Каждый день молюсь я теперь за крестившего нас батюшку, имени которого даже не запомнил тогда. Господи, Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй мя, грешного!
Батюшка уехал. А длинный день продолжался. Толян выгнал подпившую компанию сержантов отсыпаться после бессонной ночи в городе и теперь ждал меня, как будто сам и не пил — снова веселый, трезвый, собранный, только дерганый немножко.
— Ты Трегубова вызвонить можешь?
— Могу, наверное, а что стряслось?
— Дело есть. Буду краток. В случае нападения на базу диспозиция простая — бьемся до последнего. Но есть одно но. Или расколошматят нас все же с воздуха. Или окажемся в городе, на выезде, и уже не пробьемся к своим… Всяко может быть, не по плану. Питон велел закладку сделать на всякий случай вне базы. Потому что все, кто после боя останется, так или иначе получат до конца жизни, а она все равно будет короткой — одно задание — по группам или поодиночке — прорываться в город и действовать самостоятельно. Сам себе диверсант, короче! Устроить такой шухер, чтобы земля под ногами у латышей горела!
— Разумно. Но я так полагаю, что и закладки уже сделаны, и люди заранее за пределами базы оставлены.
— Правильно полагаешь. Но нам свою закладочку иметь тоже нелишне. Я человек запасливый, да и Питон плохого не посоветует. Короче, сейчас поедем в город. Повидаешься с женой заодно, да и я домой заеду. Собери комплект штатской одежды неброской. Я тоже возьму дома. Консервы здесь уложим. Водки… для дезинфекции… Аптечку. Промедол, само собой. Два автомата, патроны, гранаты. Пистолетов пару, «Муху», хоть одну. А вот Палыч наш должен будет все это добро (надеюсь, в две сумки уместится) в надежном месте закопать. А потом точные координаты нам сообщить.
— Палыч сделает. Есть одно местечко хорошее в лесу, в Калнгале. И отсюда, если что, пешком за пару часов добежим — по воде, камышами, огородами, лесом — я там каждую тропку знаю. И из города добраться легко, хоть на тачке, хоть на электричке. И главное, Палыч это место знает, мы там вместе ходили, легко найдет, и мы потом не перепутаем.
— Понял, не дурак. Тогда собирайся, надо ехать, пока машина свободна. И. поздравить тебя?
— С чем?
— С крещением, дурашка!
(Из рукописи Иванова)— Хорошо, я все сделаю. — Палыч решительно тряхнул седой головой, но выцветшие голубые глаза его смотрели тоскливо, пушистые усы опустились книзу, как у запорожца. Без долгих разговоров мы сгрузили ему прямо на диван оружие, консервы, водку, сигареты, спички и два пластиковых мешка со штатской одеждой.
— Если нам не пригодится, сам используешь, тебя учить не надо, старый конь борозды не портит, — хохотнул я дежурно.
— Это значит, вас там убивать будут, а я потом консервы трескать да водку по стаканам разливать на безымянной могиле? — тяжело произнес Трегубов.
— Что-то ты, Палыч, сентиментальный стал какой-то! Стареешь, что ли? — Толян тут же включился в нелегкий разговор. — Это мы убивать будем. Если понадобится. А нас, дураков, пуля хер догонит, не раз доказано, правда, Поручик?
— Неоднократно! — нажимая на «о», подтвердил я и важно поднял кверху указательный палец. — Говно, как наука доказала не тонет! — Это кто здесь говно? — подскочил со стула Мурашов. — Высокий суд, я протестую!
— Будет вам, дурака валять со стариком! — одернул нас обоих Трегу-бов. — Сказал, сделаю. А сейчас идите. Скоро Татьяна придет, а мне еще все это добро упаковать надо, не дай бог, увидит.
— Ну и пойдем, — обескураженно развел руками Толян.
— Прощаться не будем, Палыч! Все пули — мимо нас! — Я все же не удержался, приобнял старого товарища и вышел во двор.
— Ну чего он панихиду развел, старый хер? — смущенно загрубил Мурашов, когда мы погрузились в машину и поехали к моему дому.
— Жалеет, что на дело не берем. Все ему кажется, что раз жена такая молодая, то и он петушком бегать должен! А самому шестьдесят уже стукнуло. Ладно, проехали!
— Проехали?! — удивленно вдарил по тормозам сидевший за рулем Кабан.
— Тьфу, черт, еще два квартала! Проехали, да не то!
— А то я твою квартиру не знаю. — пробурчал ничего не понявший и потому обидевшийся Пилипчук.
— Ну, я пошел! Жду через час, максимум — полтора. Управитесь? — Толян кивнул. Я подхватил тяжелую спортивную сумку со снаряжением и пошел к своему дому. Машина остановилась метрах в ста от него, на соседней улице.
