Конехос был очень похож на Йермо, только там не было водонапорной башни. Отряд в тысячу человек во главе с седобородым генералом Розалио Эрнандесом собрался в один момент и выступил в поход. За ним на расстоянии нескольких миль следовали ремонтные поезда. Все они направлялись к месту, где федеральные войска несколько месяцев назад сожгли два железнодорожных моста. А там за последним маленьким бивуаком огромной армии, рассеявшейся вокруг, пустыня мирно дремала, истомленная жарой. Ветер утих. Мужчины расположились с женами на платформах; появились гитары, и всю ночь с поездов доносились сотни поющих голосов.
На следующее утро я зашел повидать Вилью в его вагоне. Это был красивый служебный вагон с ситцевыми занавесками на окнах — знаменитый маленький вагончик, в котором Вилья неизменно путешествовал со времени падения Хуареса. Вагон был перегорожен на две части: кухню и спальню генерала. Эта крошечная комнатка площадью три на шесть метров была сердцем конституционалистской армии. Здесь заседали все военные советы, а места едва хватало на пятнадцать собиравшихся здесь генералов. На советах обсуждались жизненно важные вопросы кампании. Генералы совещались, что надо сделать, а затем уже Вилья отдавал распоряжения по своему усмотрению. Внутри вагон был окрашен грязно-серой краской. На стенах висели фотографии Каррансы и портрет самого Вильи. У стен стояли две двуспальные деревянные койки. На одной спали Вилья и генерал Анхелес, а на другой — Хосе Родригес и доктор Рашбаум, личный врач Вильи. Вот и все…
«Que desea, amigo? — Чего вы желаете?» — спросил Вилья, сидевший на краю койки в голубом нижнем белье. Солдаты, толпившиеся вокруг, лениво уступили мне дорогу. «Я хочу получить лошадь, мой генерал».
«Car-r-r-r-ai-i, друг наш хочет иметь лошадь».
Вилья саркастически улыбнулся, а окружающие разразились хохотом.
«Почему бы вам, корреспондентам, не пожелать автомобиля. Послушайте, сеньор корреспондент, знаете ли вы, что около тысячи человек в моей армии не имеют коней. Вот вам поезд. Для чего же еще и лошадь?»
«Тогда я смог бы отправиться с авангардом».
«Нет, — улыбнулся он, — там в авангарде слишком много balasos, слишком много пуль там летает…»
Разговаривая со мной, он быстро одевался и жадно пил кофе из грязного оловянного кофейника прямо через край. Кто-то подал ему шпагу с золотой рукояткой.
«Нет, — заявил он с презрением. — Сегодня будет сражение, а не парад. Дайте мне мою винтовку».
Минуту Вилья постоял у двери своего вагона, задумчиво разглядывая длинные цепи всадников. Они выглядели живописно с патронными лентами крест-накрест и разнокалиберным вооружением. Затем он отдал несколько быстрых распоряжений и вскочил на своего огромного жеребца.
«Vamonos! — Вперед!» — закричал Вилья. В воздухе резко прозвучали сигналы горнистов, и войско на колесах и верхом двинулось на юг, поднимая пыль, глухо позвякивая снаряжением… Армия исчезла из виду. В течение дня мы думали, что слышим канонаду с юго-запада, где, по донесениям, Урбина спускался с гор, чтобы атаковать Мапими. К вечеру пришли известия, что занят Бермехильо, а гонец от Бенавидеса донес, что тот захватил Тлахуалило. Мы сгорали от нетерпения, желая двинуться дальше. Перед заходом солнца сеньор Кальсадо сказал, что ремонтный состав, находившийся на милю впереди, выйдет через час. Тогда я схватил шерстяное одеяло и направился вдоль линии составов к этому поезду.
В голове ремонтного поезда находилась бронированная по бортам стальными листами платформа с установленной на ней знаменитой пушкой конституционалистов «Эль Ниньо». Позади пушки был открытый зарядный ящик, доверху наполненный снарядами. За платформой шел бронированный вагон с солдатами, затем вагон с рельсами и, наконец, четыре вагона с новыми шпалами. За ними следовал паровоз. Машинист и кочегар были увешаны патронными лентами и держали винтовки наготове. Два или три товарных вагона, прицепленных позади паровоза, были битком набиты солдатами и их женами. Предприятие было очень опасное. Все знали, что в Мапими сосредоточены большие силы федералистов и что страна кишит их разведчиками. Вся наша армия была уже далеко впереди, за исключением пятисот человек, оставленных в Конехосе для охраны поездов. Если бы враг мог захватить или вывести из строя ремонтный состав, армия осталась бы без воды, пищи и боеприпасов.
Мы двинулись вперед в темноте. Я уселся на казенной части пушки, дружески болтая с капитаном Диасом, командиром орудия. Капитан смазывал замок его любимой пушки, покручивая свои торчащие вверх усики.
