29 августа 1949-го года в районе Семипалатинска было произведено первое в истории Советского Союза испытание ядерного оружия. Полномасштабный фильм об этом собирался снять Павел Чухрай, но на столь громкую заявку не нашлось адекватного бюджета. В результате камерную версию "любви на фоне атомного взрыва" снял Александр Котт, автор "Брестской крепости" и "Обратной стороны луны".
События фильма разворачиваются накануне "семипалатинской пробы". В бескрайней, как море, степи, одиноко на отшибе цивилизации стоит небольшой дом. Там живут отец Толгат (Карим Пакачаков) и его юная красавица-дочь Дина (Елена Ан). Толгат - бывший военный лётчик, тоскующий по штурвалу, кавалер ордена Красной Звезды, вынужденный в мирное время совершать непонятные поездки на грузовичке в степь. Чем занимается Толгат для зрителей остаётся загадкой. Дина сидит дома одна, рассматривает гербарий, чешет косы в закатном свете дня. Их тихая жизнь неторопливо течёт, как ручей, скромный быт компенсируется заботой друг о друге. Так и проходят дни - "дом стоит, свет горит, из окна видна даль".
В Дину влюблён местный "ковбой" Кайсын (Нариман Бекбулатов-Арешев). Он красиво скачет на лошади, пьёт воду из ковша, поданного тонкой девичьей рукой, мечтает о свадьбе. Но однажды вблизи хуторка от перегрева глохнет автомобиль и на пороге у Дины появляется нелепый, но добрый и весёлый Макс (Данила Рассомахин) - пришлый русский в поисках ведра воды. Смешливый юноша и прекрасная аборигенка влюбляются друг в друга. Но на фоне зарождающегося чувства выясняется, что Толгат в своих таинственных поездках подвергся облучению радиации, и его жизнь прерывается, как солнечный закат. Красиво колышутся травы, бегут чередой облака Весь этот хрупкий, живущий по вековым законом мир скоро будет сметён взрывной волной под равнодушно всходящим и заходящим светилом.
Солнце - как постоянная метафора в новом фильме Александра Котта - даже слишком навязчиво. В одной из сцен Толгат образно "глотает" солнце, не подозревая, что его дни под ним уже давно сочтены. Весь фильм - это одна большая роскошная фреска, этнографический гимн природе и казахскому бытию. Чтобы не отвлекать зрителя от вдумчивого созерцания, в картине полностью отсутствуют диалоги. Единственные слова, звучащие здесь - короткие сводки с полей по радиоточке. А созерцать есть что. Изумительная операторская работа Левана Капанадзе (приз на фестивале "Кинотавр") отлично имитирует основные принципы стилистики азиатского кино, движется за ним след в след. Волнующая музыка Алексея Айги вторит происходящему, буквально "говорит" со зрителем вместо актёров. Глядя на потрясающие крупные планы, скольжение света на лицах в идеальных, скульптурно вылепленных кадрах, хочется только одного. Более чётко выраженной истории. Сюжета, над которым хотелось бы не просто погрустить, но и навсегда запомнить вызванный им катарсис.
Невозможность найти баланс между формой и содержанием - бич современного, и не только российского, кино. Такую бы энергию направить в иное русло, соединить медитацию и бурный, свойственный азиатскому кинематографу, отчаянный взрыв чувств - и перед нами родился бы реальный шедевр. Котт же предпочитает другой род влюблённости в своих героев. Режиссёру интересен любой мельчайший штрих - поворот головы, шевелящиеся от ветра волосы на затылке, глаз, смотрящий в степную даль из-под колышущейся занавески. Из этих деталей и собирается этот природный конструктор недосказанностей - в прямом смысле этого слова - легчайший сонм чувственных недомолвок.
Снять полнометражный фильм без слов в наши дни - риск, достойный искреннего восхищения. Но вот как будет реагировать зритель на эту безмолвную поэзию, угадать трудно. Безусловно, у картины найдётся своя аудитория. Главный приз "Кинотавра", доставшийся "Испытанию", привлечёт в кинотеатры любителей исключительно фестивального кино, и они останутся довольны увиденным. Айтматовская меланхолия с эсхатологическим уклоном у определённой части кинолюбителей в большой чести. С другой стороны, картина странным образом пересекается с "Бумажным солдатом" Алексея Германа-младшего. Но если в последнем речь шла о том, в каких античеловеческих условиях бытия осуществлялась космическая программа по запуску первого в истории космонавта, то "Испытание" словно нарочно демонстрирует прекрасный мир, сметённый с лица земли другим достижением советских учёных. И в том, и в другом случае глобальному мифу предпочитается гордая индивидуальность маленькой человеческой жизни. Модная тема сегодняшнего отечественного кино.