Алла была дома, а вот дочка у моих родителей. Я расстроился. Жена развела руками. И то правда, я же не предупреждал, что приеду. А ей как раз надо было отвезти отцу мой подарок. Надеюсь, что не последний.
— Как вы там? Есть хоть какой-то выход? — Собирая на стол, Алла разговаривала со мной на ходу, тихим, отрывистым голосом.
— Выход, Аля, всегда есть. Пробьемся. Тебе от Толика привет! Он к Ольге поехал, через час должен вернуться, забрать меня.
— Через час?! А я думала пироги поставить. — Алла остановилась посреди кухни с полотенцем в руках, постояла, не зная, куда теперь идти, вытерла руки и медленно села за стол напротив.
— Пироги я люблю!
— Вот я и хотела.
Раздался резкий звонок в дверь. Алла побледнела. Я показал ей пальцем — тихо!
— Спроси, кто там? И сразу не открывай, кто бы ни был.
Я выскочил в комнату и рванул молнию спортивной сумки. Присоединил магазин к автомату, сунул в карман эргэдээшку и стал в простенке перед коридором.
— Сейчас, одну минуту! — громко сказала Алла кому-то через дверь и торопливо вошла в комнату. — Это Люда с Виталиком, — прошептала она.
Я аж зубами заскрипел от злости.
— Запускай, только веди на кухню сразу, скажи, что я переодеваюсь. И сразу за ними дверь закрой на ключ.
Я аккуратно положил оружие в шкаф, снял, чертыхаясь, плечевую кобуру; пистолет сунул сзади под ремень, выпустив рубашку небрежно, по-домашнему, поверх брюк.
Люда — давнишняя, еще школьная подруга жены. Виталик — ее шебутной сынишка — ровесник Ксении. Это надолго. Живут они на другом конце города, у «Авроры», и на пять минут никогда не заходят. Из кухни послышалось веселое щебетание Людочки — миниатюрной блондинки с внешностью вечного ребенка. Я вышел к ним на кухню, поздоровался и пригласил в комнату. Не знаю, как это Алле удалось, но она напоила гостей чаем и спровадила уже через полчаса. Только мы обнялись, только прижались покрепче друг к другу, как заверещала рация в сумке. Просто несколько прерывистых нажимов на тангенту. Сигнал Мурашова, что они подъезжают. Впервые у Аллы слезы выступили на глазах и задрожали губы. Я поцелуями собрал соленую воду с лица жены и успокаивающе сказал:
— Я скоро снова приеду. Все у нас тихо. Они боятся, Аля! Они нас боятся и потому никогда не полезут на базу. А мы за это время что-нибудь придумаем.
Алла оторвалась от меня, шмыгнула носом, села на диван, поправляя и застегивая халатик. Я вытащил из шкафа автомат, сложил в сумку. Отправил туда же забытую было в кармане гранату и стал одеваться — заправлять рубашку, застегивать ремешки кобуры, искать чистый платок в ящике того же шкафа.
— Я все приготовила, — ровным голосом сказала Алла. — Вот здесь, в пакете, носки, платки, белье на смену. Вы там хоть моетесь иногда?
— Да там такая сауна — обалдеть! — Я не соврал, правда, на крыше сауны сейчас было пулеметное гнездо. Да и душ принять я хотел именно дома… ладно, намоюсь еще… когда-нибудь.
У ног терся черный кот Бегемот, обиженно требуя ласки. Всем хочется ласки.
— Что родителям твоим сказать? Я пистолет отдала. Страху натерпелась, когда везла, все казалось, сейчас остановят и сумочку потребуют предъявить.
— Ты моя героиня! Ты моя любимая женушка, ты мечта моя кареглазая! — Я еще раз обнял жену на прощание и подошел к двери. — Скажи, что со мной все в порядке. Новостям в местной прессе пусть не верят.
Верить можно только мне. Ксюху поцелуй! До встречи! Подожди! Деньги! Вот, возьми.
— У меня есть еще, тебе самому могут пригодиться. Да и много здесь, откуда?
— Я теперь на полном обеспечении. А деньги — выдали, чтоб семьи хорошо питались и не плакали! Люблю, жди!
Я выскочил за дверь и только потом осмотрелся. Все было тихо. Только дворничиха встретилась на лестнице и, поздоровавшись по-русски, долго смотрела мне вслед. Машина на этот раз стояла прямо у подъезда. Я протянул Толику сумку в открытую им заднюю дверцу, сам уселся вперед и закурил. Кабан сразу рванул с места и погнал в сторону центра.
— Куда это мы?
— Джефф открытым текстом сообщил по рации, что его в кафе на Брасе блокировали.
— Япона мать! Что он там делал?
— Он к матери заезжал на работу, на Ленина, потом решил пожрать по дороге на базу чего цивильного. Наверное, у матери «хвоста» поймал.
— Давно?
— Только что был на связи.
