– Но вы-то понимали, что это ненормальное положение дел?
– А где у нас в стране было нормально? Я вот в коридоре постоял-послушал и получил за это девять лет лишения свободы.
– Ну, за один разговор на строгий режим не отправляют…
– Да почему за разговор? Да, был разговор, да, я стоял, а вменили мне – реально – три статьи: 209-ю – бандитизм, 162-ю, часть третью – разбойное нападение, и 222-ю – у меня в машине газовый пистолет лежал, который я покупал еще в свое время по удостоверению сотрудника милиции. За этот пистолет мне дали год. Потом Верховный суд убирает мне 222-ю статью, часть четвертую, а год оставляют почему-то. Родители подходят, адвокат подходит, спрашивают, а им отвечают: «Пускай сидит». А бандитизм признали потому, что были неоднократные эпизоды. Я вам расскажу предысторию. Брал нас отдел по борьбе с организованной преступностью, тогда он располагался на Шаболовке, 6. И наши интересы с ними тесно соприкоснулись. Они крышевали там…
– Где крышевали?
– Ну, в двух салонах.
– Каких салонах? Интересно…
– Я знаю об этом, потому и рассказываю. Я же не мальчик. Да, они крышевали несколько салонов. И когда меня взяли, посадили в машину, и один такой дяденька говорит-предлагает мне, чтобы нам с ними мирно разойтись, кхе-кхе… ну смешно! Я посмотрел на него и промолчал. Он тогда говорит: «Ладно, поехали». Потом мы сидели три месяца в тюрьме, и, по большому счету, нам даже прилепить нечего было…
– Погодите, здесь непонятно. Брал вас РУБОП? [7] И они крышевали кого-то? Но вы-то какое отношение имели к этим салонам?
– Я же говорю, что у нас было четыре эпизода – четыре разбойных нападения.
– Так вы что же, нападали на те самые салоны?
– Ну конечно. Я же не говорю, что просто в коридоре постояли… Я не один был. Но лично моя роль заключалась в том, что я стоял, видел, слышал, и у меня не было выбора – так судьба распорядилась, что в тот момент я оказался в том месте. И вот следствие – зона.
– Выбор всегда есть.
– Зря вы так думаете…
– Просто не надо было заниматься разбоем.
– Да не в том дело – разбой не разбой. В тот момент я поступил так, а сейчас бы сделал иначе. Я думал, что у меня нет выбора – вот чем дело! Активной роли в преступлении я не принимал. Я вообще не знаю, как в зоне оказался. За что?! Я сюда не стремился, от тюрьмы и сумы зарекался. Я всегда знал, что делаю и как делаю. А в зоне, я вам так скажу, процентов семьдесят людей сидит ни за что. Совершенно случайные люди. Срока нереальные дают! Я же не девятьсот лет живу. Вот за что мне дали девять лет? Разве я пытал кого-нибудь, глаза, может быть, выдирал, ножом кого-то резал? Да нет, конечно. Меня просто засудили. Суд начался, и я уже знал, что приговор мне заряжен. Давайте, я попробую вам объяснить, как это делается. Нас брал московский РУБОП. Как он вообще там, в Балашихе, в тот день оказался, этот РУБОП? – таким вопросом никто не задавался на суде. Причем изначально брал нас 5-й отдел по борьбе с ворами в законе и бандитизмом. Они, значит, борются с бандитами. Как после этого выглядело все наше дело? Я сижу три месяца в тюрьме. У нас при аресте не нашли ни ножей, ни пистолетов. Нам вменяют 162-ю статью, часть вторую – нападение без применения силы. Я больше вам скажу: так называемые потерпевшие даже не хотели писать заявление на нас. Моя роль заключалась в том, что у меня была машина. Я привез ребят, зашел с ними в коридор, они – в кабинет, потом вышли, и мы все вместе уехали. Вот все «преступление». Мы спокойно уехали. Никто никого не убивал, не пытал, даже не кричали ни на кого. Говорили совершенно спокойно. А взяли нас уже дома. Причем без заявлений «потерпевших» взяли нас. Приехали, постучались. Предъявили обвинение в разбойном нападении. И закрыли в ИВС. Ну, три месяца проходит… Вещдоки, правда, какие были, я сам сразу выдал. Я, в принципе, знал, из-за кого я сюда попал, из-за каких уродов.
– Что за вещдоки были?
– Разные вещи, которые забирались у людей…
– Из тех салонов, куда вы наведывались?
– Да.
– Какие-то ценности?
– Ну, как сказать…
– И что же суд?
