«По надобности своей вырубают огонь: на какой ни есть камень положат сухой травы и птичьего пуху, которые осыплют мелкою горячею серою, и ударят о тот камень другим, от чего сделаются искры, и положенная на камень сера, с травою и птичьим пухом загорится; а некоторые достают огонь и деревом, наподобие как сверлом вертят».
Выяснил он, что алеуты, по крайней мере, те, которых он встречал, не отапливали своих жилищ. «А во время студеные погоды оные жители, в юртах и в проезде, выходят на берег согреваться: ставят между ног с китовым жиром плошки; и зажигают тот жир, положа на него сухую траву, от чего и нагреваются». Но так делали не все алеуты; некоторая — весьма незначительная — часть разводила огонь непосредственно в юртах.
В своих записках Левашов подробно описал орудия лова и оружие алеутов: «Рыбу промышляют костяными крючками, привязывая на длинную морскую капусту, которую делают сперва, напаяют китовым или другим жиром, а потом просушивают. Зверей и птиц бьют стрелами костяными, вкладывая их в деревянные тонкие штоки, бросая правою рукою с дощечки; а лисиц для себя не промышляют, анив какое платье их не употребляют. А имеют же они и каменные стрелы, которые вкладываются в деревянные же штоки; а употребляют их во время бою с людьми, потому что от сильного ударения, по тонкости стрел камень ломается и остается в человеке».
Особо внимательно он описывает конструкцию легких алеутских лодок — одноместных, обшитых кожей (на деревянном остове) байдарок. «У них сделаны байдарки наподобие челноков, из тонких деревянных трещин[28], обтянуты опареною китовою или нерпичьею кожею как дно, так и крышка; длиною же байдарки от 16 до 18 футов[29], шириною по верху 1 ½ фута[30], и другие несколько более, глубиною 14 дюйм[31]; и на середине круглое отверстие, в которое садится человек на дно той байдарки, в руках одно веселко, у которого на обеих концах сделаны лопаточки, и гребет им на обе стороны; а во время волнения обтягивают около того отверстия и около себя выделанною широкою китовою кишкою, чтобы не могла в байдарку попасть вода».
Описал Левашов одежду, украшения и прически алеутов, их нравы и обычаи. «Платье носят — мужчины из разных птичьих кож с перьями, называемые парки, длиною до пят. Сверх оных парок, во время езды на байдарках пли в дождливое время, надевают шитья из китовых тонких кишок, называемые камлеи. На головах носят шапки деревянные, утыканные перьями и сиучьими[32] усами, тако ж укладены разных цветов корольками[33] и маленькими, сделанными из кости или мягкого белого камня, статуйками. В нижнюю губу вставливают сделанные из такого ж камня, а другие из кости, наподобие больших зубов; и между ноздрей, в хряще, в проколотую нарочно дырочку, кладут какую‑то черную траву пли кость, наподобие нагелька[34]. А в хорошее время, или во время веселья, в ушах, да и между вставленных зубов в нижней губе, навешивают бисер и янтарики, которые достают с острова Аляксы, меною на стрелы и камлеи, а более войною… У мужчин волосы на переди подрезаны по самые глаза, а назади просто, и по большей части поверх головы, на теме, выстрижено наподобие гуменца…
Женщины платье носят длиною такое ж, как и у мужчин, токмо шито из морских котов; а шьют иглами костяными, нитки делают из китовых жил. На головах ничего не имеют, волосы на переди подрезывают так, как и мужчины, а назади завязывают пучком высоко. Щеки поперек ряда в два пли три вытыканы и натерты из синя краскою. В носу ж, как и у мужчин, в хряще продета костяная спица, дюйма три с половиною[35], а на концах оной, вокруг рта и на ушах, навешены корольки и янтарики. Около ушей навешен бисер, который выменивают у российских промышленных людей на бобры и лисицы. На руках и на ногах обшиты узкие, из нерпичьей или китовой кожи, нагавочки[36]».
