В.Б. Получается, что сегодня в силу ряда причин Россия становится лидером в атомной энергетике, и если мы удержим это лидерство, то со временем, когда сырьевые ресурсы будут исчерпаны, именно Россия будет распространять свои новейшие технологии по всему миру?
Р.И. Скажем так, одной из лидирующих стран. Я знаю, что наши специалисты — не самые худшие в мире, наши реакторы — не самые худшие в мире. Наш блок, который поставлен в Финляндию, еще советской конструкции, до сих пор он самый надежный, и его экономические показатели, его коэффициент использования — лучшие в мире. Умеем, когда хотим. Но, увы, мы в России тоже зависим от политических решений, в той же Думе, к примеру. Я — ученый, не специалист по политическим вопросам, и признаю, что мы здесь тоже являемся заложниками политических решений. И на каждого из нас давит общественное мнение, мнение, к примеру, моих друзей. Они звонят мне и говорят: Рустам, мы считали тебя порядочным человеком, а ты, оказывается, нас радиоактивным мусором завалить хочешь. Не так просто им объяснить, что я тоже люблю чистую природу, я тоже сторонник чистой экологии. Но для этого надо не закрывать атомные станции и заводы по переработке топлива, что гораздо опаснее для экологии, а совершенствовать, улучшать системы безопасности, чем я и занимаюсь: вероятностным анализом безопасности. Скажем, я с коллегами занимался анализом безопасности и в нашумевшем Красноярске-26. Работа велась специалистами ИБРАЭ (институт проблем безопасного развития атомной энергетики Российской Академии Наук). Были большие дебаты между Минатомом и "зелеными", экологами. Мы оценивали, что реально опасно и какова степень опасности объекта. Мы оценивали возможность последствий разрушения, все сценарии. Минатом выделило деньги на проведение работ, а экологи даже не проявили интереса. Вы хотите точный анализ? Так помогайте нам. Нет, одна говорильня и никакого реального интереса у экологических организаций. Мы даже не деньги у них просили, а людей, чтобы они совместно провели с нами анализ оценки безопасности. Хорошо, что комиссия европейского сообщества нам помогла: включила в свой миллионодолларовый проект, совместно с европейскими компаниями проведен весь объем необходимых работ, и мы выпустили трехтомный отчет. Полный анализ безопасности, выполненный совместно с западными специалистами. Мое мнение таково: само красноярское хранилище по переработке топлива отвечает необходимому уровню безопасности. Мы знаем все тонкие места, идеальных объектов не существует, но нужен и подобающий контроль за тонкими местами. Вопрос ведь в масштабе возможных отклонений. Являются ли они катастрофическими или нет. А сам завод по переработке еще не достроен, его надо строить. И для чего строить? Для переработки топлива? Какого? Если только своего, то мы затратим огромные средства, а завод быстро переработает все, что у нас накопилось от атомных электростанций, и встанет. Нельзя его строить только на несколько лет. Есть вопрос экономической целесообразности. А если мы будем перерабатывать топливо с других иностранных атомных станций, завод станет рентабельным. Будет приносить прибыль.
В.Б. Ну а все-таки, что мы теряем и что приобретаем, если подпишем закон о ввозе радиоактивных отходов?
Р.И. Есть экономика, есть рынок. Что безопаснее: летать на самолете или ездить на автомобиле? Любой специалист вам скажет: безопаснее летать на самолете. Риск попасть в автомобильную аварию гораздо выше, чем риск попасть в авиационную катастрофу. И тем не менее, все спокойно ездят на машинах, и все с каким-то придыханием садятся в самолет. Человек неба боится, на земле спокойнее даже погибать... Так и атомной энергетики человек побаивается больше, чем газовой или нефтяной, хотя аварийность есть на любых электростанциях. Это наше субъективное восприятие безопасности. Есть социальное понятие безопасности. А есть техническое понятие безопасности. Почему Евгения Олеговича Адамова не понимали, когда он говорил об атомной безопасности? Потому что он вкладывал в это понятие чисто технические параметры, технические степени риска. И по этим параметрам атомная энергетика — самая безопасная из всех других. А политики и телекомментаторы воспринимали его слова, только помня о Чернобыле и что-то слыша про озеро Карачай...
