От какого-то бывшего подводника поднабрался профессиональных словечек. Вскоре, в 1984 году, появился его первый роман «Охота за красным октябрем».
— Вы читали?
— Да, речь идет о капитане русской подводной лодки, который перебегает в Штаты. Потом как из автомата Клэнси выстреливает остальные романы: «Начало красного шторма», «Патриотические игры» и так далее.
— Судя по обилию красного цвета в названиях, везде фигурируют советские?
— Практически везде. Но он не антисоветчик. Просто это позволяет ему держать в напряжении читателя.
— Такое впечатление, что Клэнси «напряг» всю Америку. Куда ни сунешь нос, везде читают его… Даже у министра обороны Карлуччи я заметил книжку Клэнси на рабочем столе.
— Да, перед ним открыта любая дверь в Пентагоне, на авианосце или на военной базе.
— Что о нем думает литературная критика?
— Я не читаю критику.
— Ваш ответ — ответ настоящего писателя.
— Я слышал, его называют основоположником художественно-технологического жанра.
— Как?
— Имеется в виду, — Литл засунул книжку в карман, — что боевая техника в его романах устроена сложнее и описана с большим мастерством, чем характеры главных героев.
— Очень милый жанр. «Когда зарокотал двигатель, танк вздрогнул и почувствовал, как тепло разливается по всему его бронированному телу». Или что-нибудь в этом духе. Верно?
Лейтенант улыбнулся.
— Верно, — сказал он.
— В таком случае, Клэнси отстал от жизни. У нас от таких книжек ломятся прилавки магазинов. По-моему, ваши и наши Клэнси подписали тайное соглашение о рынках сбыта своих романов и прибылях. Они друг друга понимают на расстоянии. Своего рода транснациональная литературная корпорация.
— Осталось придумать название. Что-то типа…
— Что-то типа «Смерть инкорпорейтед». Смешно и страшно одновременно.
— Ничего страшного: просто — развлекаловка.
Слово «страх» потянуло за собой цепочку иных ассоциаций.
Я сказал:
— Лейтенант, мне приходилось много слышать о ваших «уроках страха». Если не секрет, расскажите подробней.
Литл растер кончиками пальцев мощные надбровья, провел ладонью по лицу, словно смахивая с него паутину, и сказал:
— А что тут секретного? Обычная процедура… «Урок страха» проводят в конце первой недели пребывания солдата в Беннинге. Собирают всех в одном зале. Неожиданно появляется человек в форме армии противника — советской или, скажем, кубинской. Он начинает издеваться, оскорблять ребят, их патриотические чувства. Говорит с сильным русским или кубинским акцентом. Вовсю «поливает» Америку, существующую у нас демократическую систему, отпускает шутки по поводу добровольной армии, заявляя, что она не может сравниться с советской. Предлагает кому-нибудь отжаться на руках. Кто-то непременно соглашается, но делает не более десяти-пятнадцати отжимов: слабоват еще. Тогда на глазах у всех отжимается «кубинец». Раз эдак восемьдесят-девяносто. Потом спрашивает: «Ну что, салаги, кто из вас знает ТТХ[33] советского БТР?»[34] В зале — гробовая тишина. Тогда «кубинец» точно автомат перечисляет десять основных характеристик «брэдли».
— А как реагируют солдаты?
— К концу первых двадцати минут «урока» они напоминают молодых быков, разъяренных пикадором. Кто-то из них, доведенный до состояния кипения, срывается с места и бросается на «кубинца», хватает его за грудки, пытается повалить. «Кубинца» уводят. Все это происходит спонтанно…
— И чего вы этим добиваетесь?
— Мы заметили, — Литл явно удивился моей непонятливости, — что «урок страха» стимулирует солдат, заставляет их активней заниматься физподготовкой, внимательней изучать армию противника.
— Своего рода психический шок, верно?
— Да, своего рода…
— Это, лейтенант, конечно, ваше личное дело, но я всегда был убежден, что негоже играть на отрицательных чувствах людей.
— Но ведь мы ничего плохого про русских не говорим. Напротив, «кубинец» издевается лишь над Америкой и американцами. Ты не понял?
— Я все понял. В том числе и то, что конечным итогом «урока страха» является рост антисоветизма среди молодых солдат.
— Но мы преследуем при этом иную цель — стимулировать учебный процесс, а не возбуждать антирусские настроения.
— Ладно, лейтенант, — сказал я, — бросим этот спор. Мы, видно, друг друга не переубедим. — Потом не удержался и добавил: — Какой-то умный древний дядя пару тысяч лет назад сказал: использующий зло в своих целях неизбежно становится его жертвой.
