По поводу книги Волкова "Диалоги с Иосифом Бродским" Вы пишете, что для Вас лично это — "современный аналог разговоров Гёте с Эккерманом". Извините, маэстро, но для меня лично Бродский не совсем "аналог" Гёте, что, разумеется, не может поколебать Вашей уверенности.
И еще кое-что о слезах: "Когда объявили о смерти Сталина, вся наши школа плакала, я тоже пришёл домой в слезах". Это понятно, вся страна скорбела. Но ваша мама вдруг сказала Вам: "Слава Богу!.." Да, были такие и мамы и папы. Лев Разгон, например, писал, что даже устроил пиршество по этому поводу. А вот что записал в дневнике знаменитый кинорежиссер Андрей Тарковский в день смерти Мао Цзедуна: "Пустячок, а приятно" ("РГ", 2008.02.21). Спрашивается, что он Гекубе, что ему Гекуба? В моём дневнике, который я вёл на фронте, нет подобной записи даже 30 апреля, когда мы узнали о самоубийстве Гитлера.
И последнее. Вы пишете: "За границей, после того, как продирижируешь какую-нибудь из симфоний Шостаковича, тебе иногда говорят: "Beautiful!" В такие моменты я готов с горя провалиться в канализационный люк. Шостакович оставил нам свою кровоточащую музыку, и музыканты, исполняя её, оставляют на сцене капли своей крови. Причём здесь "Вeautiful!"?" "Право, всё это уж слишком велеречиво — от обильной крови, заливающей всю сцену, до зловонного люка. Изображать Советское время непроглядно кровавой эпохой, а Шостаковича зеркалом кровавой эпохи — разве Вы этого хотели, Владимир Теодорович? И потом, что же, за границей, по-Вашему, совершенно не понимают Шостаковича?
Так вот, да, Volkov мало известен, но Вас-то знает вся страна, весь мир. Вы не только лауреат Государственной премии СССР, но и кавалер французского ордена Почётного легиона, на Вашей груди Золотая медаль Моцарта, Ваш авторитет в музыке непререкаем. И я перешагнул через все частные несогласия с Вами, которые упомянул. Действительно, как можно не прочитать книгу, которой восхищается такой человек?
Тем более, Вы пишете, что впервые увидели Шостаковича, когда Вам было десять лет. А я — летом 1942 года, когда был в Колонном зале на первом в Москве исполнении гениальной Седьмой симфонии. У меня до сих пор хранится программа того концерта. И помню тогда же появившуюся статью Алексея Толстого о симфонии, которому вышедший на сцену композитор показался похожим на "злого мальчика"...
Отложив всё, я, Владимир Тедорович, углубился в чтение прославленной Вами книги Соломона Волкова "Шостакович и Сталин". Правда, сразу бросилось в глаза обилие безымянных персонажей и источников: "Один из приятелей Эйзенштейна", "один профессор в США", "один певец Большого театра", "одна пожилая ленинградка", "один чиновник" и т.д. Это напомнило мне несправедливо забытый "Архипелаг". Там то же самое: "Один узбек", "две комсомолки", "одноглазый сторож", "хитрый плотник" и т.д. без конца. Разумеется, это несколько подрывает доверие к сочинению.
Но, тем не менее, перед моим изумленным взором засверкали перлы и диаманты ума, эрудиции, тонкого вкуса. Передо мной открылись новые горизонты там, где этого меньше всего ожидал, я увидел то, что должен был знать, но, к стыду своему, не знал, не ведал и не подозревал.
Даже не знаю, с чего начать перечисление радостных открытий... Ну, что ж, по своей советской замшелости начну с классиков марксизма, с самого Маркса. Что у Волкова о нём? Вот! Чуть не двести лет мы повторяли его слова: "Религия — опиум народа". Ничего подобного! — объявил Ваш друг Соломон. — Религия опиум ДЛЯ народа". То есть, не сам народ породил религию, а кто-то придумал её, изобрёл и сунул ему. Это же совсем другое дело. Новаторство! Вклад в сокровищницу!
А что о другом классике — о Ленине? "Это был человечек, неказистый и простецкий". Таким, говорит, впервые увидел его Сталин. "Есть все основания полагать, — уверяет Ваш проницательный друг, — что именно тогда Сталин понял, что он, тоже маленький, невзрачный человечек, может стать великим вождём". Тем более, что он был повыше Ленина — 174 сантиметра. Интересно, а с чего, допустим, Наполеон, который тоже был невысокого роста, решил, что может стать императором? Не исключено, что после того, как Людовику ХVI отрубили голову, и он стал ниже Бонапарта.
