За годы жизни в Канаде у меня сложилось впечатление, что эта страна очень даже сама себе голова. Мне очень нравится наш нынешний премьер от партии консерваторов Харпер, молодой, интеллигентный и энергичный. Я думаю, что благодаря его политике Канаду почти не затронул кризис. Никто из моих друзей не потерял работу и купленные дома. Экономику США трясет и шатает, а Канада продолжает строиться, жилье дорожает. Все как-то спокойно и стабильно. В Канаде две главные политические партии, постоянно соперничающие между собой: консерваторы и либералы. Я за консерваторов, но объяснять сейчас почему, не входит в мои планы, к тому же зачем раздражать тех, кто за либералов? Лучше пойти и молча проголосовать.
Теперь о людях. Мои соседи, дома которых находятся справа и слева от нас, — канадцы в пятом поколении. Фамилии и имена у них замечательные: Гордон Зелинский и Ричард Иваськин. Предки одного приехали из Польши, второго — из Украины. Украинцев в Канаде много, они составляют основу даже целой провинции под названием Саскачеван, провинции плодородной и традиционно сельскохозяйственной, по климату и природе напоминающей Украину. У украинцев сильная община, свои финансовые институты, банк, где они могут взять ссуду. Есть и свой культурный центр, в котором нашей приятельнице — художнику и поэтессе — чистой украинке было отказано в персональной выставке из-за «недостаточного знания украинской «мовы». Украинцы живут здесь из поколения в поколение. Как-то я оказалась в доме у одного «украинского канадца» по делам и удивилась, словно попала в хату: на стенах рушники с вышитыми петухами и текстами. Оказалось, что его 88-летняя бабка родом из-под Харькова — единственный человек, который говорит и понимает по-русски, она показала мне свой садик-огород за домом, где она не хуже менанитов выращивает многие овощи, включая картошку.
То же самое можно сказать и о немцах. Есть города, построенные ими, например Китченер, о котором я уже говорила, и соседствующий с ним замечательный университетский городок Ватерлоо.
О любви к японцам и национальных особенностях
Японцев в Канаде не так много, но уважаю я их безмерно. Может, мне повезло, но среди моих друзей-переводчиков много японцев, их взгляд на жизнь поразителен, основные идеи заключаются в следующем: жизнь коротка (это у них-то… Япония на первом месте по продолжительности жизни), уважай старших, никогда не ври, будь пунктуален, иначе это неуважение, будь справедлив, любуйся красивым и радуйся жизни, поскольку в любой момент может случиться какая-нибудь неприятность, называющаяся японским словом «цунами», или что-то вроде того… и все. Японки бывают очень красивы. Один из друзей семьи, архитектор, который сам по национальности отчасти чех, отчасти немец, а отчасти поляк, пришел к нам домой со своей супругой, миниатюрной пианисткой — японкой, благородно красивой и статной до изумления.
Когда-то давно был в моей жизни период, еще до открытия коучинговой практики, когда я работала на американской фирме здесь в Торонто устным переводчиком, переводила звонки русскоязычных граждан в больницы, участвовала в операциях, которые делали под местным наркозом американские врачи русским пациентам, и в судебных процессах. В компании работали переводчики с сорока пяти языков, и на каждый язык приходилось примерно четверо переводчиков. Мне и всем остальным не нравилось, что при устройстве на работу обещали одно, но получили мы в итоге совсем другое, а начали работать мы все в один день, когда открылся филиал в Торонто, до этого полтора года все прекрасно работали дома по телефону. Именно работой дома и была ценна эта деятельность. Когда нас вытащили из уютных домашних кабинетов в офис, пообещали прибавку к зарплате через три месяца, бенефиты, то есть бесплатное лечение зубов всем членам семьи, массажи, акупунктуру и много всего другого, но прошло больше года, а американцы все продолжали обещать. Во мне взыграл Троцкий, и я написала письмо директору, который должен был приехать из Америки, изложив в нем все претензии переводчиков и требование разобраться. Утром принесла коллегам письмо и дала на подпись тем, кто захочет. И вот тут-то началось! Удивительнейшим образом проявились национальные характеры моих коллег. Кстати, все переводчики у нас были с высшим лингвистическим образованием и большим стажем. Кроме того, обязательным условием приема на работу было свободное владение английским, а второй язык, с которого и на который переводишь, должен быть родным, то есть нужно было быть носителем языка. Я не ожидала, что первыми в мою поддержку встанут непоколебимой стеной все четыре наши японки, каждая из которых не только подписала, но и написала по дополнительной странице текста, добавив неприемлемые, с их точки зрения, факты об атмосфере фирмы и ее работе в целом.