Метров триста мы шагали молча. Литл шел, вонзав упрямый взгляд в дорогу под ногами. Казалось, он прочерчивал им разграничительную линию.
Мы миновали военный универмаг, где беннинговцы могут отовариваться по сниженным ценам. Там можно приобрести все, кроме, быть может, автомобилей, телевизоров и электроники.
— А в мае, — почему-то сообщил вдруг Литл, — я уже буду шагать по дорогам Западной Германии.
— Ты знаешь — где именно?
— Пока нет.
— Отличается ли подготовка тех военнослужащих, которым предстоит служить в ФРГ, от подготовки тех, кого посылают, например, в Южную Корею?
— Не думаю. Всем солдатам втолковывают, что необходимо выиграть первый же бой с потенциальным противником. Особое внимание уделяется борьбе с превосходящими танковыми группировками Совет… то есть потенциального противника. Стрельба из гранатометов, ТОУ… Словом, противотанковой тактике обучают всех. Тот, кто стреляет первым, побеждает. На войне вообще вторым нельзя быть. Можно — только первым. Вторых и третьих убивают.
— Говорят, лучшее средство борьбы с танками — это танки.
— Да, верно. Мы поняли это еще в 1973 году, оценивая результаты арабо-израильской войны. А вот и твоя казарма. Извини: мне пора в штаб.
— Спасибо, что проводил.
— Прощай, — улыбнулся он и помахал рукой, словно я стоял в километре от него.
— Пока, лейтенант. Желаю тебе получить три генеральские звезды.
— Если это приказ, я выполню его.
— Не сомневаюсь.
Он еще раз махнул мне рукой, повернулся и был таков.
Я постоял немного на улице и вошел в казарму. Ошвартовался на своей койке с намерением не покидать ее до утра. Прежде чем провалиться в сон, мельком глянул на койку Вилли и отметил, что на тыльной стороне его каски появилась новая надпись: «Любовник смерти». Вилли медленно, но верно превращался в «черного юмориста».
Доминик-Инесса из Чхонджу
Однако этому богатому событиями дню не суждено было закончиться так рано. Сквозь сон я услышал щелчок, потом еще один, и еще. С трудом разлепляю веки — на моей койке сидит Уэйн Сорс: он возился с фотокамерой.
— Предлагаю смотаться в Колумбус. У меня кризис с пленкой — надо обновить запасы.
— Тогда — полный вперед!
Минут через пятнадцать мы уже подъезжали к Колумбусу.
— Милый городишко, — сказал Сорс.
— Уже почти двенадцать ночи, — заметил я, — а горожане и не думают идти спать.
— Провинция не хочет походить на провинцию.
Мы остановились у магазинчика, чья витрина была вся заставлена фотоаппаратурой самых разных марок. Хозяин возился с металлической решеткой, не желавшей закрываться. Мы помогли ему забаррикадироваться от потенциальных грабителей, старик расчувствовался и продал Сорсу шестьдесят кассет со скидкой.
— Надо отметить удачную покупку, — сказал Сорс, усаживаясь за руль.
— Это просто-напросто необходимо, — согласился я.
— Тогда предлагаю заскочить в солдатский ночной бар «Перекур у светофора».
— Почему — солдатский?
— Сейчас сам поймешь…
«Перекур у светофора» кишмя кишел бритыми солдатскими затылками. Как я потом выяснил у Сорса, это были, естественно, ребята не из «учебки» (там такие «вольности» не позволены), а из регулярных частей. В баре было темно. Из усилителей лилась модная в тот месяц меланхолическая песенка «Медленно мы любим друг друга…» Ее прокручивали раз пять подряд под шумные солдатские аплодисменты. Потом хрипловатый женский голос пропел уже успевшую стать классикой «У нее глаза, прямо как у Бетти Дэвис».
На сцене танцевала темнокожая девушка в фосфорическом купальнике.
— Не хотите угостить меня пивом? — Обратилась к Сорсу девушка в точно таком же купальнике, сидевшая за соседним столиком.
— Запросто, — отозвался Сорс и пошел к стойке, на ходу доставая из кармана хрустящие доллары.
— Вы японка? — спросил я девушку, когда она пересела за наш столик.
— Нет, — ответила она, — я из Южной Кореи.
— Как вас звать?
— Доминик. А можно — Инесса.
— У вас что — два имени?
— Да, — улыбнулась она, — и я меняю их в зависимости от настроения. Сегодня у меня дождливо на душе: так что зовите меня Доминик.
