Бойцы ХАМАС посмотрели их вещи и под кокошниками нашли множество кип. И они поняли, кто к ним явился. Бойцы ХАМАС взяли их в плен и поместили в подземелье, где когда-то содержался еврейский капрал Гилад, а сами известили Израиль о том, что держат у себя неких пленников, и послали в знак подтверждения кипу.
В секторе Газа не хватало продовольствия, особенно овощей. Лидеры ХАМАС решили обменять пленников на овощи и предложили Израилю этот обмен. В Газу прибыл сам Шимон Перес и начал торговаться. За Алексея Венедиктова давали луковицу, за Евгения Ясина — помидор, за Владимира Познера — морковку, за Ольгу Быкову — редиску, за Ольгу Журавлёву — редьку, за Юрия Кобаладзе, поскольку он ходил немного в раскоряку, давали корень женьшеня, а Александра Невзорофа хотели отдать израильтянам бесплатно в виде "комплимента". Однако сделка не состоялась: Израилю самому нужны были овощи, и он отказался от обмена. Тогда пленников вновь поместили в подземелье, где содержался когда-то капрал Гилад. И охранники, сторожившие пленных, слышали, как из подземелья раздаётся "чаво", "куда", "откеда", а также "прийдоше", "обреташе", "побираше".
У пленников не было надежды на спасение, но тут в Газу из России прилетел пузатый писатель, у которого были хорошие отношения с лидерами движения ХАМАС, и вызволил пленников. Он привёз пленников в Россию, но не в Москву, не на радиостанцию "Эхо Москвы", а в Орёл, к подножью памятника Ивану Грозному. Пузатый писатель сказал прибывшим: "Покайтесь, ехидны!".
Те стали каяться и целовать копыта коня. А когда покаялись, все без исключения приняли православие. Пузатый писатель вернул их в Москву на станцию "Эхо Москвы", и только Нателла Болтянская отказалась вернуться на радио. Она устроилась работать на бензоколонку, и у неё случались романы с попутными дальнобойщиками.
Когда все обучились русскому языку, Александр Глебович Невзороф решил написать для русских новую историю. Он считал, что история русского народа началась с Гайдара, и тогда же появилась новая династия — гайдарычи. Губернатор Белых, управлявший в Вятке, был вятичем. Юрий Кобаладзе, у которого наблюдалась некоторая кривизна носа, был кривичем. Глеб Павловский и Станислав Белковский, которые умели накрывать поляну, были поляне. Евгений Ясин, самый древний, был древлянин. Михаил Горбачёв с родимым пятном на лбу был родимич. А Владимир Познер был ильменский славянин.
Мы гордимся тобой!
Владимир Бондаренко
23 февраля 2017 0
о поступке Захара Прилепина
Я считаю, что Захар Прилепин поступил как русский воин во все времена, от поля Куликова до Бородинского сражения, от русских добровольцев в Испании и Вьетнаме до панфиловцев. Он пошёл сражаться за Россию и её идеалы.
Захар Прилепин продолжил героическую линию русских писателей — от Лермонтова до Гумилёва, от Бестужева-Марлинского до Проханова и Лимонова.
Он пошёл не убивать братьев-украинцев, а защищать русских от фашистской нечисти.
Впрочем, он и не скрывает ни своих взглядов, ни своей позиции. Он говорит: "Я боюсь в патетику свалиться, но совершенно очевидно, что Донбасс — это зона ответственности не перед жителями Донбасса или Украины, а перед будущим России. Если нам здесь удастся чего-то добиться, значит, у нас получится везде, на любых направлениях. У меня есть определённые возможности, и я не вижу причин оставаться в стороне. По моей инициативе уже создано подразделение, и мы будем стремиться к тому, чтобы на белом коне въехать в какой-нибудь близлежащий город, который был оставлен нами в силу разных причин…".
Захар Прилепин поступил в "спецназ русской литературы" и к этому шёл довольно долго. Вот и книга его о писателях-воинах в русской литературе — это тоже подготовка к спецназу.
"В России с XVIII века я насчитал более сотни поэтов и прозаиков, у которых жизнь была напрямую связана с воинской службой. У нас самозванцы русской словесности стали доказывать, что русский литератор — это такой исусик на тонких ножках, который вечно говорит о слезинке ребёнка и о прочих трогательных вещах. Причём эти люди активно и настоятельно болеют за украинскую сторону. Но это сложилось не сегодня. Если внимательно смотреть на войну 1812 года, Крымскую, уж тем более подавление польского восстания — уже тогда колоссальное количество нашей аристократии могло болеть за поляков, за любого противника. В Отечественную войну 1812-го в московских салонах говорили: "Может быть, с Наполеоном стоит решить миром? Это просвещённая нация…".