Роман Раскольников
11 сентября 2014 0
Культура Общество
Вальтер ШЕЙДТ. Всеобщая расология. - М.: Белые альвы, 2014. - 136с.
"На привычном языке, который нынче как-то уж совсем износился и изговорился, истина бытия не может быть выговорена. Может ли она вообще непосредственно сказаться, если всякий язык есть язык сущего? Или для бытия можно изобрести какой-то новый язык? Нет. Даже если бы это удалось и дело обошлось без всякого искусственного словообразования, этот язык вовсе не был бы говорящим. Каждое сказывание должно позволить возникнуть вслушиванию. И сказывание, и вслушивание должны восходить к одному истоку. Остаётся только одно: сказывать истину бытия на языке сущего, достигшем благороднейшей высоты в своей простоте и власти над сутью". Так полагал Мартин Хайдеггер, но путь, избранный сим любомудром для "сказывания истины бытия", довольно далёк от "простоты". Сим мы нисколько не желаем умалить философической значимости творений М.Хайдеггера, мы лишь желаем указать на то, что существовал в его время и иной путь, дабы "выговорить истину бытия" Истина бытия сказывается на языке крови и расы - это и есть тот "единый бытийный исток", из которого исходит всё, и к которому стремится всё. Голос крови - есть голос Бога. Не Бога "теологов и учёных", погрязших в абстракциях, но Бога Живаго, творящего Жизнь и те законы, по коим Жизнь "жительствует" Не станем, ещё раз повторим, "принижать" значимость философии М.Хайдеггера, но его путь - се своего рода "длинный путь", а путь таких авторов, как Вальтер Шейдт к сказыванию "истины бытия" - се своего рода "короткий путь"
Экстракт книги В.Шейдта "Всеобщая расология" (1925), вышедший в "малой серии", редактируемой Вл. Авдеевым "Библиотеки расовой мысли", на наш вкус, несколько "пресноват", не достигает "благороднейшей высоты" трудов таких авторов, как граф Гобино или Ганс Ф.К. Гюнтер Но - это добротное научно-популярное изложение основ расологии, и в этом качестве оно заслуживает лишь одобрения.
Помимо своей научно-популяризаторской значимости приличного "введения в тему", работа В.Шейдта, в контексте сегодняшнего состояния антропологической науки значима ещё и той восхитительной свободой, с которой В.Шейдт (впрочем, как и все физические антропологи и расологи его времени) использует "страшный" термин "раса", рассуждает о "расовой мешанине", "гибридах" и тому подобных вещах, ставших с неких пор почему-то "политнекорректными", хотя никакой "идеологической нагрузки", кроме констатации научно-установленных "фактов" рассуждения В.Шейдта в себе не несут
Напротив, современное "требование" к антропологии, притязающее быть своего рода новейшей "догмой" (вот только непонятно какой "религии" принадлежит сия "догма"), звучащее так: "раса - это социальный конструкт, она не определяется биологически", есть самая что ни на есть "идеология", противоречащая не только науке и научным данным, но противоречащая элементарнейшему "житейскому опыту". Вы открываете труды новейших антропологов и читаете: "расы нет"; вы закрываете книгу, выходите на улицу - раса есть, и не просто есть, факт сей просто-напросто "бьёт по глазам" (порой и не только, увы, по глазам)
Оставим, впрочем, этих недо-учёных с их недо-наукой, прислушаемся к суждению мыслителя, принадлежащего к единственной в современном мiре нации, коей "дозволяется" иметь и демонстрировать "urbi et orbi" национально-расовое самосознание. Ханна Арендт (далеко не самая радикальная из еврейских политических философов ХХ века, имевшая довольно неоднозначные отношения с сионизмом), тем не менее, в письме к Гершому Шолему пишет, касаясь собственного само-осознания в национально-расовом ключе: "Быть еврейкой для меня является одним из неоспоримых фактов моей жизни, и мне никогда не хотелось менять или отрицать фактов такого рода. Существует такая вещь, как основополагающая благодарность за всё, что является таким, какое оно есть; за то, что было дано, а не создано"
Политическая философия Х.Арендт весьма скучна и поверхностна, но приведённые "задушевные" ея мысли - се слова человека глубоко верующего и глубоко расовомыслящего. Верующего: потому, что кровь и раса в нас - поистине "дар Творца", то, что "нам дано, а не создано нами самими" и за что должно воздавать "благодарность". Расово-мыслящего: потому, что раса и кровь принадлежат к "основополагающим фактам" в нашей жизни, "менять" или "отрицать" которые может прийти в голову лишь существу, глубоко извращённому иль злонамеренному
