Последуют ли для «Маски» роковые оргвыводы, как скоро и в какой форме – вопросы риторические. А пока страсти по «Маске» всё так же нешуточны. О ней грезят, на неё уповают. Её клянут и ненавидят. Она созидает карьеры и ломает судьбы. И другой «Маски» у нас с вами нет и в обозримом будущем не предвидится. В России, похоже, вообще невозможна премия в области искусства, которая могла бы устроить всех. И если уж мы лишены возможности реализовать смелую фантазию главного редактора «Петербургского театрального журнала» Марины Дмитревской «собрать все премии да сжечь», то, может, стоит взять на вооружение принцип, предложенный председателем экспертного совета грядущего фестиваля Александром Висловым? Эта премия есть плоть от плоти той великой игры, каковой по сути и является театр, а к игре не стоит относиться так уж серьёзно. В конце концов, умные люди всегда могут найти компромисс – решение, которым все будут недовольны в равной степени.
Теги: искусство , театр
…И другие заинтересованные лица
Скандалы в Новосибирске, в Пскове... Неожиданные? Конечно, нет. Увольнение Мездрича, назначение Кехмана, снятие с репертуара пресловутого "Тангейзера" - это всё приём таблеток, на пару часов обезболивающих, вместо радикального решения назревшей проблемы, лечения нарыва, который постоянно растёт и время от времени прорывается гноем и кровью. В искусстве – скандалом. Их уже было немало.
Беда, на мой взгляд, давно вышла за рамки Новосибирска, Пскова, вообще профессионального сообщества и стала делом государственным, ибо касается она не узкой касты посвящённых, а тех, кто прежде всего приходит в залы, кто покупает билеты, платит налоги и в конце концов содержит театр. Нуждается в нём – публика, зрители. Доказательством: зрителям нравится... или нет – манипулируют сейчас как хотят. К сожалению, даже полный зрительный зал – ещё не показатель высокого качества спектакля. Теперь в театральной терминологии его чаще называют «проект», а то и «продукт»[?] Рыночный «продукт» – проект. Это и есть печальное последствие расцветшего, разгулявшегося рынка – мы потеряли театр как общую радость, как место духовного единства, как когда-то говорил Гоголь. Кафедру, с которой можно сказать миру много добра. Теперь театр скорее место скандала и эпатажа, продолжение столь модных казино и ночных клубов, массажных салонов и экстравагантных подиумов. И конечно же, место заработков, прежде всего любой ценой. «Мы за ценой не постоим», – как совсем по другому поводу пелось когда-то. Испорченным вкусом многих зрителей расплатилось общество, зрителями, начавшими привыкать к тому, что в модных спектаклях обязательно должны быть голые сплетающиеся тела, половой акт, а ещё лучше извращения, шприцы и наркотики, мат.
Театры стали состязаться друг с другом – у кого пооригинальнее, у кого страшнее. Зрителям навязывается – так сейчас надо! Алёша Карамазов – женщина, Ромео и Джульетта – гомосексуалисты, чеховскую Елену Андреевну насилуют на столярном столе, Раневская задирает на сцене ногу, завлекая Лопахина... Это модно!
Не принимаешь происходящего – ты отстой, списанный с корабля современности лузер и консерватор. Слишком многих из интеллигентных зрителей отсекли от театра: бюджетникам, пенсионерам стало дорого ходить в театр, а некоторым просто противно. Поразительная статистика по столице: лишь 16 процентов москвичей сказали, что они ходят в театр, а по России показатель около 3–5%...
Жанр один – шоу. Стиль – китч. Бережное отношение к автору, к классике, к их текстам, мыслям, стилю и жанру – археологическая и чуть ли не неприличная редкость, спектакли теперь, как правило, лишь «по мотивам» – так проще: не надо мучиться, вникать, думать... А что, разве отменено у нас авторское право? Классики сами за себя уже не заступятся. Но ведь есть законы, государство, профессионалы. С профессиями театральными теперь хуже всего! Именно их уровень в силу общеизвестных причин и тех, о которых мы именно сегодня особенно затревожились, хуже всего. Ниже плинтуса.
Вспомните агрессивный напор, с которым вела себя в телевизионной передаче Владимира Соловьёва театральный критик, главный редактор журнала «Театр» Марина Давыдова, она слышать не хотела мнения собеседников, она уверена в собственной правоте. Даёшь Европу! За ней бежим, «задрав штаны». Долой застрявшие в отживших вкусах стыдные рудименты прошлого! Реализм, психологический театр, система Станиславского, уверены прогрессисты, формирующие сейчас общественное мнение, кого выбросить в мусорную корзину! Спектакли этого направления не проходят «продвинутого» экспертного мнения, не включаются в фестивальные показы, уж конечно, не получают «Золотую маску». А ведь премия частная, но объявившая себя национальной. Давыдова и К чужих не пустят.