Нынешние капитулянты, готовые предать свою Родину за любую подачку с Запада, не имеют к русской литературе никакого отношения. Не случайно этот поступок Прилепина одобрило большинство значимых русских писателей самых разных взглядов.
Не случайно и Пушкин рвался на Кавказ. Как считает Захар: "Он же был абсолютный империалист, "ватник". Нынешние Проханов с Лимоновым не ведут себя столь радикально, сколь вёл себя Пушкин. Чаадаев 9 лет отслужил, сначала был гренадёром, а потом служил в гусарском полку у Дениса Давыдова. А мы все больные дети Серебряного века… Наркомания, свальный грех, привычка отделять: типа, Родину я люблю, а государство не люблю. Нам надо не в Серебряный век возвращаться, не к ахматовским сиротам, а в Золотой век русской литературы. В век Пушкина. Потому что там у большинства людей были более чем чёткие представления о Родине и любви к ней…
Они по мироощущению почти все были декабристами, писали "во глубину сибирских руд" послания. Были смутьянами, своеобразными нацболами. Если какое-то движение начиналась в обществе, если война, не дай Бог, тут даже самый большой либерал, человек, придумавший словосочетание "квасной патриотизм", Пётр Вяземский сразу срывался на защиту родины — на войну 1812 года. Потом война с Турцией. Они с Пушкиным оба Бенкендорфу пишут письмо, что хотим в действующие войска. Это 1831 год. А ведь в 1825 году повесили пятерых декабристов — их ближайших друзей. Огромное количество, двести человек, сосланы в Сибирь. Причём из них порядка пятидесяти литераторов, поэтов. Сегодня эту ситуацию попробуйте воспроизвести. Представьте себе Бориса Акунина условного или Дмитрия Быкова, которые пишут главе охранки письмо: "Хотим отправиться в действующие войска". Невозможно представить. Причём Пушкину и Вяземскому отказали. А Пушкин взял и самочинно отправился на Кавказ. Приехал на лошадке, в чёрной бурке, с пистолем, умчался на позиции. Казаки атакуют, он вперёд казаков скачет. За ним офицеры мчатся: "Саша, Саша, не обездольте русскую поэзию!"
Впрочем, так же и Александр Проханов, как мне рассказывали, в Афганистане всегда стремился на передовую. Думаю, Захар Прилепин абсолютно прав, говоря, что чувствует себя в Донбассе как в пространстве романа "Тихий Дон", романа "Война и мир" или "Слова о полку Игореве"…
Лучшие русские книги с давних времён так или иначе связаны с войной. Думаю, Захар интуитивно почувствовал, что ему для дальнейшего освоения литературного пространства необходимо самому идти Родину защищать!
Когда сейчас взбешённые либералы его обвиняют, что он отправился убивать, Захар напоминает им слова Фёдора Достоевского, что "русский человек идёт на войну не убивать, но приносить себя в жертву… Пожалуй, главное качество русского человека на войне — это терпение, бесконечное, бестрепетное терпение. Так или иначе, об этом писали в России из века в век…"
Вот и Захар со своим батальоном собирается жертвовать, защищать русских жителей Донбасса, не предъявляя никаких претензий украинцам как таковым, веря, что они обязательно образумятся…
Зачем пошёл воевать изумительный романтик Антуан де Сент-Экзюпери? Зачем поехали добровольцами в Испанию Эрнест Хемингуэй и Дос Пассос? Зачем рвался на фронт и зарабатывал свои Георгиевские кресты гениальный поэт Николай Гумилёв? Ведь другие-то отсиживались в тылу.
На Захара Прилепина сейчас льют помои все наши нынешние тыловые крысы, желают ему даже скорой смерти. Когда некая поэтесса Полозкова заявила, что в день гибели Прилепина купит бутылку лучшего шампанского, она для меня перестала существовать, впрочем, как и для всех ценителей поэзии.
Может быть, Захар своим поступком спасает будущее русской литературы?
Захар Прилепин вступил в должность заместителя командира батальона, ему присвоено звание майора. Он готов воевать.
В своих интервью он чётко заявляет: "Все эти кривляния, что вот ты писатель, поэтому ничего не должен делать, меня совершенно не волнуют. Я хочу — пишу, хочу — не пишу. Здесь идёт война. Это как во время Великой Отечественной. Все эти замечательные товарищи в лице Симонова, Долматовского — они все писали, все носили оружие. И все имели воинские звания".
