Военные корабли, назначенные для артподготовки по месту высадки десанта в Южной Озерейке, пришли на исходные позиции с опозданием, перед рассветом, стрельнули куда зря и ушли. «Куникова поддерживали почти все наши батареи».
О южноозерейском десанте немцы каким‑то образом пронюхали, о вспомогательном — даже не подозревали. Значит, секретность подготовки вспомогательного десанта была обеспечена. Тогда как южноозерейского… (?)
Существует свидетельство, что тральщик типа «довоенный ОСТ» № 066 под командованием Уманского Владимира Николаевича перевозил в Геленджик группу командиров — штрафников, назначенных в южноозерейский десант. На обратном пути на траверзе Архипо — Осиповка неожиданно всплыла немецкая подводная лодка. Думали, что для атаки. Но она, проплыв некоторое расстояние параллельным курсом, вдруг погрузилась.
По прибытии в Батуми, командир тральщика поспешил доложить о случившемся контр — адмиралу Октябрьскому, одному из организаторов и командующих десантом. Тот заявил, что в курсе дела. Мало того, ему известно, что с тральщика кто‑то сигнализировал на немецкую подводную лодку. После этого тральщик и вся его команда исчезли.
Вполне возможно, что с тральщика был подан сигнал о времени и месте высадки южноозерейского десанта. Но подготовка к десанту набрала уже такие обороты, что остановить ее было невозможно. В него срочно стали «сбрасывать» штрафников и ненадежных, заведомо обрекая их на смерть. Потому что далее, судя по свидетельствам историков, в подготовке и проведении южноозерейской операции следуют одна за другой неурядицы и полная несогласованность.
Теперь выясняется, что операция по высадке десанта была сдвинута на полтора часа в силу плохой его подготовки и организации: несогласованности между руководителями и несвоевременной погрузки на суда материальной части.
Командующий высадкой контр — адмирал Басистый попросил командующего операцией вице — адмирала Октябрьского перенести время высадки. Октябрьский не согласился. «Однако радиограмма командующего операцией, — пишет А. А. Гречко, — дошла до адресата спустя лишь 45 минут после указанного срока начала операции, и выполнить приказание было невозможно».
Странно! Ведь оба, и Басистый, и Октябрьский, находились в Геленджике. Неужели, чтобы связаться, им мало было 45 минут?..
Скупость Жукова в описании малоземельской эпопеи говорит еще и о том, что правда была неприглядной. А глянец наводить было не в его правилах. Хотя потребность в глянце в те времена была велика, как никогда. Ибо непосредственный «герой» Малой земли — генсек Брежнев — был у руля государства. А по нашим неписаным законам принято: я начальник — ты дурак, ты начальник — я дурак.
Скупость Жукова на краски и необычно «скромное» его поведение на Южном фронте говорит еще и о том, что в то время здесь царили Берия и его люди. И наверняка они осуществляли на месте установки Верховного. Вспомним пожелание Сталина хорошенько проследить за штрафниками, особенно политическими. Вполне может быть, что одним из доверенных по проведению в жизнь пожелания Сталина был и Л. И. Брежнев. Ибо в те времена политорганы были всемогущими. И настолько, что начальник политуправления армии мог не явиться на КП к заместителю Верховного. Именно политорганы позаботились о том, чтобы о южноозерейской трагедии забыли.
Однажды мы проснулись и похолодели от ужаса, услышав сообщение о зверском убийстве бывшего командующего Новороссийской военно — морской базой вице — адмирала Георгия Никитича Холостякова и его жены. Убийцы якобы позарились на его мундир и ордена. А может быть, его устранили потому, что он слишком много знал? О южноозерейском десанте, о генсеке Брежневе, о непомерно раздутой славе Куникова? О героизме негероев и безвестности настоящих героев. Например, старшем лейтенанте А. В. Райкунове и его группе; о старшине В. Колесникове…
После обработки ран и теплого куриного бульона, которым Евдокия накормила его с ложки, Павел погрузился в глубокий сон.
Проснулся ночью. Рядом с кроватью тихо мерцал каганец — тряпичный фитилек в постном масле на блюдечке. Из темноты комнаты к нему вышла Евдокия в просторной исподней рубашке. Глазами спросила — что?
С трудом размыкая пересохшие губы, Павел попросил пить. Она вышла в сени, принесла воды в алюминиевой кружке, попоила, придерживая ему голову. Попив, он откинулся на подушку, следя за тем, как Евдокия, глубоко наклонившись к нему, поправляла подушку, подтыкала простыню, источая аромат и тепло близкого женского тела; невольно подставив его взгляду груди в просторном разрезе рубашки. Всего‑то! А, какая волна колыхнулась в сердце и прокатилась по всему телу. По вспыхнувшим глазам его Евдокия поняла свою манящую «неосторожность». Улыбнулась.