Основываясь на данные записок, академик П. Паллас приводил некоторые данные об организации алеутского общества: «Каждое селение, по описанию Креницына, имеет особливого начальника, которого они называют — туку (тойон) и который пред прочими ни саном, ни почестями не отменит[37]. Он решит споры с общего согласия соседей и ежели выезжает на судне в море, то имеет при себе служителя, который называется хате и гребет вместо него. В сем заключается его приметное преимущество; в прочим же работает он так, как и другие. Сие звание не наследственное, но дается тем, которые отличают себя отменными качествами, или имеют у себя много друзей. И потому весьма часто бывает избираем в тойоны тот, кто самое большое имеет семейство».
Левашов отмечает, что алеуты, совершая набеги на «остров Аляксу», увозят оттуда «баб, девок и ребят себе в холопы, а про их названию в калги», что алеутское общество не однородно, а расслаивается «по достатку», степень которого определяется числом жен, причем алеут «на сколько жен может сделать парок, столько и жен имеет».
Описал Левашов культы алеутов, их праздники («веселости»), которые были тесно связаны с магическими обрядами. «Оной народ бога не исповедует. А имеет таких людей, которые сказывают им будущее, кто об чем загадает, а называют их шаманы или колдуны, которые объявляют, будто им обо всем сказывает дьявол. А во время их веселостей, в плясании надевают на себя сделанные из дерева и выкрашенные разными красками маски, а лучше назвать хари, которые сделаны по их объявлению, наподобие казавшихся им во время шаманства дьяволов, а по ихнему названию кучах. И во время той пляски бьют в бубны, сделанные обычайно, наподобие обруча с рукояткою, и обтянутые китовою тонкой кожею; и кричат все как мужчины, так и женщины, песни. Мужчины сидят особливою толпою, тож и женщины. И пляшут по одному человеку, начиная с малых ребят, а женщины по одной и по две, имея в руках по пузырю надутому. И оная веселость начинается у них по прошествии китового промыслу, т. е. с
половины декабря и продолжается до апреля месяца».
Безусловно, велики научные результаты, полученные в ходе экспедиции. Ведь ценой больших усилий и немалых жертв российские моряки положили начало систематической съемке, «математическому определению» грандиозной Алеутской гряды, протянувшейся на 940 миль. Правда, определение широт, а в особенности долгот было сделано недостаточно верно — сказались отсутствие точных приборов и трудности определения координат астрономическим способом из‑за частых туманов и густой облачности. Академик П. С. Паллас в связи с этим отметил: «Туманы бывали так часты, что посреди лета редко пять дней сряду продолжалась ясная и хорошая погода» [7, с. 124]. Но зато планы островов и бухт были сделаны исключительно добротно. По материалам экспедиции в 1777 г. в чертежной Адмиралтейств–коллегии была составлена карта, озаглавленная так: «Карта новообысканным российскими промышленниками на Тихом океане дальним островам, на которых 1768 года флота капитан Креницын (по разлучении от великого шторма) с капитаном–лейтенантом Левашовым (и не зная кто, где находится первый — на «Св. Екатерине», гальоте, в Аляскинском проливе, подле острова Унимак; второй на гукоре «Св. Павел», острове Уналашка, с северной стороны, в губе Игунок) зимовали. А 1769 года через жителей острова Уналакши гальот «Св. Екатерина» сыскан и гукор «Св. Павел» в той Аляскинской проливе паки соединился» [2, с. 447].
Ясно одно, именно эта экспедиция стимулировала интерес российских властей к дальнейшему изучению и освоению Алеутских островов и западного побережья Аляски.
Интересна дальнейшая судьба материалов секретной экспедиции Креницына — Левашова. Известный шотландский историк В. Робертсон, работая над книгой «История Америки», через своего земляка Роджерсона, являвшегося первым врачом императрицы Екатерины II, попросил императрицу дать ему возможность получить информацию о русских открытиях во время плавания от Камчатки к американским берегам., чтобы проверить сведения о кратчайшем пути из Азин в Америку. Робертсону необходимы были именно сведения о последних экспедициях, так как о плавании Беринга и Чирикова в 1741 г. был опубликован подробный отчет. Врач Роджерсон уверял императрицу, что многие иностранные ученые считают, что русское правительство замалчивает успехи, достигнутые русскими моряками. Но ученый Робертсон, говорил врач англичанин, не поддерживает этого мнения. Такое поведение русского правительства кажется Робертсону «несовместимым с благородными чувствами, величием души и покровительством науки, которые отличают нынешнюю русскую государыню».