– А что суд? На суде вдруг выясняется следующее. Спустя три месяца после нашего задержания РУБОП «находит» в каком-то подъезде какого-то дома в электрощите нож – такой вот тесак, пролежавший три месяца, и никто из жильцов его не замечал! – ну так вот, приобщают нож почему-то к нашему делу, а потом меня вызывают и спрашивают: «Узнаете нож?» Я отвечаю: «Ну как вы думаете, с чего я должен его узнать?» А там, по делу, этот нож-тесак якобы кто-то из нас достал, кому-то угрожал и все такое вроде бы было. Опять, по делу, якобы нож оказался у меня, и какая-то девушка пыталась его у меня выхватить, и какой-то двухметровый мужчина все это видел. Потом на следствии мужчина сказал, что не так все это было, а следователь записал: «Мужчина добросовестно заблуждается, поскольку находился в состоянии аффекта». А значит, нужно верить только девушке, которая, пытаясь вырвать нож, очень хорошо этот нож разглядела. Ну вот, якобы нож нашли, предъявили на суд… его фотографию. Сам нож на суде так никто и не видел! Зато на этом ноже построили все обвинение, что мы, дескать, сплотившись в банду и вооружившись ножом, кхе-кхе… Я так понимаю, что иные банды действуют годами. А наша «банда» существовала всего восемь дней. Ну вот, на суде адвокат кричит: «Покажите нож!» Нет ножа.
– В каком году вас арестовали?
– В мае 1998-го.
– А когда осудили?
– В феврале 1999-го.
– Я правильно понял, что сначала у вас была фирма, в которой…
– …Мы занимались черной магией. Я тогда работал в милиции. Но потом мне все это стало неинтересно, и я отошел от фирмы. Туда пришли уже другие люди. Как-то с одним знакомым у меня зашел разговор за эти вещи, и он говорит, что имеет большие огорчения по поводу этих вещей. Не конкретно на фирму, с которой я имел отношения, а вообще на всю эту систему одурачивания простого обывателя. Доходило до смешного. Звонит он на фирму и говорит: «Машина у меня пропала, украли, не смогли бы вы найти ее?» Ему отвечают: «Сможем». Но только надо им показать ключи от машины. Хорошо, берет какие-то ключи, приезжает в фирму, где этими ключами долго трясут-ворожат, а потом – бам-с! – вот где твоя машина – и показывают место на карте Московской области. А он им отвечает: «Да у меня машины никогда не было!» Ха-ха… Дурят они обывателей, обманывают. Это огорчило моего подельника. Он высказал претензии.
– Вы говорили еще про три других эпизода в составе преступления. С чем они были связаны?
– Ну с тем же самым… В карман к простому работяге, который где-то на заводе вкалывает, никто не лез.
– А к кому лезли?
– В фирмы…
– Какие фирмы?
– Связанные с магией.
– Ну а почему не шли, например, на рынки, которых повсеместно развелось пруд пруди? Там тоже крутятся большие деньги.
– А зачем идти на разные рынки, если у подельника конкретные претензии были именно к этой отрасли… Ну зачем?
– Значит, кто-то ему сильно насолил из «магов» и «чародеев».
– Видимо, да.
– Хорошо, поговорим про тюрьму. Что человек чувствует, попадая в нее?
– Страх. Ожидание чего-то нового, чего-то неизвестного. И я с кем сидел, у которых по две-три ходки были, они говорили: «Неизвестно еще, куда попадешь». Действительно, отморозков в тюрьме, то есть тех, кто не в состоянии владеть собой, очень много. За примером далеко не пойду. Недавно я и еще один осужденный проходили по одному делу, связанному с попыткой побега из этой колонии. Попытку раскрыли, а мы проходили свидетелями, нас на какое-то время вывозили в СИЗО, и вот там я опять насмотрелся. Я потом сказал этому второму осужденному: «Вова, – говорю я, – а кому амнистию-то проводить?» Мутанты… кругом были одни мутанты! Как в фильмах ужасов показывают… Общий сбор у нас был. И вот я насмотрелся на все эти лица. Не обремененные интеллектом! Удручающее впечатление. Ну ладно, я – оступился. Получилось так в жизни. Допустим, не видел я в тот момент другого выхода. Сейчас у меня, может, мировоззрение изменилось. Сейчас я бы так никогда не поступил. Я бы лучше в деревню уехал, еще куда-нибудь, чтобы избежать каких-то этих нюансов… они мне не нужны.
– По-моему, вы лукавите про деревню.
– Да нет, какое лукавство? О чем вы говорите? Через такое пройти… Сидели мы в столыпине, в этом вагоне. Когда семнадцать человек в купе загоняют, это купе разогревается настолько – дышать нечем! И вагон где-нибудь полдня на солнце стоит. Один человек, с которым я вместе ехал, он валидол принимал, чтобы не задохнуться там…
– Вам сколько остается до конца срока?
– Пять лет. Но пять лет я не собираюсь еще сидеть. Я все-таки рассчитываю на льготы. Я всем своим поведением стараюсь показать, что хочу выйти отсюда пораньше.
– Представьте, что приезжаете домой, а там – старые знакомые…
– Это не мои знакомые. Я стал просто жертвой обстоятельств. Это не мой круг общения.
– А если опять сложатся аналогичные обстоятельства?