В.Б. Для меня примером атомного политиканства останется случай с армянской атомной станцией. Армянские политиканы подняли такую волну народного возмущения, что добились закрытия станции, и лидеры этого антиядерного движения возглавили правительство страны. Но без атомной станции вся Армения погрузилась в темноту. Других источников света почти не было, Россия бесплатную энергию перестала поставлять в необходимых количествах. И именно эти антиядерщики, придя к власти, вынужденно вновь открыли станцию. При этом в отставку никто подавать не собирался. Если вы победили на выборах с антиядерной программой, а придя к власти отказались от нее, признайте свое поражение... Так и у нас. Я сам люблю природу и противник разрушения экологической чистоты, но добивайтесь этого совершенствованием производства, а не ликвидацией промышленности. И потом, когда самыми ярыми любителями чистоты становятся ангажированные Западом Григорий Явлинский и Юрий Щекочихин, а из телеканалов все то же НТВ — я понимаю, что на самом деле идет добивание России как промышленной державы — ожесточенная конкурентная борьба.
Р.И. Согласен, что часто за экологическими претензиями стоят конкуренты из западных фирм. Скажем, даже в этом скандале с ввозом радиоактивных отходов в Россию не так все просто. К примеру гипотетически Бельгия решает купить у России атомную электростанцию. Сразу возникает вопрос, где купить топливо для электростанции? Естественно, у России. И вот бельгийцы отработают это купленное топливо. Где его хранить? Оставлять в Бельгии? Или возвращать в Россию на переработку, согласно конвенции МАГАТЭ? Существует обязательство страны, производящей топливо, забрать его после отработки к себе. Иначе никто не будет у нас покупать атомные электростанции. Будут покупать у других стран, гарантирующих возвращение топлива. Дальше, что мы делаем с отработанным топливом? Оно ведь тоже представляет из себя ценнейший источник энергии. Извлекаем из него уран, накопившийся плутоний, а уже совсем ненужные отходы будем возвращать в Бельгию? На это никогда бельгийцы не пойдут. В лучшем случае они будут оставлять у себя отработанное топливо с ценнейшими составляющими. Получается, что без красноярского завода мы лишаем себя всех потенциальных покупателей наших атомных электростанций. Что будет, если мы возьмем эти радиоактивные отходы к себе? Кто-нибудь считал реальный объем этих радиоактивных отходов? У нас есть развитая атомная инфраструктура, есть огромное количество специалистов, есть уже развитые технологии переработки. Неужели это все надо ликвидировать? А что делать людям? Их пугают радиацией, но не говорят, что без завода они просто умрут с голода, что весь этот Красноярск-26 будет ликвидирован, как ликвидированы уже многие военные и оборонные объекты. И счастливы жители этих заброшенных районов? Красноярский завод просто не будет загружен по своей мощности. А что касается отработанного топлива из других стран, то пока нам никто ничего не предлагает. Никто не бежит к нам с пачкой денег в кармане. Мы же нененужные отходы собираемся брать, а отработанное топливо для получения урана, плутония и так далее... Кто-то предпочитает его складировать у себя в расчете на будущее, когда кончатся в мире запасы сырья. А без развития нашей промышленности из нее будут уходить специалисты. Уже уходят. Почему я работаю на четырех работах? Значит, уже не хватает таких специалистов, как я? Стареют наши эксперты. Опять вернусь к личности Евгения Олеговича Адамова. Его техническая политика была очень эффективна. И кадры пока еще уцелели. Нас упрекали за проект ВОУ-НОУ, связанный с продажей в США урана, но все наши нынешние разработки стали возможны благодаря деньгам, полученным по этому проекту. Кто бы еще дал нам денег? Все наши центры, в том числе и по расчетным кодам, директор которого Сергей Леонидович Соловьев, созданы на деньги проекта. Мы разрабатываем свои расчетные коды, без которых не могли выходить на внешний рынок. Американские расчетные коды, предоставленные нам, мы не могли применять, скажем, при поставке нашей атомной станции в Китай. И как же прав был Адамов, выделив средства для создания наших собственных программных кодов. Ядерная держава должна иметь полностью свою собственную технологическую цепочку. Это очень мудрое решение. Энергичный и дальновидный руководитель, каких у нас в промышленности мало. Меня трудно обвинить в предвзятости, я не связан с Евгением Олеговичем никакими финансовыми связями, я — ученый, и всегда найду себе работу. Но как человек дела я всегда ценил и ценю в Адамове талант руководителя. Сколько человек благодаря ему полноценно работают!
