Нужно вменить себе в правило никогда не распространять чужого злословия, пока не проверишь, насколько оно справедливо. Правда, тогда придется навсегда замолчать.
Любое ваше слово будет подхвачено и повторено. Мужчина, в беседе с которым вы сегодня худо отозвались о женщине, завтра женится на ней и захлопнет перед вами двери своего дома.
А. производит впечатление человека доброжелательного и терпимого, но почему-то с поразительной легкостью относится к сплетням в адрес Б. Дело в том, что оба добиваются одного места.
Есть люди, которые берут друзей напрокат – так же как мебель, жену, – из тщеславия. «Сердечность, – говорил Пруст, – набивает всему цену с таким же удовольствием, с каким недоброжелательство все умаляет и хулит».
Люди труднее всего прощают нам то плохое, что они о нас сказали.
Мы почти всегда сами распространяем о себе злобную клевету, когда стремимся опровергнуть ее перед теми, кто о ней и слыхом не слыхивал.
Женщина не хочет, чтобы говорили об ее амурных делах, но хочет, чтобы все знали, что она любима.
У некоторых женщин гордость настолько преобладает над стыдливостью, что они охотно признаются в проступках, которых не совершали.
Если как следует покопаться, всегда можно обнаружить низкие побуждения, лежащие в основе даже самых похвальных поступков; так, даже в самом чистом воздухе химик находит следы непригодного для дыхания газа. Все дело – в пропорциях.
О друзьях, у которых вы только что отобедали, не стоит говорить гадости в радиусе ста метров от их дома.
Свести знакомство с людьми, которым свет приписывает дурные поступки, почти всегда бывает удивительно интересно; как правило, люди оказываются много лучше, чем о них говорят. Происходит это, может быть, потому, что свет ошибается и с поразительной легкостью обращает недоброжелательные домыслы в непреложные истины, но также еще и потому, что не следует ставить знак равенства между плохим поступком и характером человека, который его совершил. Поступок совершен; виновник и сам уже не одобряет его, он даже не понимает, как он мог на такое пойти; поступок представляется ему теперь столь же странным, как и тем, кто наблюдал все это со стороны. Возможно и еще одно объяснение: он так ясно видит фатальное сцепление обстоятельств, которое привело его к поразившему всех поступку, что уже начинает считать поступок естественным, и его убежденность в этом невольно передается другим. Так, встреча с живым человеком нередко излечивает от предубеждения к вымышленному персонажу.
Пересказывать друзьям злые слова, которые говорят о них другие… Зависть, прикидывающаяся мнимым доброжелательством.
Усилия, которые вы прилагаете, чтобы загладить допущенную вами в отношении собеседника бестактность, гораздо мучительнее для него, чем сама ваша бестактность.
Люди так любят слушать, когда о них говорят, что даже пересуды по поводу их недостатков приводят их нередко в восторг.
Людей, которые боятся услышать оскорбительный намек в свой адрес, легко узнать по судорожной говорливости. Стоит беседе приблизиться к запретной теме – и неестественное оживление сразу же выдает снедающую их тревогу; их фразы подобны пустым железнодорожным составам, которые командование пускает на самые уязвимые участки, чтобы сбить противника с толку и сорвать его наступление.
У каждого есть в душе болевые точки, порой даже неведомые ему самому. Всякий, кто ненароком заденет одну из них, превращается в его злейшего врага.
Нередко эти болезненные области бывают связаны с какими-то другими центрами. Нас удивляет, почему вдруг в такое волнение привела человека совершенно невинная фраза; это произошло, наверное, потому, что скрытыми от нас путями она добралась до одного из больных участков этой души.
Величественность окружающей нас природы очень способствует искренности. Самые поразительные мысли кажутся на этом фоне столь ничтожными, что нам легко в них признаться.
Если человек станет вдруг говорить все, что он думает, ему не поверят. И будут правы. Что это за человек, который говорит все, что думает?
Есть люди, в чьих глазах мы по чистой случайности начинаем играть какую-то роль; заметив это, мы из любезности, которая нам ничего не стоит, соглашаемся на эту роль в их присутствии, и не их в том вина, если они принимают нас не за тех, кто мы есть.
Цинизм опасен прежде всего потому, что он возводит злобу в добродетель.
Искренность заключается не столько в том, чтобы говорить все, что ты думаешь, сколько в том, чтобы никогда не говорить того, чего ты не думаешь в ту минуту, когда говоришь.
Даниель Алеви как-то сказал о юношеских исповедях Марселя Пруста: «Это слишком искренне, чтобы быть правдой».
Всякая исповедь стремится быть стройной и связной, и это ее портит. Человек сложнее, чем логика его мышления.
В разговоре, как в хирургии, нужно действовать с величайшей осторожностью. Профессионалы на поприще искренности вторгаются скальпелем в дружбу и любовь, которые были до этой операции совершенно здоровы, а от их вмешательства умирают.
Опасность чистосердечия состоит в том, что оно в конце концов создает в человеке те самые свойства, в которых он признается. Сказав: «Я честолюбив и завистлив», ты уже чувствуешь, что имеешь право быть таковым, и, увенчанный нимбом откровенности, твой порок превращается в добродетель.
В искренности нужно соблюдать меру – даже с самыми близкими людьми. Говорить все – это значит превращать в окончательный приговор то, что могло быть всего лишь минутным капризом. Это значит из-за пережаренного куска мяса, из-за мигрени или из-за грозы рисковать дружбой.
Для доброй беседы нет ничего более важного, чем уверенность во взаимном уважении. Каждый хочет соответствовать впечатлению, которое составилось о нем у собеседника, и старается прыгнуть выше головы.
Однако тут нужна мера: постоянно прыгать выше головы – утомительная акробатика.
Мы любим чистосердечие тех, кто нас любит. Чистосердечие прочих называется дерзостью.
Есть люди, от одного лишь присутствия которых мы теряем чувство меры и перестаем здраво мыслить. Ощущая их враждебность, мы будто торопимся обогнать собственную мысль. Из этого испытания мы выходим в ярости на самих себя, и воспоминание об этом становится при очередной встрече с этими людьми причиной новых мучений. Нужно избегать таких встреч – или серьезно себя к ним готовить, обдумывая заранее свою линию поведения.
Мы бываем естественны только с теми, кого мы любим.
Откровенно говорить о наших недостатках мы можем лишь с теми, кто признает наши достоинства.
К нам довольно поздно приходит умение признаваться в том, что мы не знаем чего-то, или в том, что мы не прочли каких-то книг. А стоит только пойти на это, и с души свалится камень!
Почитание почти всегда кончается оскорблением того, кого почитают.
Есть особое искусство противоречить собеседнику так, что это оборачивается самой ловкой лестью.
Признание в собственной робости само по себе уже означает преодоление ее.
Человеку следует отвечать за то, что он пишет, а не за то, что говорит. Оратор, упиваясь красотами собственной речи, увлекается и незаметно переходит грань, за которой слова перестают выражать мысль.
