до 20 % [136]. На утраченную Соединенными Штатами долю рынка позарились другие страны. Поставки зерна в Советский Союз нарастили Аргентина и Бразилия. Выгодной ситуацией воспользовались даже близкие союзники США — Канада и Австралия, также увеличившие экспорт в СССР. Тем временем американские фермеры остались с огромным избытком зерна и неясными экспортными перспективами. Цены на сырье обрушились, стоимость сельскохозяйственных земель в США резко снизилась, и многие американские фермеры оказались не у дел.
Столкнувшись с такой драматической ситуацией, Рейган всего через год отменил эмбарго на поставки зерна Советскому Союзу. Однако ущерб был нанесен, и американские фермеры так и не смогли вернуть доверие Москвы. Весь мир также осознал, что Вашингтон не исключает использования продовольственных поставок в качестве оружия. Страны, которые раньше полагались на импорт американского зерна, стали проявлять осторожность и стараться диверсифицировать свои заказы. В последующие годы доля США в мировом экспорте кукурузы, сои и пшеницы снизилась [137]. Зерновое эмбарго для СССР оказалось не единственной причиной такого уменьшения доли США на рынке: свою роль играло укрепление курса доллара, из-за которого импорт из США дорожал. Однако эмбарго Картера усугубило ситуацию.
Компании часто упоминают это эмбарго на поставки зерна в Советский Союз, которое многие американские фермеры продолжают считать «катастрофической ошибкой» [138], чтобы объяснить, почему они считают, что своими санкциями США порой стреляют себе в ногу. Американские фирмы утверждают, что «они уже проходили через это раньше {во время зернового эмбарго}, и все закончилось плачевно как для компаний, так и для налогоплательщиков» [139]. Данные показывают, что с чисто экономической точки зрения они правы.
В середине 1990-х годов в одном из масштабных исследований негативное воздействие санкций на американские компании оценили почти в 20 млрд долларов в год [140]. Этот показатель включает только убытки от потерянного экспорта, хотя трудно определить, в какой степени американские компании смогли перенаправить часть своего экспорта в страны, не находящиеся под санкциями. По данным того же исследования, ежегодно из-за санкций американцы теряют более 200 тысяч рабочих мест. Если учесть, насколько сложно достоверно оценивать затраты, связанные с санкциями, к этим данным следует относиться с осторожностью. Однако эти впечатляющие величины дают представление о скрытых издержках санкций для американских предприятий.
Эти данные имеют почти 30-летнюю давность. Сегодня реальная величина убытков от не осуществленного из-за санкций экспорта гораздо больше. Консервативная оценка дает около 50 млрд долларов в год (при условии, что упущенные возможности росли пропорционально объему экспорта с 1995 года) [141]. Однако реальная сумма может оказаться гораздо выше. Санкции применяются шире, чем в 1990-е годы, и направлены на более крупные экономики — например, российскую. Кроме того, эти величины относятся только к торговле товарами; они не учитывают экспорт услуг, который сегодня составляет почти половину американского экспорта.
Другие упущенные возможности для американского бизнеса измерить еще сложнее. Например, международные компании могут счесть, что американские поставщики ненадежны из-за санкций. Вследствие этого некоторые иностранные компании сообщают, что предпочитают пользоваться услугами неамериканских поставщиков — чтобы избежать риска постсанкционных сбоев в цепочке поставок. Находясь вдали от режимов-изгоев, американские фирмы часто расплачиваются за принудительные экономические меры США. Однако издержки, которые несут американские компании в результате санкций, не отражаются в государственной статистике, и поэтому санкции выглядят менее дорогостоящими, нежели на самом деле.
В некоторых наихудших сценариях ограничительные меры могут даже приносить пользу врагам США или, как ни иронично звучит, другим странам, попавшим под санкции. В качестве примера можно привести ситуацию с Венесуэлой. В январе 2019 года санкции США в отношении экспорта нефти из Венесуэлы вызвали всемирный дефицит кислой тяжелой нефти. Нефтеторговцы быстро адаптировались к такой ситуации. Они увидели идеальную замену в российской нефти Urals, поскольку та имеет схожие характеристики с венесуэльской. Впервые в истории российская марка Urals стала торговаться с премией к марке Brent, что принесло выгоду российским энергетическим компаниям, часто попадающим под санкции.
История на этом не заканчивается. Через три месяца после этого истек срок действия соглашений, позволявших Ирану продолжать экспорт нефти в некоторые страны (несмотря на выход США из ядерной сделки), что усугубило глобальный дефицит тяжелой нефти. Вызванная санкциями нехватка венесуэльской и иранской нефти стала отличной новостью для российских энергетических компаний, а нефть Urals стала пользоваться еще большим спросом. Поэтому российские экспортеры получили около 1 млрд долларов дополнительных доходов [142]. Крупнейшая российская нефтяная компания «Роснефть» является государственной. Это означает, что часть этих денег поступала в государственную казну, финансируя военную операцию Москвы в Сирии или отправляясь по иронии судьбы к испытывающему денежные затруднения венесуэльскому правительству.
Выгоды, которые принесли России американские санкции против Венесуэлы, не ограничиваются лишними продажами нефти. После того как США запретили экспорт венесуэльской продукции, Москва пообещала помочь Каракасу с экспортом сырой нефти. Некоторое время сделки проходили через две малоизвестные дочерние компании «Роснефти», расположенные в Швейцарии [143]. В какой-то момент через эти две компании проходило около 70 % венесуэльского экспорта нефти, при этом для сокрытия истинного места назначения нелегального груза осуществлялась перевалка нефти с судна на судно по образцу Северной Кореи [144].
Помощь России не безвозмездна: Москва берет за нее вознаграждение. «Роснефть» приобрела доли как минимум в шести венесуэльских совместных нефтепредприятиях и получает возврат в натуральной форме (в виде нефти) тех миллиардных кредитов, которые российский энергетический гигант ранее предоставил венесуэльской государственной нефтяной компании Petroleos de Venezuela (PDVSA) [145]. В итоге США ввели санкции против тех двух фирм, которые обеспечивали незаконный экспорт венесуэльской нефти. Это не остановило Москву [146]: прибыльной деятельностью занялись другие российские государственные подставные компании, играя с OFAC в кошки-мышки [147]. Когда эти компании попадают под санкции, на их место приходят новые — до тех пор, пока Вашингтон не отлавливает очередную новую схему.
В мае 2019 года Трамп разговаривал час по телефону с Путиным. После беседы президент США твердо заявил, что Россия «вовсе не стремится вмешиваться в дела Венесуэлы, кроме того, что желает «чего-то позитивного» для Венесуэлы» [148]. Возможно, Трамп заблуждается насчет того, что российский президент считает «чем-то позитивным» для Мадуро. У Кремля есть все основания не бросать Каракас: Москва получает прибыльные доли в венесуэльских нефтяных месторождениях в обмен на поддержку в обходе санкций. Меры США против Венесуэлы выгодны России, которая также находится под жесткими американскими санкциями. Даже хорошо проработанные санкции могут дать обратный эффект. В худшем случае они могут пойти на пользу противникам США.
