Некоторые умные головы предвидели это, но… Промолчали. По инерции. Потому что у нас не принято было критиковать то, чему дан широкий ход. Так было. Так не должно быть, если мы хотим выстоять, выжить.
Я приоткрыл чуточку занавес, а теперь все‑таки послушаем, что там надумал сказать Василий Иванович.
— Понимаете, — он осторожно нащупывает мысль. — Теперь мы всей бригадой перешли на коллективный подряд. — В глазах его мелькнула лукавая искра. — Оно конечно, надо. Но вот я расскажу вам такой факт. Как‑то, на прошлой неделе, мы вышли в поле поутру. Я тут с ребятами удобрения вношу, а через лесопосадку поле под сахарную свеклу надо готовить. Культивацию делать. Наряд получили Ватченко и Вельчихин. Вельчихин, тот сразу взял загонку и погнал. А Ватченко заметил, что ночью землю морозцем прихватило. Если сейчас, сообразил он, пройти по ней культиватором, то из мерзлой земли образуются твердые, как камни, комья. Это, считай, свеклы на поле не будет. Он ко мне — что делать, звеньевой? Говорю, надо выждать часа два, три, пока отойдет на солнышке верхний слой земли. И остановил Вальчихина. Вот вам человеческий фактор. Два человека, два подхода к делу. Если б не бдительность Ватченко, не взяли бы мы нынче свеклы на этом поле. Такие вот дела. А бригадный подряд равнодушия не прощает. Не терпит. Вы спросите — а куда девать таких, как Вельчихин? Это вопрос. Положим, он отсеется из нашей бригады, пойдет в другую. А там тоже перейдут на подряд. Он в другую. А колхоз весь перейдет на подряд. Из пяти тысяч человек, скажем, 500 отсеется. Не нужны будут колхозу, поскольку нет у них прилежания к работе. Куда им деваться? 'Гут у них, в станице, дома, семьи, тут их корни…
— А как же быть в самом деле?
Василий Иванович сделал чуть заметное движение, похожее на пожимание плечами. Но я знаю, он не из тех людей, которые уходят от ответа. И потому был уверен,
он ответит мне на этот вопрос, иначе зачем же он меня к нему подвел?
— Выход один, — сказал он тихо, но веско, — надо всем включиться в работу. Всем и каждому. На всех уровнях. Таковы железные законы подряда, такова его природа. Он не сможет работать, когда хоть одно малейшее звено его не сработает. Пришел на работу, работай с полной отдачей. — В этом месте Василий Иванович усмехнулся. — Но ведь это, чтоб работать с полной отдачей, многие не только не принимают, но и не понимают. Таких придётся заставить понять и принять. А как? Только личным примером, и заинтересованность должна быть. И еще у меня мелькала одна мыслишка, могу поделиться. На суд будущих читателей очерка: может, в подряд отдавать стратегические направления, стратегические работы? А остальные, второстепенные — разным эстетствующим и кое — какерам? Тогда бригадный подряд не будет таким глобальным. Может, так?
Мысль неожиданная, трудно тогда было что‑либо ответить Василию Ивановичу. Но вот теперь, поразмыслив, я думаю — а что? Может и так дело повернуться. Ведь есть же у нас в стране, так сказать, стратегические отрасли, которые призваны обеспечить экономический и оборонный уровень нашей страны на международной арене. Там правительство не скупится ни в средствах, ни в людях. Почему в хозяйственных делах страны от низа до верху не определиться с важными и второстепенными видами работ? Соответственно перераспределить средства и людские ресурсы. Пусть будет по человеку и дело. Или как в народе говорят — по Сеньке и шапка.
— Спасибо, Василий Иванович, — мы встаем, прощаемся. Он степенно пожимает мне руку, не торопится уйти. Вместе мы смотрим, как разворачивается трактор с тремя сеялками. За штурвалом, пока мы говорили с Василием Ивановичем, сидит один из трех парней, которые полеживали здесь на взгорочке перед раскрытым журьалом «Техника молодежи», когда мы приехали на «Москвиче». Я вспомнил об этом и не удержался:
— А эти двое что?..
Василий Иванович кивнул на «Беларусь» в сторонке с кузовным прицепом, в котором насыпью азотные удобрения.
— Подвозят удобрения. Помогают заправлять сеялки. Когда кто‑нибудь устанет — подменяют. — Он говорит
спокойно, совершенно уверенный в том, что ничего такого нет, на что я намекаю. (Я ведь про себя подумал: порассуждали мы с тобой всласть о высоких материях бригадного подряда, о человеческом факторе, а двое здоровых ребят полеживают себе на бочку, когда ты пашешь). — Они из тех «эстетов», — продолжает Василий Иванович, — которым не нужны деньги, почести, они просто хотят жить. Их ко мне в звено зачислили. Вот потихоньку обламываем. Мы двоих, там еще двоих… А как же?..
Краснодар — Васюринская — Краснодар.
Апрель, 1986 г.