За бронированным укрытием, позади орудия, где он обычно спал, я услышал странный осторожный шорох. «Что там такое?»
«А? — воскликнул он. — О-о, ничего, ничего».
В ту же минуту там выросла фигура молодой девушки-индианки с бутылкой в руке. Ей было не более семнадцати лет. Она была очень привлекательна. Капитан бросил на меня быстрый взгляд и сейчас же повернулся к ней.
«Что ты здесь делаешь? — закричал он на нее со злостью. — Зачем ты сюда вылезла?»
«Я думала, вы сказали, что хотите пить», — начала она. Я понял, что я здесь лишний, и откланялся. Они вряд ли обратили на это внимание. Но, перелезая через заднюю стенку вагона, я невольно задержался и прислушался. Они вернулись обратно в укрытие. Девушка плакала. «Разве я не предупреждал тебя, — сердито говорил капитан, — чтобы ты при посторонних здесь не показывалась. Я не желаю, чтобы все мужчины Мексики глазели на тебя…»
Я стоял на крыше покачивавшегося бронированного вагона, в то время как поезд медленно продвигался вперед. На краю самой первой платформы двое мужчин с фонарями в руках, лежа на животе, просматривали каждый фут пути, нет ли где проволоки от заложенной на дороге мины. Внизу подо мной солдаты и их жены обедали вокруг разложенных на полу костров. Через бойницы вагона вырывался дым и слышались раскаты смеха. Позади меня на крышах вагонов тоже были разложены костры, вокруг которых расположились загорелые люди в потрепанной одежде. Над нашими головами сияло звездами безоблачное небо. Было холодно. Через час езды мы подошли к поврежденному участку пути. Заскрипели тормоза. Поезд с лязгом остановился. Паровоз дал свисток, и вдоль поезда замелькали факелы и фонари. Сбежались люди. В зарослях вспыхнул огонек, за ним другой. Солдаты из поездной охраны собрались с винтовками наперевес возле костров и образовали вокруг них непроницаемую стену. Раздался лязг металлических инструментов и крики «эх, ух» — это сбрасывали с платформы рельсы. Мимо прошла вереница рабочих с рельсом на плечах, за ней другая — со шпалами. Четыреста человек набросились на поврежденный участок с величайшей энергией и подъемом. Крики бригад, укладывавших рельсы и шпалы, удары кувалд по костылям сливались в один сплошной грохот. Повреждение было старое, вероятно годичной давности. Путь разрушили когда-то сами же конституционалисты, отступая на север под натиском федеральной армии Меркадо. А мы починили все за один час. Затем двинулись дальше. Иногда нам встречался сожженный мост, иногда — сто ярдов дороги, на которой рельсы извивались, как виноградные лозы. Я узнал, как это делалось. Рельсы привязывали цепью к паровозу, который гнул их, двигаясь задним ходом. Мы продвигались вперед медленно. Возле одного большого моста, на починку которого должно было уйти не меньше двух часов, я разжег для себя небольшой костер, чтобы согреться. Кальсадо прошел мимо и окликнул меня. «Мы нашли там впереди дрезину, — сказал он, — и хотим проехать вперед, посмотреть убитых. Не хотите ли присоединиться?»
«Каких убитых?»
«Да вот сегодня утром разведка из восьмидесяти rurales была выслана из Бермехильо на север. Мы узнали об этом по телеграфу и сообщили Бенавидесу, на левый фланг. Он послал отряд им в тыл. Отряд гнал их на север, преследуя с боями пятнадцать миль, до тех пор пока разведчики не врезались в расположение наших главных частей. Ни один не ушел живым. Тела их рассеяны по всему пути, там, где они падали».
В одну минуту мы собрались и помчались на дрезине на юг. По левую и правую руку от нас скакали две призрачные фигуры всадников — конная охрана с ружьями наизготовку. Вскоре огни поезда остались далеко позади, и мы погрузились в окутавшее нас полное молчание пустыни.
«Да, — сказал Кальсадо, — rurales — смелые люди. Они muy hombres — настоящие мужчины. Rurales — это самые надежные бойцы из всех, какие когда-нибудь были у Диаса и Уэрты. Они никогда не переходят на сторону революции и остаются верными законному правительству. Это потому, что ведь они, собственно говоря, все равно, что полиция».
Было ужасно холодно. Никто не разговаривал.
«Мы едем ночью, впереди поезда, — сказал сидевший слева от меня солдат, — так что если где-нибудь подложены мины с динамитом…»
«Мы сможем обнаружить их, выкопать и залить водой, черт возьми!» — заметил другой с саркастической усмешкой. Остальные засмеялись. Я подумал о минах и мурашки побежали у меня по спине. Мертвое безмолвие пустыни казалось полным ожидания. В десяти шагах от дороги ничего не было видно.
