти писательских мемуаров, и могу сделать вывод о том, что скандалы у писателей ровно такие же, что и нормальных людей.
Но с одним отличием.
Писатели, и только писатели могут грамотно выстроить сюжет, привычно вворачивают метафоры, незаметно концентрируют внимание читателя на каком-то стетоскопе, тапочке или прочих, казалось бы, неважных деталях — и вот, хрясь! — скандал правильного писательского пошиба, Гумилёв с Волошиным выехали стреляться к Чёрной речке, а оттуда уже несут Пушкина.
Правда, у писателей всё в дело идёт: поругается с кем писатель, и сразу всё в роман вставляет — и ссору и дуэль. Правда иногда перепутает, и роман сначала напишет, а потом поссорится, а уж на следующий день его на дуэли убьют. Гора Машук, с свинцом в груди и жаждой мести.
Я люблю писателей.
Я на их стороне.
Снова о текущем моменте:
Я украл пятнадцать пулемётных лент из ружейной комнаты Броневого дивизиона.
Мне помогал вольноопределяющийся Маяковский.
За это я отговорил Маяковского заниматься поэзией. Он взял в зубы женскую сумочку и убежал куда-то.
Ход поэта извилист.
Жизнь не густа.
Я бежал по Невскому, увитый пулемётными лентами как свивальниками.
В Летнем саду меня ждал гетман Скоропадский.
Гетьман обещал всякому, кто поднесёт патроны, серебряный портсигар и скупую мужскую слезу.
Это патронный счёт русской литературы.
Горький даже не вышел из дома.
Катаев удрал в чёрном лаковом лимузине, похожем изнутри на актовый зал Тенишевского училища.
Ремизов был человек мирный и всё проспал.
Булгаков поехал на санитарной двуколке, но надышался эфиром и сошёл с дистанции.
Гумилёв отказался носить патроны и пошёл ловить пауков.
Тихонов и Зощенко — бравые вояки. Они тащили целый цинк с патронами и замедлили бег только у Спаса на Крови, где на них напали беспризорники, зубастые и страшные как пираньи.
Бабель был почти чемпион — он добрался до ограды.
Но я успел первым.
Извините, если кого обидел.
31 августа 2010
История про Полонскую и Фридлянд
Слушайте, ну отдайте же мне мою книжку воспоминаний Елизаветы Полонской, а?
Зачем она вам? А я там прочитаю, с кем и, главное, когда точно стрелялся Шкловский в 1920 году.
Сам Шкловский писал: "На диване сидела девушка. Диван большой, покрыт зеленым бархатом. Похож на железнодорожный.
Я забыл про евреев.
Сейчас только не думайте, что я шучу.
Здесь же сидел еврей, молодой, бывший богач, тоже образца 1914 года, а главное, сделанный под гвардейского офицера. Он был женихом девушки.
Девушка же была продуктом буржуазного режима и поэтому прекрасна.
Такую культуру можно создать только имея много шелковых чулок и несколько талантливых людей вокруг.
И девушка была талантлива.
Она все понимала и ничего не хотела делать.
Все это было гораздо сложней.
На дворе было так холодно, что ресницы прихватывало, прихватывало ноздри. Холод проникал под одежду, как вода.
Света нигде не было. Сидели долгие часы в темноте. Нельзя было жить. Уже согласились умереть. Но не успели. Близилась весна.
Я пристал к этому человеку.
Сперва я хотел прийти к нему на квартиру и убить его.
Потому что я ненавижу буржуазию. Может быть, завидую, потому что мелкобуржуазен.
Если я увижу еще раз революцию, я буду бить в мелкие дребезги.
Это неправильно, что мы так страдали даром и что все не изменилось.
Остались богатые и бедные.
Но я не умею убивать, поэтому я вызвал этого человека на дуэль.
Я тоже полуеврей и имитатор.
Вызвал. У меня было два секунданта, из них один коммунист.
Пошел к одному товарищу шоферу. Сказал: "Дай автомобиль, без наряда, крытый". Он собрал автомобиль в ночь из ломаных частей. Санитарный, марка "джефери".
Поехали утром в семь за Сосновку, туда, где пни.
Одна моя ученица с муфтой поехала с нами, она была врачом.
Стрелялись в 15 шагах; я прострелил ему документы в кармане (он стоял сильно боком), а он совсем не попал.
Пошел садиться на автомобиль. Шофер мне сказал: "Виктор Борисович, охота. Мы бы его автомобилем раздавили"".
Галушкин, кажется, (хотя это, может, Чудаков — комментарии по авторству не расписаны), пишет: "Дуэль, по устному свидетельству В. Каверина, состоялась из-за начинающей поэтессы Н. Фридлянд". (Шкловский В. Гамбургский счёт. — М.: Советский писатель, С. 503).
Все говорят, что у Полонской описаны подробности.
Но книгу Полонской у меня украли и я кормлюсь пересказами. Вот Рейн говорит, что Надежда Филлиповна рассказала ему следующую историю: "Когда Горький уехал в эмиграцию, то он свою квартиру в Петрограде на Кронверкском оставил Шкловскому. И Надя поселилась со Шкловским в горьковской квартире.
