— А где выход отсюда?
А по телефону вам дадут номер другого товарища, тот — третьего, третий — еще номер, еще, еще и еще… И только после десятого звонка удивленно переспросят:
— Количество лошадей на гектар — и… все? Минуточку, не кладите трубку.
И трубка будет неотлучно дежурить возле настороженного уха, пока ее автоматика не отключит.
Итак, по данным, сообщенным по телефону, на 100 гектаров обрабатываемых угодий Челябинской области приходится в среднем по 124 лошадиных силы. А теперь вернемся на подворье Никиты Силаевича и посмотрим, какую энергонасыщенность и оснастку он имел. Две лошадки на три десятины пашни, сенокос и лесной надел. Пароконный плуг. Две бороны с деревянными зубьми. И сетево на лямке через плечо.
И когда в нашу МТС пришлепал своим ходом по весенней распутице, как мужичище в лаптищах, первый гусеничный трактор С-60, рядом с которым рыженький колесник Фордзон-Путиловец казался плюгавым тараканишкой, долго ходил вокруг этого чуда техники Никита Силаевич, сняв шапку.
— Вот это конь. Вот это конь! Мне бы такого коня — я один бы все село хлебом кормил.
И кормил бы. Понятия не имея об интенсивной технологии.
Но это было давно. И, могут сказать, неправда. Хорошо, можно привести пример и посвежее.
Добираясь из Чесмы в совхоз имени Горького, выпросился с еще двумя попутчиками в директорский газик-вездеход. Едем. Июнь. Сушь. Пыль. Поля от горизонта до горизонта. Меж полей тряский проселок извивается и петляет, того и гляди в узел завяжется после какого-нибудь ухаба поглубже. Молчим: не до разговоров. И вдруг шофер, пожилой уже, похоже, не одну баранку всухомятку изгрыз по этим дорогам, прохрипел:
— По ранешним бы меркам кулаки мы все. От новорожденного до глубокого старца.
— Кулаки? Это почему?
— В нашем совхозе? Самые натуральные. По десяти гектаров пашни на каждого.
— Ну и к чему вы клоните?
— Да к тому, что земля, как та девка-перестарок, какой уж год ждет, когда ее всласть пропашут, а мы не насластим, только напакостим. И хотим, чтобы рожала. А если и рожает, то недоносков. Меньше сеем — больше жнем, вот это, я понимаю, технология.
Но что-то пока не слышно, кто бы отважился и рискнул сократить пахотный клин. С каких пор и в силу каких причин перестали верить земле, основное производительное свойство которой — ее плодородие? Со времен пыльных бурь? Или с умилительных песенок о стопудовых урожаях?
Как же это пахали и сеяли, когда между небом и землей не было никого? И не Вавилонскую ли башню построили мы? И с исходящими формулярами происходит то же, что и со сбором макулатуры пионерами по домам: начинают на верхних этажах с бумажки, а из подъездов выходят с кипами в обеих руках.
Но не будем считать этажи и ступеньки лестничных маршей от пахаря до союзного министерства — остановимся на золотой середине. РАПО. Районное агропромышленное объединение. И сам по себе возникает классический вопрос: «А судьи кто?» И праведный ли суд они вершат? Да если районный специалист и семи пядей во лбу, пядей этих не хватит на сотню тысяч гектаров земли, у которой нет и двух квадратных метров одинаковых. И одним, общим для всех, циркуляром урожайность не повысишь. И земля — не авиамодель, которой можно управлять по радио или по телефону. А уж по почте — и тем более. Но управляют, даром хлеб не едят. Управляют по почте, по радио, по телефону, лишая самостоятельности и отрывая от настоящего дела.
Звонит старший агроном объединения агроному, который на месте:
— Ты почему до сих пор не представил сведения о кубатуре воды в озере? Как в каком? Из какого полив ведете. Не ведете? Да у нас тоже сплошные дожди. Давай, слушай, брось все, и чтобы к вечеру эти данные были. Да, в кубометрах. Лодок нет? Вплавь замерь. Да, средняя по диаметру глубина на площадь зеркала. Никаких «сено горит», тут пожарче горит — область требует.
Заливало дождями в 1986 году и пятиэтажное здание областного агропрома, но у того, в свою очередь, вероятно, требовали сводку о ресурсах ирригационных водоемов товарищи повыше и посуше, а у тех тот, над кем вообще не капало. Из-за деревьев леса не видать. И разглядывать некогда: более одиннадцати миллионов пунктов отчетности по стране.