Итак, человечек №1 и человечек №2. Как Вы думаете, Владимир Теодорович, если бы Волков жил в России, назвал бы он невзрачным человечком ещё и президента Медведева, рост которого тоже весьма невелик? Впрочем, отвечать не обязательно. Лучше посмотрим, что ещё пишет Ваш подопечный о Сталине, сперва — о его внешности: "На меня из полумрака выдвинулся человек, похожий на краба. Человек-карлик, похожий на двенадцатилетнего мальчика, но с большим старообразным лицом". Ваш протеже уверяет, что именно так описывал Сталина поэт Пастернак. Вот оно что! Выходит, как лицемерил-то поэт, когда писал о нём же:
А в эти дни на расстоянье
за древней каменной стеной
живет не человек — деянье,
поступок ростом с шар земной.
Каков масштаб лицемерия! Карлик, краб, каракатица и — земной шар! Горько узнать это...
А какие льстивые письма он писал Сталину! Помните? "Я повинуюсь чему-то тайному, что помимо всем понятного и всеми разделяемого, привязывает меня к Вам... Я давно мечтал поднести Вам какой-нибудь скромный плод моих трудов, но всё это так бездарно, что мечте, видно, никогда не осуществиться..." Лучше не знать бы и это.
Ведь и о Ленине писал возвышенно:
Он управлял теченьем мыслей,
и только потому — страной.
Наверняка, Волков мог бы и это лицемерие разоблачить, но почему-то воздержался.
Тут уже начался литературный мир, в котором книга открыла мне особенно много нового, и здесь мне больше всего стыдно, как литератору, за своё невежество. Я знал, допустим, что Сталин встречался, беседовал или переписывался, или разговаривал по телефону со многими писателями: с Горьким, Демьяном Бедным, Михаилом Булгаковым, Александром Фадеевым, Симоновым, Эренбургом, Вандой Василевской, даже с забытым ныне Биль-Белоцерковским... Из иностранных — с Гербертом Уэллсом, Бернардом Шоу, Роменом Ролланом, Лионом Фейхтвангером, Андре Жидом и другими. (Unter vier Аugen: Вы можете представить себе беседу, допустим, товарища Путина с Шоу, а Медведева — с Ролланом?) И всё это опубликовано, и всё многократно описано. Но Ваш Соломон мудрый установил, что Сталин не по телефону разговаривал, а в облике краба встречался накоротке ещё и с Маяковским, и с Есениным, и с Пастернаком. Вот новость!
А с какой целью? Оказывается, уговаривал заняться переводом грузинских поэтов, видно, хорошие гонорары сулил. Но удалось уговорить только Пастернака, и не грузин переводить, а англичан в лице Шекспира. А Есенин, видимо, именно после этой встречи и воскликнул:
Отдам всю душу Октябрю и Маю,
И только лиры милой не отдам!
Не отдам крабу... А Маяковский? Великий знаток темы, всё тот же Сарнов, в книге "Сталин и писатели" уверяет: "У Маяковского никаких личных контактов, не говоря уж о личных отношениях, со Сталиным не было". Выходит, врёт Сарнов. Конечно. Как и дальше: "Можно предположить (очень они горазды с Соломоном на всякого рода предположения. — В.Б.) о надеждах, которые Сталин возлагал на Маяковского". Каких надеждах? Да известное дело, чтобы он воспел его. Мало ему было од и псалмов Пастернака, Ахматовой, Мандельштама и Джамбула.
Но, странное дело, Маяковский упомянул Сталина в своих стихах всего два раза, а ведь, оказывается, было время для од. Волков-то вон что пишет: "18 апреля 1950, года на следующий день после похорон застрелившегося Маяковского..." (с.188). 1950-го?! Значит, прожил он не 37 лет, как все считали до сих пор, а почти до шестидесяти лет. Но — больше ни строчки о Сталине. Вот упрямец! Это даёт все основания полагать, что поэт не застрелился, а убили его по приказу Сталина.
Владимир Винников -- Мессидж — не имидж
Всё более скучная и "премиецентричная" литературная жизнь современной России неожиданно — в самый разгар "мёртвого" отпускного сезона — порадовала громким скандалом. Газета "Совершенно секретно" (2011, №5) опубликовала статью Александра Боярского "Капиталист-скандалист", в которой утверждалось, что автором романа "666. Рождение Зверя", укрывшимся за псевдонимом И.М.Хо, является известный российский банкир и, по совместительству, британский медиа-магнат Александр Лебедев, таким художественным образом отправивший "политический мессидж" высшему руководству страны. В ответ Лебедев подал против газеты в Пресненский суд Москвы иск о защите своих чести, достоинства и репутации, оценив ущерб оным ни много ни мало — в 30 млн. рублей. Кстати, если суд полностью удовлетворит иск бизнесмена, то каждый экземпляр пятитысячного тиража данного издания будет оценен в 6000 рублей — очень неплохая, можно даже сказать, почти эксклюзивная, коммерческая планка. И если считать, что любое упоминание в прессе (включая, как показала недавняя смерть британской певицы Эми Уайнхаус, даже некролог) является рекламой, — то очень неплохой рекламный ход.
