версии истории, в которой все покрыто тайной и происходит "за кулисами" видимого. Задача нарратива сводится к "вскрытию тайных пружин" видимых "событий", которые лишь камуфлируют события "истинные" и потому наполненные "историческим смыслом".
Мы возвращаемся к мысли Винокура о том, что "исторический факт (событие и т. п.), для того чтобы стать фактом биографическим, должен в той или иной форме быть пережит данной личностью", только "становясь предметом переживания, исторический факт получает биографический смысл". В мире, где "факт" есть продукт скрытых манипуляций, где "событие" упрятано за тайной, отсутствуют условия для их "переживания", для превращения истории в "духовный опыт" личности. Биография здесь не может состояться как форма исторического нарратива. История этой квазиличности не сворачивается в нарратив. Скорее наоборот, историко-биографический нарратив, построенный по всем правилам советского идеологического фантазма, порождает некий говорящий манекен, который на скорую руку обряжается в исторические костюмы, наделяется персональными чертами реальных исторических персонажей и играет их роль, сведенную к идеологической функции. Сама по себе "историческая личность" и ее жизнь лишены здесь "биографического смысла", поскольку являются лишь нарративным "воплощением" трансцендентных демиургических сил. Этим силам мало символизации в профиле ордена. Для полноценной репрезентации они нуждаются в инсценировании, в сюжете.
История выполняет здесь функцию фундамента (подобно историческому материализму, который призван лишь обосновать неизбежность и верность советского строя), а историческая личность персонифицирует Историю, которая без индивидуальной биографии не может состояться в сюжетном нарративе. Потребитель экранного действа замыкает этот круг, будучи не столько зрителем, сколько надсмотрщиком за виртуальным историческим персонажем. В музее восковых фигур русской истории зритель — единственное живое действующее лицо в цепи идеологических актантов, которое находится на границе конструируемых Истории и Современности. Тем самым он не дает историческому персонажу (а с ним и самой Истории) окончательно соскользнуть в современность ("опрокинуться в политику"). Он, как пограничник, удерживает их в мерцающем пространстве политического воображаемого и легитимирующих дискурсов. Так он становится соучастником современности". [12]
Извините, если кого обидел.
25 октября 2008
Возвращаясь в Москву, заглянул в музей в Снегирях. Всё там чрезвычайно ужасно. Знаменитый "Тигр", что, было, подпиздил один губернатор, но был окорочен, разбит. Выломано несколько катков и звеньев гусеницы, внутри — помойка. В одном из "Шерманов" — тоже помойка. Хоть бы его Goodyear какая-нибудь взяла на поруки (Там её тиснёный логотип на катках. Я себе представляю рекламный ролик "С вами, братья, в горе и в радости — уже шестьдесят лет").
А так всё донельзя запущено, не говоря уже о том, что половина орудий провалилась в грязь.
Душераздирающее зрелище, в общем.
Извините, если кого обидел.
26 октября 2008
Полночи говорил про эпистемологическую неуверенность. В Москву, кстати, вернулись ушастые совы.
Приснилось несколько странных снов. В одном была одна девушка из Ясной поляны в костюме для верховой езды. Пока я думал, к чему это все исчезло.
В следующем сне я ехал с друзьями домой и перед отъездом в аэропорт мы остановились в каком-то мотеле. Комнатка маленькая, нас четверо — трое мужчин и одна женщина. Но тут начались те подробности, что быстро выветриваются из памяти при пробуждении. Какие-то потёки на спине, два уборщицы-филиппинки. У одного из нас в этом городе живёт отец. Картина в общем обыкновенная, но насыщенная такими бессмысленными разговорами и действиями, которые превращают всё в абсурд.
Извините, если кого обидел.
28 октября 2008
История про адмирала (ещё одна)
Ест ещё одно обстоятельство, связанное с этим новым фильмом — на День Согласия и Примирения нам всем пообещали, что цены на на билеты составят всего пятьдесят рублей. То есть, некоторой частью общества фильм признан способствующим примирению и, наверное, символизирующим согласие.
В час перевода времени я понял так же, что ещё мне напоминает этот фильм — компанию людей из социальной рекламы, которые взявшись за руки, бегали перед камерой и пели на манер персонажей "Карнавальной ночи" о переводе на зимнее время.
Так вот, в такую социальную рекламу набирают звёзд-статистов по принципам узнаваемости и чем больше, тем лучше. В "Адмирале" очень хитрый кастинг — там происходит примерно тоже. Возник даже Фёдор Бондарчук в роли своего отца.
Однако ж я не об этом, а именно о согласии и примирении — я далёк от мысли, что руководство Первого канала вызвали в Кремль, и попросили снять какой-то Государственный Фильм.
Стилистика возникает не сверху, что очень важно, а именно путём интуитивного нащупывания Нового Государственного Стиля — и не беда, что он реализуется через костюмный любовный сюжет. А как же иначе? Даже в "Чапаеве" Петька занят практическим объяснением того, что такое "щёчки" у пулемёта "Максим".
Просто современная Россия куда более заражена гедонизмом, чем СССР середины тридцатых годов прошлого века. Идеология сильного государства, не сдобренная мелодрамой, превращается из пафосной — в комическую. Как кинопроцессом руководил И. В. Сталин нам сейчас очень хорошо известно из множества источников, причём источников различных. Причём он руководил процессом на всех стадиях — от постановки задачи, написания сценария до съёмок, приёмки и проката.
Как-то сомнительно мне возрождение такого стиля продюсирования — и вовсе не из-за недостатка патриотизма. Проблема в том, что сформулировать Новый Большой Стиль очень тяжело, почти невозможно. Во время Отечественной войны кинематографисты, создавая наново биографии и историю, сталкивались с тем неразрешимым противоречием, что в одном пантеоне должны были сосуществовать царские генералы и герои Гражданской войны (герои, разумеется, со стороны Красной Армии).
В современном пантеоне вполне совместны Антон Иванович Деникин и Георгий Константинович Жуков. Они тоже вполне совместны — потому что это не персонажи прошлого, а персонажи настоящего.
Как пишет Добренко: "В мире, где "факт" есть продукт скрытых манипуляций, где "событие" упрятано за тайной, отсутствуют условия для их "переживания", для превращения истории в "духовный опыт" личности. Биография здесь не может состояться как форма исторического нарратива. История этой квазиличности не сворачивается в нарратив. Скорее наоборот, историко-биографический нарратив, построенный по всем правилам советского идеологического фантазма, порождает некий говорящий манекен, который на скорую руку обряжается в исторические костюмы, наделяется персональными чертами реальных исторических персонажей и играет их роль, сведенную к идеологической функции. Сама по себе "историческая личность" и ее жизнь лишены здесь "биографического смысла", поскольку являются лишь нарративным "воплощением" трансцендентных демиургических сил. Этим силам мало символизации в профиле ордена. Для полноценной репрезентации они нуждаются в инсценировании, в сюжете.
История