И все-таки Челябинскому агропрому можно и нужно найти в этом потоке свежую струю, есть резон подумать о коренной перестройке сельского хозяйства. География области уникальна по ландшафту и позволяет решить проблему обеспечения не только хлебом в достатке, но и в достатке молоком и мясом. Отказаться от хлебопашества в зонах рискованного земледелия, вернуть скоту естественные пастбища, восстановив первозданность лугов, бездумно распаханных в эпоху погони за экстенсивной системой. И в Нечерноземье уже делают это. Почему бы Карталинский район не превратить в сугубо животноводческий? Он был им. А теперешняя многолетняя среднегодовая урожайность зерновых там где-то около десяти центнеров с гектара. Зато урожайность кукурузы и подсолнуха на силос высока и стабильна, а поливной гектар сеяных трав дает до семидесяти центнеров сена. Специализация и концентрация производства как раз и есть то, что называется интенсификацией сельского хозяйства. Но на такую перестройку едва ли кто сам решится: настолько привыкли все, чтобы на ту сторону улицы жизни переводил их за ручку какой-нибудь большой дядя.
Может показаться (и кажется) парадоксальным, что увеличение сельскохозяйственной продукции кроется в сокращении пахотных площадей. Относительная энергонасыщенность возрастет настолько, насколько сократится пашня. Улучшится культура земледелия, а то ведь некоторые поля и плугов не видят. Перевод мясомолочного стада на естественные луговые корма намного уменьшил бы заболеваемость животных (все травы — лекарственные), снизил бы падеж молодняка, от пичканья маточного поголовья кислыми силосными массами телята с кошку рождаются и неделю на ножки встать не могут. Да неужели не знают обо всем об этом ветврачи и зоотехники?! Знают. И ничего не предпринимают.
Гонят вал силоса. Гонят минеральные удобрения на поля, а растение не может бесконечно долго питаться суррогатом и вскоре отказывается его принимать, оно создано природой для симбиоза с микроорганизмами, дающими полноценную пищу полноценному зерну, но микроорганизмам самим кушать нечего, в почве сплошная химия.
А возле ферм и базовок целыми Хибинскими горами грудятся сотни тысяч тонн перегноя, способного превращать плешивые солончаки в черноземы. Сотни тысяч тонн перегноя, обеспечивающего жизнедеятельность бактерий и регулирующего биологический баланс почвы. Сотни тысяч тонн уникального органического дармового удобрения, которое всегда под боком, для которого не нужно строить дорогих специальных помещений с пудовыми замками на дверях. И возни с ним меньше, потому что «земля назем раз путем примет, да девять лет помнит». Так вот, оказывается, почему крестьянин, добровольно и даром отдавший в коллективизацию всю животинку, ни за какие посулы не соглашался сдать еще и навоз.
Теперь никого умолять на коленях не нужно.
Только грузи да вози — не возят.
— А с навозом семена сорняков на поля заносятся.
Аргумент, как всегда, «веский», конечно. Но почему забыт аргумент, что получать сорок центнеров зерна с одного гектара выгоднее, чем тридцать с двух? И разрывается техника на части: поля глазом не окинешь. Система.
В систему давно уверовали и ко всему привыкли. Привыкли к высотам, к торжественным службам и падениям, как привык в свое время звонарь из народной притчи о нем. Служака, усердствуя, так самозабвенно дергал за полуистлевшую веревку колокольного языка, что рвал ее и, не устояв, сваливался через перильца звонницы на землю и настолько привык падать, что даже не ушибался. Встанет, отряхнется, влезет обратно на колокольню, свяжет веревку очередным узлом и продолжает звонить.
Выгод от специализации производства и решительного отказа от малопродуктивных пашен районным агропромышленным объединениям с их колокольни не разглядеть. Тогда кому видней и кто должен решать вопросы кооперирования как основной части интенсивной технологии, главная задача которой — использование на практике наиболее эффективных и экономичных производственных процессов?
Спрашивая, почему хозяйство убыточное, часто можно услышать в ответ:
— Прибыль транспорт съедает.
Совхоз «Красное поле» Сосновского района снабжал двухмесячными бычками вначале «Дубровский» совхоз (ну, тут рядом, считай), потом «Тюбукский» (это уже более ста километров), и, перестроившись окончательно, стал отправлять их в «Чесменский» откормочный почти за триста верст. А отделение «Сосновского» откормочного совхоза «Моховички» всего в полутора километрах от центральной усадьбы совхоза «Красное поле» не выполнило план по откорму в том году из-за недостатка поголовья: его в Чесму свезли. И такая идея на уровне РАПО не могла родиться. Уж перестраиваться, так перестраиваться. С размахом. С помпой. С тонно-километрами в отчетах. С преодолением трудностей и расстояний.