Вот ещё один театральный критик из «прогрессистов» Павел Руднев заявил на круглом столе «Вечерней Москвы», посвящённом итогам «Золотой маски» 2015 года, как новое правило, как истину в последней инстанции: «…театр волен распоряжаться текстами классиков как ему заблагорассудится… Литература не должна определять режиссёрские ходы»… Он и впрямую сослался: как на Западе…
Многими предшествующими десятилетиями великие режиссёры от Станиславского и Мейерхольда до Эфроса с Товстоноговым искали сложные пути взаимодействия с классикой, мучились сознанием собственного несовершенства, пытались приблизиться, проникнуть в суть, в глубину великих произведений.
Как ставить классику в разные времена, как сделать её современной – вопрос вопросов. По Рудневу с кампанией – всё просто. Жить по либеральной моде, одинаково на всех, с мини-юбками, порнографией, с набором одних и тех же ремесленных приёмов и… слыть авангардными. Модными. Нравится Рудневу с Давыдовой… И Западу… Нынешних вершителей норм общественного вкуса я называю деревенскими авангардистами.
Хозяин... Это, конечно, громко сказано. Скорее простая зависимость обслуживающего персонала, как когда-то формулировал совсем уж «стыдный» по нынешним временам Ленин: «от денежного мешка, от подкупа, от содержания». Кто платит, тот тебя и танцует, говорят сегодня. По-моему, вовсе не след оказываться Министерству культуры в компании нынешних загулявшихся купчиков. «Догулялись» до того что, когда надо явить миру русскую классику, зовём Питера Штайна поставить «Бориса Годунова», его «Вишнёвый сад» для нас теперь считается образцом.
Не успело ещё сформироваться общественное мнение вокруг «Тангейзера», а режиссёра Тимофея Кулябина пригласили на постановку в Большой театр. И в Ленком по зову Марка Захарова.
Противоположность вкусов и пристрастий, казалось бы, лишь эпизоды отдельной частной сферы. Ан нет, предпочтения в искусстве раскалывают общество, и без того полное трудных проблем, выращивают социальный антагонизм, далеко не нейтральный к жизни каждого. Кто же теперь может стать экспертом в возникающих у театров конфликтах? Вопрос в нынешних условиях, оказывается, не праздный и непростой. Люди без принципов, идей, без гражданства и патриотических чувств стали «править бал».
Всё-таки не дело, я не в первый раз пишу об этом, происходящее в последние годы превращение театров, учреждений особых, чей успех одной только выручкой, кассой не измеряется, в директорские, с единоначалием администратора, менеджера, директора. Институт художественного руководства, двуединый во власти, творческой и административной, перестал существовать. Уничтожен.
Мездрича сменили на Кехмана. Ну невозможно представить, чтобы подобное случилось в Новосибирске при Исидоре Заке или Алексее Людмилине, больших музыкантах, главных дирижёрах, возглавлявших творческую жизнь театра в предыдущие десятилетия. И были директора, но на другом положении. Так же как немыслимо подобное в Мариинке. Недавно обрадовалась: Роман Виктюк стал генеральным директором своего театра. Так и надо. Художник должен отвечать за свой театр.
Не должно, не может быть определение репертуара и качества спектакля, выбор и приглашение режиссёра, формирование творческого лица коллектива делом директора. Это другая профессия. У директоров своих дел полно. Но сейчас так трансформировался театр, и режиссёры становятся бизнесменами, думают больше об успехе, о доходах, нежели о творчестве. По-моему, тот же Серебренников – выдающийся менеджер самого себя, продюсер, но одного этого недостаточно, и обнаружилось во вручённом ему г-ном Капковым 80 миллионов убытков на сегодняшний день за два года – печальный итог. Даже по финансам провал, а уж на кассовый успех они рассчитывали прежде всего.
Теперь нет людей, способных занимать должности худруков, почти не осталось. Иных уж нет, а те далече... 90-летний Хомский, 80-летний Захаров, немолодые Райкин, Туминас, Фокин, Исрафилов, Джангишерашвили. Следующие режиссёрские поколения, идущие им на смену, уже привыкли, что их имена – лишь мелким шрифтом на афише, как рядовых служащих, режиссёры – разовики, их отучили от ответственности за коллектив, за общее дело. Они тоже ищут теперь где глубже, то есть легче, прибыльнее. И, конечно же, это самая больная для меня тема, как, чему, кто учит будущих деятелей театра. Извините за воспоминания, но совсем недавно, всего сорок лет назад, один курс Марии Иосифовны Кнебель оканчивали Васильев, Морозов, Райхельгауз, Степанцев, Исрафилов, Андрей Андреев. Это только мне известные, но бесспорные лидеры, готовые главные режиссёры театров. И когда Иосиф Леонидович сегодня поддерживает режиссёрскую вседозволенность, безвкусицу, я ему не верю, его другому учили, он и был, как я привыкла знать, другим. Что случилось-то? Неужели эта самая зависимость от «содержания»?! Боязнь выйти из моды. Из бренда… На одном курсе у Бориса Равенских учились Белякович, Иоффе, Гусинский, между прочим. И следом выпускал курс Гончаров, и снова театр получал резерв, поддержку готовыми мастерами, способными руководить театрами.