Логвиненко Владимир Герасимович — рядовой стрелкового полка 1173, 36-й стрелковой дивизии. Ушел в армию добревольцем в июле 1942 года. Семнадцати лет. Краснодарец. Тяжело ранен в боях под с. Шаумян Туапсинского района. Окончил школу снайперов в Тбилиси. Демобилизован в мае 1945. Награжден орденом Отечественной войны, медалями «За отваху» и «За оборону Кавказа». Восемью юбилейными.
Рассказывает.
Помню, за день до ухода на фронт, отец мой, Герасим Ананьевич, потомственный казак, сказал: «Сынок, немцы будут в Краснодаре. Я ухожу на фронт, и тебе надо уходить. Куда хочешь — в партизаны, или просто эвакуируйся». И тут же велел матери: «Собери его — продуктов, белья, кусок мыла… И не держи».
Ура! Свобода. На следующий день пошел в военкомат с ребятами с нашей улицы. Нас завернули домой — пока не окончите девятый класс. Окончили девятый класс школы № 28. Под вой сирен и бомбежки. Принесли справки. Нас взяли на учет. Как‑то собрали вечерком и повели своим ходом аж в Баку в артиллерийское училище. Шли ночами, потому что днем не давали двигаться немецкие самолеты. На 4–й или 5–й день вдруг завернули назад. Подали бортовые ЗИЛы, погрузили и привезли в Пашковскую. Мы еще в гражданской одежде. Два дня изучали приказ Сталина № 227 «Ни щагу назад». Потом привезли и раздали оружие — винтовки, гранаты, патроны и бутылки с зажигательной смесью. И строем в Старокорсунскую. Первые числа августа. Здесь нам выдали форму почему-то серо — голубого цвета. Выкупались в речке, надели форму, выстроились, приняли присягу. И тут как тут немецкая «рама». Команда — «Воздух!» А мы не знаем, что это такое. Вояки! Досталось нам — утюжила нас эта «рама» как хотела. Многих побило. Похоронили. Потом отрыли окопы. К полудню затеяли варить кашу — надо подкрепиться. А не в чем. Приспособили цинковые коробки из‑под патронов. Под вечер нас построили возле лесополосы, велели пометить вещмешки и сдать. И строем в Краснодар. А город уже пылает — горит нефтеперегонный завод. Небо заволокло черным дымом. Жара! Остановились возле кирпичного завода, недалеко от моста через Кубань. Развернулись в цепь вперемежку с остатками полка 1173, только что отступившего из города. Старослужащие ворчат — прислали «пополнение»! Пацанов! Мы и в самом деле пацаны. А туг и немец пошел в атаку. С закатанными рукавами, автоматы на бедре, строчат без умолку. Мы стали отбиваться. Рядом в цепи оказался старослужащий Николай. Заросший, грязный, усталый и злой. Взял надо мной шефство. Винтовка у меня нового образца — стрельнешь разов шесть, семь, патронник нагревается, затвор заклинивает. Ужас! Тут надо стрелять, а она не работает. Руки пообрывал об затвор. А немец прет. Откуда ни возьмись — наши два танка. Отогнали немцев.
Во время передышки Николай научил: говорит, возьми у убитого винтовку старого образца с рамочным прицелом. Так и сделал. В следующую атаку уже палил сколько хотел. Потом пошли в контратаку. Наш командир, не помню уже его фамилию, поднял нас своеобразно: «Примкнуть штыки! Вперед! Так их разэтак!..» И страшно, и смешно. Не думал, что так может быть на фронте. Потери были большие — половину ребят выбило. Николай оберегал меня. В атаке и когда снова залегли. «Не высовывайся без нужды!..» А пули — фьють, фьють. Парня рядом прошило очередью. Глухие шлепки с характерным шипением, как если бы раскаленные железки падали в воду: «Шу! Шу!..» Тут я только понял, что смерть — это серьезно и надолго. Внутри все заныло, захолонуло. И, чувствую, — хана сейчас. А немец вот уже — лица каменные различить можно. И вдруг сзади нас, за Кубанью, вздымается вал дыма и
огня. Будто земля вся взорвалась. И голетели в нашу сторону огненные стрелы. То, оказывается, заработали «Катюши». Вой, грохот, дым, огонь впереди нас. Ад кромешный! Немцы назад. Снова мы спасены. Как будто кто‑то знал, что мы здесь, юнцы, погибаем. И тут команда отходить. Мы на мост, а там свалка, затор. Люди сыпятся в реку. Мы на каких‑то досках пустились вплавь. Нас относит течением. Николай потерялся. Переправились. Окопались. Взорвали мост. Нашелся Николай. А немец уже переправляется, и мы не можем ему помешать. Команда отходить на Горячий Ключ.
В Горячем Ключе ударило обломками дома — снаряд попал. Контузило. В санчасть не пошел — думаю, оклемаюсь так. Идем. Идут беженцы тысячными толпами с домашним скарбом. В горы. Ворчат люди на нас — защитнички! А следом немец на мотоцикла с и легких машинах. Напирает. Да еще в тыл десант забросил. Впечатление окружения. Там строчат, там строчат. Со всех сторон. И с воздуха клюют — самолеты над нами безвылазно. Вот где досада брала на наших — ни одного самолета! Чувство полной беззащитности и обреченности.