— Немцев прогнали, — сказала она, смыкая пальцами разрез на груди. — В поселке наши. Надолго ли?… — оглянулась на плиту, где парила кастрюля кипяченой воды. Выпрямилась, пошла к плите.
Павел, глядя ей вслед, подумал, что уже видел где‑то такое. Пытался вспомнить где. Она перенесла кастрюлю к кровати и поставила на табурет. И это он уже видел где‑то.
Откинув на нем одеяло, она стала отмачивать присохшие повязки, щекотно касаясь его мягкими теплыми ру
ками. И по этой щекотке он вспомнил: он в доме женщины по имени Дуся (Евдокия); она уже делала ему перевязку и кормила куриным бульоном…
Как только подумал о курином бульоне, в желудке остро и требовательно засосало.
— Спасибо тебе, Дуся, за все, — он поймал ее руку и сжал легонько. — Вот только есть хочу.
Перевяжу раны и покормлю, — ласково, но строго сказала она.
— Говоришь, наши в поселке?
— Да. Бьются под Глебовкой. Там воздушный десант давеча высадился. Вроде бы наши…
— Почему — вроде бы?
— Старики говорят, какие‑то они непонятные: в пятнистой форме и наших ищут. Проверяют. Говорят — предательство. А вчерась немцы у меня были. Тебя хотели забрать… Но ты без памяти был.
— Ну и…
— Я их медом накормила, вином угостила. Задобрила. Один очкастый такой, видно старший, велел стеречь тебя, иначе, мол, пук — пук. Расстреляют меня и… — Евдокия глазами показала на кроватку, в которой спала малышка. — Шарили всё, псы вонючие! Так что, пока их нет, вставай как‑нибудь, я помогу, одевайся и беги. Тут оставаться тебе нельзя.
— А тебе?..
Не успел он договорить, как в дом шумно вошли трое. Вроде свои. Но в новенькой камуфляжной форме. Один худощавый, молодой, с серыми колючими глазами. Второй постарше, коренастый. И с ними пожилой солдат в дождевике поверх пятнистой формы. Тот, что молодой, в портупее крест — накрест, широко и решительно шагнул к кровати, увидев Павла.
— Документы! — тоном, не допускающим возражений, сказал он.
Павел перевел глаза на Евдокию. Она сидела на табурете напряженная. Хотя сначала заметно обрадовалась ночным гостям. Но уж больно строг был молодой командир. И его этот окрик: «Документы!»
— Ага! — не сразу нашлась она. — Счас. Наверно в гимнастерке. Хотя я постирала ее. И сшила кое‑как. Вот! — она метнулась в темный угол комнаты, где на веревке рукавами книзу висела гимнастерка Павла. Принесла. Сероглазый — молодой вывернул карманы, вытряхнул оттуда
содержимое, поднес к свету, стал рассматривать документы. Красноармейскую книжку. После морской воды листки удостоверения поблекли и слиплись. Он аккуратно разлепил их.
За ним напряженно наблюдали коренастый и пожилой в дождевике.
— Фамилия, имя, отчество? — выпрямился сероглазый, глядя на Павла.
— Яров Павел Степанович.
Евдокия тем временем принесла галифе Павла. Сероглазый быстро обшарил карманы. Из потайного вытащил капсулу, из нее извлек адрес, свернутый тугой трубочкой. Развернул, прочел и помягчел. Вернул Евдокии галифе, рубашку и подмокшие документы. Павлу сказал:
— Береги как зеницу ока… — и Евдокии: — Чего — нибудь поесть, хозяйка, — устало опустился на табурет. К столу двинулись оба солдата, на ходу снимая автоматы.
В этот момент в дом ворвались несколько таких же пятнистых.
— Полундра, Каширов! Немцы! Отходим на Станичку!..
Сероглазый бросился к выходу. С. порога уже крикнул Павлу:
— Быстро собирайся! Пойдешь с нами…
Павел стал подниматься. Евдокия ему помогала. Он потянулся за галифе.
Сидя в постели, неловко натянул гимнастерку, пересиливая боль в плече, потом стад натягивать галифе. Евдокия помогала ему, приговаривая: «Быстренько, миленький! Быстренько!..» Павел взглянул на солдата в дождевике. Сказал:
— Ее тоже надо забрать. Иначе ее расстреляют с ребенком.
Солдат кивнул согласно. Вдруг возникший на пороге Каширов крикнул: «Две минуты на сборы!..»
