Потом они сходились и обсуждали свои опыты над природой.
К примеру, Сечников придумал особые подтяжки с винтом, позволявшие людям перемещаться по воздуху. Но работа над изобретением застопорилась, и теперь Сечников объяснял:
― А знаете, коллега, я в таких случаях спрашиваю себя: а могло ли это использоваться для военных нужд, и сразу же себе отвечаю: да, могло! И в этот момент, как с плеч дорой! Полное освобождение! Столько времени оказывается годным для другого!
Мечинский относился к этому с пониманием:
― Та же история, коллега! Только я думаю: а могли бы использовать моё изобретение для того, чтобы разнообразить плотское вожделение? И тут же понимаю ― легко! И сразу же теряю интерес к проблеме.
Вот, к примеру, Николае навёл меня на мысль, что направление электричества в проводе можно быстро менять ― туда-сюда, туда-сюда. А электрическая энергия в медном проводе ― что, если она не течёт внутри него, как вода в трубе, а течёт снаружи, подобно, подобно… Чёрт! Наверняка это можно использовать для порнографических картинок!
За обедом оба соседа обычно были погружены в чтение.
Как-то, по своему обыкновению, Мечинский читал «Петербургский листок», а Сечников ― «Московское обозрение», при этом то один, то другой опускали края своих газет в тарелки с супом.
Суп унесли, но друзья, казалось, этого не заметили. Сечников машинально взял из вазы пригоршню вишен. Немного погодя он вытащил из-за щеки первую косточку и, отвлёкшись от своей газеты, прицелился в кошку на крыше сарая. Кошка подпрыгнула и зашипела, хоть косточка и угодила в слуховое окно.
Но тут их потревожили. Мирную трапезу нарушил серб. Сперва что-то рухнуло в зале, затем раздались громовые шаги, а потом появился сам Каравайджич.
Он ввалился в столовую, как разбойник в корчму, и заорал, что к друзьям приехала неизвестная дама.
Мечинский демонстративно прочистил ухо.
Сечников не обратил на жест друга никакого внимания и так же безумно заорал в ответ: «Проси! Проси!»
Неизвестная в чёрном платье впорхнула в столовую.
Газеты были тут же сброшены, как паруса в шторм.
Тарелки исчезли. Их сменили фужеры. Каравайджич притащил ведёрко, в котором стыло, как француз под Москвой, шампанское.
― Мой муж, ― начала красавица, и два друга, вздохнув, в печали уронили головы: ― Сечников на левое плечо, а Мечинский ― на правое.
― Мой покойный муж… ― продолжила она, и друзья тут же выправились. ― Мой покойный муж знал вас, господин Сечников, как изобретателя кислородного насоса для аэронавтов. А вас, господин Мечинский, как создателя аппарата для автоматической стрижки рекрутов. Он преклонялся перед вами, как может преклоняться купец второй гильдии перед знаменитыми естествоиспытателями природы. Всё наше состояние он вложил в экспериментальный аппарат для полётов с помощью аэродинамической подъёмной силы.
И вот мой муж погиб, а возможно убит. Его аэроплан был испорчен, и мой бедный супруг превратился в мокрое место. Я не нахожу себе места от горя, ― тут гостья раскинула руки, и чёрное платье прекрасно обрисовало её высокую грудь.
― Но не только муж мой стал жертвой тёмных сил. Я склонна думать, что это чудовище, оккультист и чернокнижник, готов погубить множество других невинных. И вы… ― тут она зарыдала.
Вышло немного неискренне, но кто мог обвинять в неискренности молодую вдову. Уж по крайней мере это не стали бы делать Сечников с Мечинским.
― Помилуйте, сударыня, что за чудовище? ― не сдержался Мечинский.
― Граф Распутин, ― произнесла вдова сквозь рыдания.
Друзья помолчали.
― Этот ― мог, ― сказал наконец Мечинский.
И Сечников согласно кивнул:
― Этот ― точно мог.
О графе Распутине давно ходили недобрые слухи. Петербург говорил об ужасных оргиях, которые граф устраивал в своём дворце, о том, что он устраивал в Петергофе человеческие жертвоприношения. По крайней мере смотритель купален обнаружил после шумного празднования именин графа груды одежды невесть куда девшихся людей.
Но граф был принят при дворе и научил Государя выдавать коньяк с ломтиком лимона в большом стакане за крепкий чай. Последнее обстоятельство делало мрачного графа неуязвимым. Всем было известно, что Государь боится царицы больше Страшного суда, но отказаться от коньяка не в силах.
Граф производил опыты с магнетизмом, оживлял лягушек, предсказывал будущее и утверждал, что построил машину времени.
При упоминании машины времени Сечников и Мечинский обычно кривились, потому что первый доказал на пальцах её принципиальную невозможность, а второй показал с помощью графиков, что даже если она будет работать, то мир провалится в тартарары.
Для Сечникова и Мечинского в просьбах вдовы о помощи начинало вырисовываться что-то личное.
― В полнолуние граф собирает своих адептов в Павловске, он будет демонстрировать им свою машину. Часть его поклонников убеждена, что с помощью этого механизма они отправятся в будущее, часть считает, что переместятся в прошлое, а третьи убеждены, что наступит Конец света. Поэтому и те, и другие, и третьи обрядились в белые одежды. Одним словом, граф планирует ритуальное убийство, ― закончила вдова.
― И что же мы должны делать? ― резонно спросил Мечинский.
― Остановите их!
― Зачем? Если они переместятся во времени, то мы избавимся и от графа, и заодно от толпы глупцов, а если наступит Конец света, то мы избавимся от прошлых забот и не факт, что приобретём новые.
― Ну… Я ещё не придумала, ― вдова смутилась. ― Но, в конце концов, вам не будет обидно, если машина графа заработает, пусть даже плохо, и он укрепит свою славу, хоть время в машине там будет какое-то не то?
― Логично, ― отвечал Сечников, помедлив немного. ― Когда граф собирает своих еретиков?
― В Полнолуние!
― Да Полнолуние, спрашиваю, когда!?
― Сегодня ночью!
― Вот это поворот! Коллега, как обстоят дела с вашим рекуператором?!
― Отлично! Рекуператор готов! А ваш монгольфьер?!
― В порядке!
― Не соединить ли наши усилия?!
― Непременно!
Тут только друзья поняли, что они стоят друг напротив друга и орут, а их гостья, кажется, упала в обморок.
― Чёрт, ― поморщился Мечинский. ― Мы забыли спросить, как её зовут.
Прекрасная вдова на миг открыла глаза и довольно громко прошептала:
― Баронесса Мария-Луиза фон Бок!
И тут же потеряла сознание снова.
Друзья поручили её заботам Каравайджича, а сами отправились в лабораторию, где стоял рекуператор электрической энергии, представлявший собой конденсаторные баллоны с огромными электродами для забора грозовой энергии.
Мечинский поскакал к себе за монгольфьером и вскоре вернулся на телеге. Он сидел на груде прорезиненного