Дальше поднялись испанцы, одного из которых звали Владимиром, потом наши русские и итальянцы. Владимир горячился больше всех, его родители, естественно, были коммунистами, как и дедушка с бабушкой, которых когда-то привезли из Испании в Советскую Россию, где они были воспитаны в известном нам духе. Потом всей семьей они приехали в Канаду, но генетический революционный азарт горел в черных глазах Владимира еще как! Ликовал единственный в компании индус Вишал, потомственный лингвист и вегетарианец. Он переводил три-четыре разговора в день, потому что английский в Индии второй язык, и весь народ из бывшей жемчужины Британской короны прекрасно говорит по-английски (правда, в инфинитиве и без артиклей). Лишь иногда Вишал с энтузиазмом переводил что-то недопонятое пациентами на хинди типа «у вас вилочковая железа закрутилась за предстательную», в остальное время он томился, медитировал и по дружбе обучал меня хинди. И вдруг такой повод развлечься, Вишал тоже многое добавил к письму. Так что пока китайцы (все как один!) толпились в очереди у кабинета начальства, чтобы донести: «Елена написала письмо неподобающего содержания…», и каждый стремился донести первым, японки писали письма, итальянцы бурно обсуждали ситуацию, размахивая руками и, конечно, поддерживали, французы равнодушно отмалчивались, а южнокорейцы анализировали письмо, одобрительно кивали и подписывали. Не будем строго судить китайцев. Такое вот эхо Мао Цзедуна слышалось в нашем офисе, пока взволнованный босс, забыв ликующе улыбаться, сидел за закрытой стеклянной дверью и нервно названивал в Америку. Потом были серьезные разбирательства с американским боссом, приехавшим, чтобы рассказать, сверкая белыми зубами манекенщика, об успехах нашей фирмы, не забывая вскользь напомнить, что он с нами «в одних туфлях»… при зарплате 150 тысяч в год. Когда я пишу эти строки, я, конечно, не забываю, что моя книга находится в руках умного читателя, и он понимает, что я рассказала эту историю просто потому, что она занятная, что в каждом народе есть и таланты, и гении, и зануды, и предатели, и стукачи.
В строительство Торонто огромный вклад внесли итальянцы. Их много, но они как-то незаметны, что очень странно, они громко разговаривают, жестикулируют больше всех, эмоциональны, и глаза у них «говорящие». Может быть, они не выделяются в толпе, потому что вид у них европейский, может, потому, что мы привыкли видеть в Торонто людей разных национальностей. Пожалуй, я бы удивилась только, увидев здесь индейца, за двенадцать лет ни разу не видела. Многие мои знакомые итальянцы занимаются строительным бизнесом, иногда — владельцы фирм, иногда — просто строители.
Владелец первого дома, который мы сняли, приехав в Торонто, — итальянец, психолог со степенями и социальный работник одновременно. Он работает в больнице с людьми, прошедшими лечение от наркомании и алкоголизма, занимается их адаптацией, милейший человек. С ним было очень интересно общаться на разные темы. Его зовут Роб (на самом деле — Роберто). Иногда я говорила: «Роб, продай дом». Ответ был всегда один и тот же: «Не могу, у меня к нему чувства (feelings)». Работал он в центре города и жил там же, и этот трехспальный старый дом на севере в Ричмонд Хилле, к которому мы прикипели, был ему не очень нужен. Он постоянно приезжал, что-то чинил, обшивал заново фасад и крышу гаража, подрезал ветки деревьев. Сейчас ему 47 лет. Так и не женился, живет в том же ритме: больница, подруга, мотоцикл, дом, к которому чувства.
Когда мы, купив собственный дом, уехали от Роба, оставшись в том же зеленом Ричмонд Хилле, у нас появился сосед, адвокат и тоже итальянец. Я с ним быстро подружилась, с итальянцами сложно иметь холодные деловые отношения, и заходила к нему получить нотариальное заверение на мои переводы. Наши дочки учились в одном классе. Потом у них с женой что-то произошло, и стали они разводиться. На год примерно Тони завис один в доме, который жена потребовала продать, что он и сделал, ужасно страдая, оттого что ему пришлось перебраться ближе к центру Торонто. Я спрашивала, зачем ему наш городок, он ведь, добираясь на работу из Ричмонд Хилла, тратил на дорогу больше часа. Тони отвечал: «У меня к нему чувства».
